Прекрасная незнакомка - Даниэла Стил

Чтобы не умереть от скуки, она проспала почти половину пути над Атлантикой. Потом чуть-чуть почитала, проглотила ленч и обед и погрузилась в воспоминания о том, как они познакомились с Алексом. Сейчас ей казалось невероятным, что она заговорила с незнакомым мужчиной. Самолет заходил на посадку в Париж, а она все еще улыбалась своим мыслям. Уж теперь-то она была знакома с Алексом довольно неплохо. «Где вы познакомились?!» Она так и видела лицо отца, задающего этот вопрос. «В самолете, папа. Он меня снял». – «Он тебя… что?..» Рафаэлла чуть не расхохоталась в голос, пристегивая ремни. Она все еще посмеивалась про себя, спускаясь по трапу и проходя таможню, но улыбка мигом сбежала с ее лица, когда она увидела отца. Он был строг, почти сердит и стоял застыв, точно статуя, тогда как она приближалась к нему во всем великолепии. Ее элегантный вид мог растопить сердце любого мужчины. Рафаэлла была в черном костюме, белоснежной шелковой блузке и маленькой шляпке с вуалью. Увидев отца, она почувствовала, как у нее задрожали колени. У него явно были плохие новости для нее. Что-то случилось. Может, с мамой… или с Джоном Генри… или с кузинами… или…

– Bonjour, Papa!

Он слегка наклонился, чтобы она смогла его поцеловать, и его крепкая скула показалась ей тверже камня. Его лицо было изборождено морщинами, и глаза смотрели на нее холодно и строго, а она заглядывала ему в лицо с нескрываемым страхом.

– Что-нибудь случилось?

– Поговорим дома.

– О Боже…

Что-то случилось с Джоном Генри. И он не хотел ничего сообщать ей прямо здесь. Неожиданно она совсем забыла об Алексе. Мысленно она была рядом с беспомощным стариком, которого бросила в Сан-Франциско, и, как всегда, принялась укорять себя за то, что оставила его одного.

– Папа… пожалуйста… – Они стояли в аэропорту, глядя друг другу в глаза.

– Это…

Он отрицательно покачал головой. Они не виделись целый год, а ему было нечего ей сказать. Когда они садились в черный «ситроен», он по-прежнему напоминал скорее гранитную скалу, чем любящего отца. Он кивнул водителю, и они тронулись.

Всю дорогу до дома Рафаэлла дрожала как осиновый лист. Шофер распахнул дверцу. Его черная униформа странно гармонировала с мрачным лицом отца и настроением Рафаэллы. Со странным чувством она вошла в огромное фойе с зеркалами в позолоченных оправах и мраморными столами в стиле Людовика XV. Стены украшали прекрасные обюссонские гобелены. Окна выходили в сад, но от всей обстановки веяло арктическим холодом. Атмосфера стала еще более напряженной, когда отец осуждающе взглянул на нее и указал на мраморную лестницу, ведущую в его кабинет. Внезапно Рафаэлла ощутила себя ребенком, который, сам того не ведая, совершил серьезный проступок.

Она покорно поднималась вслед за отцом, держа в одной руке сумочку, а в другой – шляпку, ожидая объяснений, в чем причина его недовольства. Может быть, это все-таки имеет отношение к Джону Генри? Она ускорила шаги, теряясь в догадках, что могло произойти после ее отъезда из Нью-Йорка. Может, случился еще один удар? Однако не было похоже, что он собирался сообщить ей плохое известие. Скорее он был недоволен ее поведением. Ей еще с детства было знакомо это особое строгое выражение его лица.

Он твердым шагом вошел в кабинет, Рафаэлла – за ним. Это была комната с высокими потолками, отделанная деревом, стены сплошь уставлены книжными полками, а письменный стол достоин кабинета президента или короля. Это был отличный образец мебели времен Людовика XV, драпированный гобеленами, и смотрелся он впечатляюще.

Отец выдвинул стул из-за стола.

– Alors… – Он посмотрел на нее и указал на кресло напротив. Пока они еще не произнесли ни одного теплого слова, они едва обнялись. И хотя отец никогда не отличался особой сердечностью, он все же был более строг и сдержан, чем обычно.

– В чем дело, папа?

Она немного устала после долгого переезда, а сейчас побелела как полотно, ожидая объяснений.

– В чем дело? – Он сдвинул брови и смотрел на нее почти свирепо.

– Будем в игрушки играть?

– Но, папа, я ничего не понимаю.

– В таком случае, – он бросал в дочь слова, словно камни, – ты совсем потеряла совесть. Или наивно полагаешь, что, живя на другом континенте, я остаюсь в неведении относительно твоих похождений. – Он подождал, пока она поймет его слова, а у Рафаэллы забилось сердце.

– Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? – Он понизил голос и многозначительно посмотрел на нее, но она покачала головой.

– Нет?! Что ж, мне придется быть с тобой более честным, чем ты со мной и со своим несчастным мужем, прикованным к постели.

В его голосе звучали упрек и осуждение.

Вдруг, как ребенка, уличенного в непростительном проступке, ее охватил стыд. Ее бледные щеки залил румянец, и Антуан де Морнэ-Малль кивнул:

– Вижу, что ты наконец поняла меня.

– Нет, папа, – твердо сказала она.

– Значит, ты просто лгунья и потаскушка. – Его слова прозвучали, словно удары колокола, и он начал не спеша, будто обращался не к единственной дочери, а к парламенту, говорить: – Несколько недель назад я получил письмо. Его написала мадам Кэ Вилард, член американского конгресса. – Он взглянул Рафаэлле в глаза, и у нее упало сердце.

Рафаэлла ждала затаив дыхание.

– Должен признаться, что мне было больно читать это письмо. Больно по многим причинам. Но больше всего потому, что я узнал о родной дочери такие вещи, которые никому другому не пожелал бы узнать о своем ребенке. Стоит ли мне продолжать?

Рафаэлла хотела сказать «нет», но у нее не хватило сил.

– Эта женщина не только сообщила мне о том, что ты, Рафаэлла, обманываешь своего мужа. Человека, смею напомнить, от которого с детства ты не видела ничего, кроме добра. Человека, который доверяет тебе, любит тебя, нуждается в твоей помощи каждую минуту, нуждается в твоей заботе, которая дает ему жизнь. И если ты лишишь его всего этого, то убьешь его, и я уверен, что ты прекрасно это осознаешь. Но ты не только готова разбить жизнь человека, который любит тебя и является моим старшим товарищем и лучшим другом. Ты разбиваешь судьбы других людей – женатого мужчины, которого ты разлучила с женой, и ребенка, к которому он сильно привязан. Я также узнал от мадам Вилард, что после серьезной катастрофы, когда девочка приехала выздоравливать к этому человеку, ты запретила матери навещать дочь. Вдобавок ко всему, если этот скандал откроется, он может отразиться на политической карьере мадам Вилард. Она призналась мне, что будет вынуждена подать в отставку, если ты и ее брат не остановитесь. Иначе ни она, ни ее престарелая мать, ни дочь не вынесут такого позора. Я уж не говорю о том, как все это может дискредитировать меня и Малль-банк, и не беру во внимание, как оценят твое поведение в Испании. Особенно если все это попадет в газеты.