Поручик Державин - Бирюк Людмила Дмитриевна

Хор пел:

Воды быстрые Дуная Уж в руках теперь у нас; Храбрость Россов почитая, Тавр под нами и Кавказ!

Державин беззвучно подпевал, чуть шевеля губами. Тогда он еще не знал, что полонез "Гром победы" на целых четверть века станет неофициальным гимном России. Лишь в 1816 году по желанию Александра I его сменит заунывная "Молитва русских" — калька британского гимна…

В тот день Потемкин превзошел себя. В каждом зале его волшебного дворца гостей ждали сюрпризы и развлечения: театральные постановки, живые картины, крепостной балет… А те, кто пожелал выйти в сад или на площадь перед дворцом, мог наслаждаться фейерверками, лицезреть потешную флотилию в искусственных озерах, играть в народные игры… Праздник венчал ужин на тысячу персон и грандиозный бал, который длился до утра.

Екатерине удалось уйти по-английски, не прощаясь и не привлекая к себе общего внимания. Но Потемкин, зорко следивший за каждым ее движением, проскользнул за ней в заднюю дверь и остановил у самой кареты.

— Довольна ли моя государыня? — трепетно шепнул он ей на ушко.

Та чуть отодвинулась и ответила с улыбкой:

— Спасибо, голубчик, утешил!

— Позволишь остаться подле тебя?

— Рада бы… Дела не позволяют! — и осторожно вынула руку из его теплых ладоней.

Он печально кивнул, развел руками:

— Ну что ж… Поделом мне, дураку. Прощай, Катишь…

— Прощай, мой друг! И поторопись: войну кончать надобно!

После разгрома адмиралом Ушаковым турецкого флота у мыса Калиакрия исход военных действий был предопределен. 29 декабря 1791 года в Яссах был заключен мирный договор, который окончательно закрепил за Россией Крым и северные берега Черного моря, усилил ее на Кубани, Кавказе и Балканах.

Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин скоропостижно скончался на пути в Яссы, не дожив двух месяцев до подписания мира.

***

Когда-то, еще в бытность олонецким губернатором, Державин, путешествуя по Карелии, увидел водопад Кивач, расположенный на реке Суне. Грандиозное зрелище! Четыре мощных потока одновременно низвергались в бездну, а из нее снизу вверх поднимался сизый туман мельчайших брызг. Державину очень хотелось написать стихотворение об этом дивном природном явлении, но бесконечные стычки с Тутолминым и его чиновниками отвлекали от творчества.

Теперь, думая о Потемкине, он вновь вспомнил о водопаде Кивач. Чем-то они были сродни друг другу — возможно, стоической волей, бесшабашным напором. К истоку водопада часто подходили различные животные и пили кристально чистую воду. Так и Потемкин: будучи сам всесилен, щедро оказывал помощь множеству людей. Он был, казалось, несокрушим, но тоже познал горечь падения. Жизнь Потемкина, подобно жизни исполинского водопада, была прекрасна, но быстротечна. Как и водопад, он мог существовать только в полете.

Алмазна сыплется гора С высот четыремя скалами. Жемчугу бездна и сребра Кипит внизу, бьет вверх буграми; От брызгов синий холм стоит, Далече рев в лесу гремит…

Ни над одним своим произведением Державин не трудился так долго и упорно, как над одой "Водопад", добиваясь совершенства. Чтобы легче было исправлять свое сочинение, он писал, словно школьник, мелом на аспидной доске, переписывая потом на бумагу. А на другой день читал и рвал то, что сочинил вчера. "Водопад" стал не только достойным памятником великому государственному деятелю, но и апофеозом уходящей екатерининской эпохи.

Не шел ты средь путей известных, Но пролагал их сам…

Это не только о Потемкине, но и о его веке. Ода звенела музыкой времени. Властители приходили и уходили, а Россия шла своим неизведанным путем, обретала новые земли, крепла…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})***

В ту пору Державин достиг вершины своей поэтической славы. Его стихи печатались в Петербурге и в Москве, их знала вся читающая Россия. Молодой писатель Николай Карамзин, только что вернувшийся из путешествия по Европе, открывая свой "Московский журнал", писал: "Первый наш поэт — нужно ли именовать его? — обещал украшать листы мои плодами вдохновенной своей Музы. Кто не знает певца мудрой Фелицы!"

Знакомства с "первым поэтом" искали не только литераторы, но и важные сановники, генералы, государственные мужи… Как-то на светском рауте новый канцлер Александр Безбородко оживленно рассказывал:

— Вчера на ужине у государыни сидел рядом с Державиным. Острого ума поэт! Спрашиваю его: "Почему вы, Гаврила Романыч, не носите орденов? Глядите: все вокруг блещут наградами!" Гости и впрямь сияли, как иконостасы. А тот, ничуть не смутившись, отвечает:

Осел останется ослом, Хотя осыпь его звездами: Где должно действовать умом, Он только хлопает ушами.

Безбородко ожидал услышать смех, но вельможи только переглянулись. Кто-то спросил с вызовом:

— Неужто, Александр Андреевич, сии дерзкие вирши вы сочли проявлением высокого ума?

В великосветских кругах Безбородко называли неуклюжим увальнем и безродным хохлом, а государыня ценила его сметливый ум, талант дипломата и незаурядную память. Однажды он явился к императрице и принялся читать длинный доклад с множеством цифр, дат и фамилий.

— Оставь мне бумаги, голубчик! Сама ознакомлюсь на досуге, — остановила его Екатерина Алексеевна.

Тот, смешавшись, медлил. Императрица, почуяв неладное, подошла, взяла из рук министра доклад и принялась читать вслух:

— "Графу Остерману — 5350 рублей, барону де Корберону — 3500 рублей, мадам Перекусихиной — 4245 рублей…" — Екатерина в недоумении оторвала глаза от бумаги. — Что сие значит?!

Оказалось, это был список карточных долгов Безбородко. Краснея и запинаясь, он признался, что впопыхах не нашел доклад и взял со стола первую попавшуюся бумагу.

Ревнивые аристократы не любили Безбородко, хотя не решались открыто идти против него, и канцлер дорожил немногими друзьями, среди которых самыми верными были Державин и Зубов. Вот и сейчас молодой фаворит поспешил ему на помощь.

— А мне понравились стихи про осла! — весело заявил он. — Ее императорское величество, услышав экспромт Державина, изволили усмехнуться и сблизить ладони. Тотчас и все гости стали смеяться и аплодировать, будто это их не касается! Никто не хотел признать себя ослом! Ха-ха-ха!

Слушая его, вельможи сдержанно улыбнулись. Перечить Зубову никто не стал.

***

С каждым днем Екатерина все сильней привязывалась к своему Платоше, во всем потакала и исполняла все его желания. Новый дворец? Пожалуйста! Золотую ванну, такую, как в Таврическом дворце? Ради бога! Но Зубов все равно скучал, и она это видела и страдала. Нельзя было не признаться самой себе, что прежние возлюбленные испытывали к ней если не страсть, то хотя бы искреннюю приязнь, благодарность и преданность. А новый фаворит лишь позволял себя любить и порою вел себя как капризный ребенок. Пускал бумажных змеев с колоколен, дрессировал подаренную Екатериной обезьянку…

Неторопливо прохаживаясь по анфиладе из комнаты в комнату, Екатерина Алексеевна предавалась грустным размышлениям. Неужели она так изменилась, что уже не может стать любимой и желанной? Мимолетный взгляд в зеркало подтвердил ее опасения. Погрузневшая 62-летняя женщина с дряблой кожей и усталым взглядом ничем не напоминала цветущую, энергичную монархиню, что двадцать пять лет назад без ума влюбилась в молодого поручика конной гвардии Григория Потемкина. А кажется, что все это было вчера…