День саранчи - Натанаэл Уэст

— Я из шестьсот одиннадцатого.

Она была маленькая, похожая на девочку, с быстрой, нервной повадкой. На груди она баюкала пакет, содержавший, по-видимому, четырехугольную бутылку джина.

— Да, — повторил Гомер, стараясь побороть врожденную приветливость. Он знал, что мисс Мартин задолжала за несколько недель, и слышал, как регистраторша назвала ее пьяницей.

— Ах!.. — кокетливо продолжала девушка, обращая его внимание на их разницу в росте. — Мне так неприятно, что я заставляю вас беспокоиться из-за этого счета…

Ее интимный тон привел его в растерянность.

— Вам придется поговорить с директором, — буркнул он и отвернулся.

Когда он подходил к своему кабинету, его трясло.

До чего беспардонное существо! Она, конечно, была пьяна, но не настолько, чтобы не отдавать себе отчета в своих поступках. Он поспешил назвать свою взволнованность отвращением.

Вскоре ему позвонил директор и попросил принести кредитную карточку мисс Мартин. В кабинете директора Гомер застал регистраторшу, мисс Карлайл. Он прислушался к ее разговору с директором.

— Шестьсот одиннадцатую вы приняли?

— Да… да, я.

— Почему? Кажется, ясно, что это за птица?

— Когда трезвая — нет.

— Мало ли что. Нам такие в гостинице не нужны.

— Виновата.

Директор повернулся к Гомеру и взял у него из рук кредитную карточку.

— Она задолжала тридцать один доллар, — сказал Гомер.

— Пусть заплатит и выезжает. Мне тут такие не нужны. — Он улыбнулся. — Особенно когда они залезают в долги. Соедините меня с ней.

Гомер попросил телефонистку вызвать шестьсот одиннадцатый; вскоре она сообщила, что номер не отвечает.

— Она в гостинице, — сказал он. — Я видел ее в лифте.

— Я попрошу коридорную проверить.

Через несколько минут, когда Гомер уже сидел над своими книгами, зазвонил телефон. Это опять был директор. Коридорная сообщила, что шестьсот одиннадцатая на месте, сказал он и велел Гомеру отнести ей счет.

— Пусть заплатит и освободит номер, — сказал он.

Первой мыслью Гомера было, сославшись на занятость, попросить, чтобы послали мисс Карлайл, но у него не хватило духу. Выписывая счет, он начал понимать, до какой степени он взволнован. Это привело его в ужас. Легкие токи пробегали по нервам; язык у гортани покалывало.

Выйдя на шестом этаже, он почти развеселился. Он шагал бодро, совершенно забыв о руках — постоянном предмете тревоги. Он подошел к 611-му и собрался постучать, но вдруг испугался и опустил кулак, не донеся его до двери.

Он не справится. Пусть пошлют мисс Карлайл.

Коридорная, наблюдавшая за ним издали, подошла, отрезав путь к отступлению.

— Не отзывается, — поспешно объяснил Гомер.

— Вы хорошо стучали? Эта девка у себя.

Не дожидаясь его ответа, она забарабанила в дверь.

— Открывайте! — крикнула она.

Гомер услышал внутри какое-то движение, потом дверь приоткрылась.

— Простите, кто там? — спросил беззаботный голос.

— Бухгалтер Симпсон, — сказал он сипло.

— Заходите, пожалуйста.

Дверь отворилась пошире, и Гомер вошел, не смея оглянуться на коридорную. Его вынесло на середину комнаты, и там он замер. Сперва в нос ему ударили тяжелые запахи перегара и застоявшегося табачного дыма, но потом сквозь них пробился металлический аромат духов. Его взгляд медленно описал круг. По полу была разбросана одежда, газеты, журналы, бутылки. Мисс Мартин забилась в уголок кровати. На ней был мужской халат из черного шелка с голубыми отворотами. Ее коротко остриженные волосы цветом и фактурой напоминали солому, и сама она была похожа на мальчика. Розовая пуговка носа, синие пуговки глаз и красная пуговка рта довершали ее сходство с ребенком.

Гомер был так захвачен нараставшим в нем возбуждением, что не мог ни говорить, ни думать. Он зажмурился, желая оградить, бережно выпестовать то, что он ощущал. Бережность была необходима, потому что, если он поспешит, все может увять, и он опять остынет. Возбуждение росло.

— Уходите, пожалуйста, я пьяная, — сказал мисс Мартин.

Гомер не шевельнулся, не ответил.

Вдруг она заплакала. Хриплые, отрывистые звуки шли как будто из живота. Она закрыла лицо руками и застучала ногами по полу.

Чувства Гомера были так напряжены, что голова его упорно покачивалась, как у китайского болванчика.

— Я на мели. У меня нет денег. Я без гроша. Я на мели, слышите?

Гомер вытащил бумажник и двинулся на девушку так, словно собирался им ударить.

Она отпрянула, съежилась и заплакала громче.

Он уронил бумажник ей на колени и стоял над ней, не зная, что делать. При виде бумажника она улыбнулась, но всхлипывать не перестала.

— Садитесь, — сказала она.

Он сел рядом с ней на кровать.

— Какой вы странный, — застенчиво проговорила она. — Вы такой славный, я просто готова расцеловать вас.

Он обхватил ее и прижал к себе. Его порывистость напугала девушку, и она попробовала вырваться, но он не отпускал и начал неуклюже ласкать ее. Он совершенно не сознавал, что делает.

Он понимал только, что ощущает нечто упоительно-сладостное и должен разделить эту сладость с несчастной рыдающей женщиной.

Всхлипывания мисс Мартин начали затихать и вскоре прекратились совсем. Он чувствовал, что она ерзает и к ней возвращаются силы.

Зазвонил телефон.

— Не подходи, — сказала она, снова начиная всхлипывать.

Он мягко отстранил ее и неуклюже двинулся к телефону. Звонила мисс Карлайл.

— У вас все в порядке? — спросила она. — Или вызвать полицию?

— Не надо, — сказал он и повесил трубку.

Все кончилось. Он не мог вернуться к кровати.

Его безнадежно несчастный вид рассмешил мисс Мартин.

— Давай сюда джин, бегемотище, — весело крикнула она. — Вон он, под столом.

И он увидел, что она недвусмысленным образом вытянулась на постели. Он выбежал из комнаты.

Теперь, в Калифорнии, он плакал оттого, что больше никогда не видел мисс Мартин.

На другой день директор сказал ему, что он хорошо справился с поручением и что она расплатилась и выехала.

Гомер пытался ее разыскать. В Уэншвилле были еще две гостиницы, маленькие и захудалые, и он наводил справки в обеих. Осведомлялся он и в меблированных комнатах — но безрезультатно. Она уехала из города.

Он вернулся к привычному распорядку: десять часов — работа, два часа — еда, сон — остальное. Потом он простудился, и ему посоветовали уехать в Калифорнию. Он вполне мог на время бросить работу. Отец оставил ему шесть тысяч долларов, а за двадцать лет бухгалтерской работы в гостинице он накопил по меньшей мере еще десять.

Гомер вылез из ванны, кое-как вытерся жестким полотенцем и пошел одеваться в спальню. Он еще больше погрузился в оцепенение и пустоту, чем обычно. Так бывало всегда. Чувства вздымались гигантской волной; она громоздилась все выше, выше, заворачивалась и, казалось, должна была смести все на своем пути. Но она не обрушивалась. Что-то всегда случалось вверху на самом гребне, и волна расплывалась, сбегала назад ручейками, как в водосточной канаве, оставляя после себя, самое большее, тяжелый осадок.

На одевание у него ушло много времени. После каждой вещи он останавливался и отдыхал — в отчаянии, несоизмеримом с затраченными усилиями.

Еды в доме не было, а магазин находился на Голливудском бульваре. Сперва он решил подождать до завтра, но потом, хотя не чувствовал голода, передумал. Было только восемь часов, а прогулкой можно было убить время. Если он не тронется с места, искушение снова уснуть может сделаться неодолимым.

Вечер стоял теплый и очень тихий. Он начал спускаться под гору, держась обочины тротуара. Между фонарями, где тьма была гуще, он ускорял шаги, а в каждом круге света — ненадолго останавливался. К тому времени, когда он вышел на бульвар, он с трудом заставлял себя идти шагом. На углу он несколько минут постоял, чтобы прийти в себя. Он настороженно замер, готовый к бегству; страх сделал его чуть ли не грациозным.

После того как несколько человек прошли мимо, не обратив на него никакого внимания, он успокоился. Он поправил воротник пальто и приготовился к переходу улицы. Не успел он сделать и двух шагов, как кто-то его окликнул:

— Эй, прохожий.

Это был нищий, который приметил его из темного подъезда. Безошибочное профессиональное чутье подсказало ему, что Гомер будет легкой добычей.

— Не одолжишь пять центов?

— Нет, — ответил Гомер неуверенно.

Нищий рассмеялся и повторил вопрос с угрозой:

— Пять центов, прохожий!

Он сунул руку Гомеру в лицо.

Порывшись в кармане с мелочью, Гомер кинул на тротуар несколько монет. Когда нищий бросился за ними, Гомер перебежал на другую сторону улицы.

Продовольственный магазин Санголд был просторен и ярко освещен. Вся арматура сверкала хромом, а пол и стены — белой плиткой. Цветной свет софитов играл на витринах и прилавках, оживляя природные краски снеди. Апельсины купались в красном, лимоны — в желтом, рыба — в бледно-зеленом, яйца — в кремовом, бифштексы — в розовом.