Мосты - Ион Чобану

— Да, я из Кукоары… Но…

— И вы не слышали, что этот мужлан ходит на посиделки? Водится с девушками… Целыми ночами вместе со своими приятелями гикает у моих ворот.

— Не слышал, Нина Андреевна. Честное слово…

— Я прошу относиться ко мне с уважением.

— Разумеется.

Мало того что дома дедушка топал на меня, теперь добавилась еще Нина Андреевна. Понятно, моего крестьянского долготерпения хватило бы и не на такое. Но что меня окончательно выводило из равновесия, так это слезы Нины Андреевны. Как начнет реветь, ничем не уймешь. Ну что за характер, прости господи!

Достаточно было парню из клубного хора сфальшивить, Нина Андреевна тут же выскакивала и летела ко мне. Размахивала над головой своими крохотными, как орешки, кулачками, безутешно рыдала. Губы дрожали, как у маленьких капризных детей.

Видно, в каждом человеке есть какое-то равновесие. Вся жизнь Нины Андреевны была поделена надвое: половину она пела, половину плакала.

А что на моих весах? Я, согласно притче, вступил в годы, одолженные моими предками у кроткого трудолюбивого животного. С некоторых пор я уже сбивался со счета: во сколько упряжей запрягался, сколько телег перетащил. Связки тетрадей целыми пудами носил на своем горбу из Теленешт. Керосин и лампы тоже.

В воскресенье, когда все отдыхали, я вместе с комсомольцами пахал и сеял солдаткам пшеницу. Сам товарищ Фесенко, первый секретарь комсомола Молдавии, застал меня однажды в воскресенье на пахоте. И похвалил, назвал молодцом. Честно говоря, секретарь был совершенно прав. Чего греха таить! Учителем и директором школы стал я с бухты-барахты. Пахать же и сеять учился исподволь, годами, не на двухмесячных курсах!

Возможно, я слишком увлекся плугами и сеялками. Однажды в понедельник утром учителя посмотрели на меня весьма хмуро. Ответили на приветствие и уткнулись носами в свои тетрадки.

— Что случилось, товарищи?

— Случилось…

— Попали мы в эту дикую глушь!

— И сами одичаем!

— Везде директора и досуг организуют!.. — ударил кулаком по столу Прокопий Иванович. Он мрачнел и веселел мгновенно, без подготовительного настроя, что присуще более тонким натурам.

— Что организуют, Прокопий Иванович?

— Как его… Это…

— Бал!

Математик провел последнюю линию на тетрадном листе и торжественно поднялся.

— Называется это бал, Прокопий Иванович!

— Бал так бал. Разве я против? Надо пойти договориться с цыганами…

— Хе-хе, — засмеялся математик.

— Не хихикай, Яцку.

— Ты же видишь, наш директор понятия не имеет, что такое учительский бал…

— А ты объясни ему. Язык у тебя есть?.. — приструнил его Прокопий Иванович.

— Садись за стол и запиши. Во-первых, пригласительные билеты, математик загнул палец. — Во-вторых, буфет: питье, закуски… Потом уборка помещения. Кто будет ответственным за это? А чтобы получился хороший зал для танцев, надо раздвинуть дощатые стены, перегородки между классами. Вся школа превратится в один зал. Кто обеспечит цветы? Кто займется распространением билетов? Приглашения будут стоить дорого, девушки не платят. Кому поручим пригласить учителей из соседних сел?

Когда математик дошел до семян конопли, пальцев ему не хватило.

— Зачем конопля? — возмутился Прокопий Иванович. — Лучше нажарим семечек… Кто захочет, будет щелкать…

— Конопля не для щелкания, Прокопий Иванович. Коноплю надо посыпать на пол. Танцующие ее разотрут — ни пылинки не подымется.

— Куча забот, Яцку. Фантазия у тебя, ей-богу!

— Зато настоящий учительский бал.

— В селах, что эвакуировались, хоть шаром покати, нигде конопли не найдешь, — вставил я.

— Может, ореховые ядрышки, Яцку?

Не годятся. Не так трещат под ногами, не так пахнут, как конопля. Она же благоухает: духи! А на ореховых ядрышках поскользнешься и шею сломаешь.

— Ну и морока! — ворчал Прокопий Иванович.

Думал-думал, потом снова трахнул кулаком по столу:

— Ладно… Пойду домой, притащу из своего села торбу конопли. Будет здорово, ох и натанцуюсь!

Нина Андреевна хлопала глазами, точно кукла, и только вздрагивала каждый раз, когда Прокопий Иванович ударял кулаком по столу.

— Поставлю Илие Ингуряну у дверей, ни один черт без билета не пройдет! — попытался я закруглить разговор: учителя уже опаздывали на урок.

Но на перемене Нина Андреевна снова затопала острым каблуком по полу.

— Видеть не могу этого хулигана!

— Но мы не можем отгородиться от сельской молодежи…

— Видеть не могу. Я выставлю его!.. Каждую ночь вместе с Прокопием Ивановичем гикает у моих ворот… Как вам не стыдно, Прокопий Иванович… А еще комсомолец!

— А что, комсомольцы не имеют права гикать, когда хотят и где хотят?

— Учитель же, слава богу!

— Ну и что? Учителю нельзя гикать?

— Хотела бы я знать, с кем вы придете на бал!

— Не беспокойтесь, девушек хватает. И даже чересчур. Не буду цепляться за ваш хлястик…

— Еще бы! Ходите на посиделки, как деревенский парень!

— Что же мне, водиться с женатыми?

— Ведите себя с достоинством, подобающим учителю.

— Учителю на посиделки ходить нельзя?

— Учителю нельзя ковырять в носу, нельзя увиваться за девушками.

— Хе-хе, что же вы хотите? За кем мне увиваться?

— Святой Сысой! Святой Сысой!.. — Нина Андреевна, залившись румянцем, выскочила из учительской, забыв классный журнал.

От возмущения даже не заплакала.

— А что она ко мне пристает?

— Может, влюбилась? — усмехнулся математик. Заложил тетрадь линейкой и пошел на урок.

— Неужто?! — удивился Прокопий Иванович.

Никто не отозвался, и он ушел к своим первоклашкам. Я остался один: пожалуй, надо задержаться в учительской. С минуты на минуту может вернуться плачущая Нина Андреевна со своими обидами. И некому будет утешить ее.

2

Лишь на другой день я понял, что затеял наш математик. Он принес в учительскую целый тюк расчерченных, разукрашенных в три цвета приглашений. Вероятно, бедняга не спал целую неделю. Теперь дело стало за немногим: организовать все остальное! Чертежный шрифт математика это, конечно, очень красиво, но…

— Из дохода расплатимся с музыкантами, рассчитаемся за мясо, вино, муку… а прибыль сдадим в фонд сирот. Купим на зиму обувь, одежду… Так делали я в других селах!

— Да, да, — механически одобрил я.

Говорят, вступил в хору, пляши, хоть тресни. Пляска оказалась не из легких. Легко сказать, мука. Но как раздобыть ее в селе, проведшем чуть ли не все лето в эвакуации? Осенью Кукоара вместо пшеницы собрала урожай квитанций. Рассчитались с государством. Рассчитались с поставками… Но рассчитались и с пшеницей. Мяса тоже небогато в селе. Зато энтузиазма через край.

Нина Андреевна из старых тетрадных обложек вместе со школьниками сделала гирлянду, развесила под потолком бумажные цепи. Чистоту везде навели необычайную.

По случаю бала Прокопий Иванович привез из своего села шляпу первого парня на деревне. Чудесную шляпу из рисовой соломки, с китайскими иероглифами на широкой черной ленте. Да вот несколько дней как захандрил Прокопий! Математик сообщил ему, что на балах танцуют без головного убора.

— Почему бы мне не танцевать в шляпе?

— В помещении положено снимать…

— Это я знаю.

В учительской оборудовали буфет. Филуцэ Мокану, мужик хромой и плутоватый, как многие, меченные дьяволом, хлопотал, потирая руки от удовольствия: предвкушал, что и ему перепадет что-нибудь на учительском балу…

Прокопий Иванович спросил у Мокану насчет шляпы. Но тот не привык прямо отвечать на вопрос. Начал издалека:

— День святой Марии прошел?

— Прошел. Давненько.

— Тогда… в свою шляпу, и дело в шляпе!..

С тех пор как Мокану заделался продавцом в кооперативе, всякий стыд потерял.

Как и на любое торжество, музыканты пришли почти сразу за устроителями. Чтобы живее собрался народ, грянули медные трубы. Задребезжали стекла просторных окон, гулко отозвался, словно прокатился гром, вместительный зал. Музыканты соскучились по музыке. Но еще больше истосковались по табачку. Прижимая к груди трубы, ходили по школе, приставали то к одному, то к другому:

— Не найдется закурить?

Евлампий, капельмейстер, такой смуглый, что даже кажется зеленоватым, подходит ко мне:

— Я всегда знал, что вы станете большим человеком…

Скручивает Евлампий цигарку из моего табачка, закладывает за ухо и снова протягивает мне клочок газеты. Поет, как соловушка.

— Еще на самокруточку, товарищ директор… Потом мое дело — труба. Вы же знаете нашу работу… Свой человек.

Запах мяты окутывал школу. Я не думал, что наберется столько людей. Даже бадя Натоле пришел потанцевать со своей женой на нашем балу.