Без вас невозможно - Леонид Панасенко

В дверях спальни, придерживаясь за спинку кровати, стояла — да, именно стояла! — его жена.

«Надо слетать туда», — подумал Литтлмен, дочитывая информацию в газете. Короткая заметка сообщила:

«Философы и социологи 70 стран соберутся 12–18 августа в Лос-Анджелесе на очередной форум «Социальные пути развития и проблема выживания человечества».

Он вспомнил чужую тоску, которая будто сигнал SOS, привела его в хибарку Ноубоди, предостережения старика. В чем-то он прав… Отдать знания — половина дела. Надо, чтобы они овладели массами, родили идеи и желание переустроить мир. Надо, наконец, чтобы, как когда-то в России, нашлись чистые и мужественные люди, которые овеществили бы идеи, переложили их на язык действия. Это единственно верный путь. Но одному такой тяжкий труд не по плечу. Один — все равно никто. Даже самый сильный и умелый…

Литтлмен перебрал в памяти события последних дней. Весь городок говорит о чудесном исцелении матери Уилфилда. Молодец, парнишка. Как надо любить мать и хотеть ее выздоровления, чтобы совершить такое чудо. Ничего не сказал, не попросил помощи. Сам вызвал беду на бой и сам победил ее. Уже ради этого стоило учить детей, хотя трудности множатся с каждым днем. Детям скоро в школу. Занятия с ними надо как-то узаконить. А то ведь городок маленький; множатся слухи, один нелепее другого, обыватели хотят знать — кто он и что, зачем пожаловал сюда, почему возится с детьми. Да и сама школа… Его, Литтлмена, школа. Занятия надо строить более широко и фундаментально. Дети, конечно, увлеклись экзотическими знаниями. Все хотят летать, обмениваться телепатемами, овладеть материализацией. Но ведь прежде всего из них нужно сделать Людей. Случай с Конни, который пакостил остальным, тому подтверждение. Нравственность, любовь, сострадание… Вот какими должны быть главные предметы в школе Литтлмена.

Он вышел из отеля и в который раз наткнулся взглядом на одутловатое лицо Гризли.

«Следит, — отметил про себя Литтлмен. — По-видимому, Шериф тогда все же здорово струхнул. Зря я ему сказал о помятом бампере… Теперь эти идиоты будут контролировать каждый мой шаг».

Литтлмен нарочно зашел в универсальный магазин. Походил по залу минут десять, вышел на улицу. Помощник шерифа стоял возле витрины, прикуривал.

Ненависть к этому ходячему окороку, подонку и убийце, с новой силой обожгла Литтлмена. Стоит только захотеть, только подумать, и в мозгу помощника шерифа сейчас, сию секунду лопнет маленький сосуд. И он станет уже не ходячим окороком, а прикованным к постели. К тому же бессловесным, как и положено скотине… Однако нет! Он сюда пришел не судьей, а учителем. Посему проведем маленький урок. Чисто человеческий. В духе Рэя, который успел во время передышки дать Конни-секунданту пинка.

Литтлмен резко свернул в проулок, спрятался за стволом клена. Услышав сопение Гризли, вышел на пешеходную дорожку, перегородил преследователю путь.

Гризли остановился, не зная, как поступить.

— Послушай, помощник. — Литтлмен говорил медленно, отчетливо выговаривая слова, чтобы они дошли до примитивного сознания Гризли. — Если бы я захотел, то давно отправил вас обоих на электрический стул. Или просто уничтожил. Однако мне пока нет до вас дела. Так вот. Если ты каждое утро будешь говорить мне фразу: «Я дурак и преступник», то тут же будешь получать пятьдесят долларов. Договорились?

На беспросветном лице Гризли отразилось сомнение.

— Хорошо, — сказал Литтлмен, доставая деньги. — Ты лицо официальное, поэтому я удваиваю твой гонорар.

Гризли кивнул и, опасаясь, что этот чокнутый передумает, поспешно выпалил:

— Я дурак и преступник, сэр!

— А где Учитель? — первым долгом спросил Уилфилд, когда они во вторник собрались у дома Фроста.

— Он вчера улетел в Лос-Анджелес, — сказал Рэй. — На два дня. Там какой-то международный форум.

— А что мы тогда будем делать? Без Учителя? — огорчился Патрик.

— Как что?! — удивился Рэй. — Надо потренироваться в гравитационном плавании — еще никто из нас ведь не научился летать. Затем история философии. А напоследок хоть по одной телепатеме обменяемся.

Конни тем временем сосредоточился и представил на загорелой шее Катарины серо-черного толстого ужа с желтыми ушками на голове.

— Ай, мама! — вскрикнула Катарина.

Дрожа от ужаса и омерзения, она подняла руки, чтобы сбросить с себя ползучую тварь, но испугалась еще больше и так и застыла с поднятыми руками.

Патрик подскочил к девочке, одним движением сорвал с ее шеи ужа, гневно выкрикнул:

— Это проделка Конни!

— Как же так! — Рэй посмотрел сыну шерифа в глаза. — Ты все время подличаешь, Конни. То портил нам яблоки. А теперь и вовсе нарушил Закон. Учитель ведь запретил нам создавать живое.

— Плевать я хотел, — плаксиво закричал Конни. — Закон… учитель. Ничего нельзя. Плевал я на ваши законы. Что хочу, то и делаю.

— Иди отсюда, Конни, — сказал Уилфилд и сжал кулаки. — Не то я тоже нарушу Закон и как следует отлуплю тебя. Как раньше.

— Подумаешь, испугался очень, — процедил сквозь зубы тот. — Недоноски…

Он зашел за угол полуразваленного дома Фроста, присел на траву и стал обдумывать план мести. Пожаловаться отцу? Нет, не годится. Тот под горячую руку может всыпать и ему. Набить Патрику и Уилфилду морды? Превосходная мысль, но как ее осуществить? Патрик еще куда ни шло, его главное с ног сбить. А вот Уилфилд сам наваляет кому угодно… Вдруг Конни вспомнил телевизионный фильм о доисторических людях. Какой там страшный тиранозавр — уничтожил половину племени… Огромный!

Конни злорадно улыбнулся. Он не ради любопытства выспросил у Учителя формулу материализации больших объектов. Еще тогда, месяц назад, ему захотелось вызвать из небытия доисторическое чудовище. Чтобы хоть раз по-настоящему ощутить свое могущество. Да и недоносков всяких попугать охота. Это тебе не уж…

Конни шмыгнул носом, уставился в зеленую стекляшку от разбитой бутылки.

Прежде всего надо локализировать пространство материализации, наметить объем будущего объекта. Дальше хоть в общих чертах прорисовать скелет. Теперь самое главное: надо как можно ярче представить себе чудовище, как бы самому на время стать тиранозавром, ощутить вес брони и беспричинную холодную ярость, когда тяжелеют мускулы и все в тебе — челюсти, шея, лапы, хвост — готовы в любой миг сокрушить жертву, чтобы зверь голода, который живет внутри огромного тела, хоть на миг угомонился. Тяжело колышутся бока, из пасти клочьями срывается слюна, земля дрожит от моей поступи. Вот он — я. Могучий и непобедимый. Вот он — я!