Игра в поддавки - Александр Митич

Между тем мы вчетвером вошли в так называемый предбанник.

Там нас долго обыскивали, повторно сканировали, расспрашивали какие-то совершенно незнакомые мне (Мне! Завсегдатаю этого места с дветысячемохнатого года!) люди.

Но затем нас все-таки пропустили, хотя и, как мне показалось, с неохотой.

Сказать, что в общем зале был аншлаг, — значит ничего не сказать.

Народ сидел так тесно, что за некоторые столы не втиснулся бы даже смазанный вазелином дистрофик.

Многим выпивохам вообще не хватило сидячих мест, и они стояли, поставив бокалы с пивом на квазиподоконник (в общем зале имелись и квазиокна, нарисованные на стене художником по имени Сеня Питерский).

У барной стойки народу было столько, что сомкнутые спины сидящих образовывали нечто вроде живой изгороди, не имеющей разрывов.

За стойкой стоял мой приятель Неразлучник, всегда идеально подстриженный и выбритый молодой человек в белой рубахе и галстуке-бабочке, похожий на ведущего молодежной передачи с провинциального телеканала.

Хозяин Бара взял Неразлучника совсем недавно — полгода назад. Переманил из табуна отмычек знатного наставника молодежи по кличке Тимур. И я сразу понял, парень он неплохой — не трус, не подлец и не стукач.

Неразлучник тоже питал ко мне нечто вроде симпатии. Особенно после того, как я помог ему отмазаться от одного гнилого дельца — его обвинили в мелкой краже, а я был единственным, кто подтвердил его алиби (это было легко, у меня была видеозапись).

Меня вообще бармены почему-то любят — как видно, чуют постоянного клиента.

Вот в чем он, негодяй, не признавался, так это в том, кто и при каких обстоятельствах опредметил его таким оригинальным прозвищем, в котором мне мерещилось что-то утиное, ведь есть же, кажется, в природе утки-неразлучницы?

Поймав усталый взгляд Неразлучника, я помахал ему рукой.

Тот тоже поприветствовал меня. И сделал извинительный жест — мол, видишь, что творится, просто физически не могу уделить тебе внимание!

Я — тоже жестами — показал ему в ответ «вижу, скорблю вместе с тобой».

В общем, я принялся искать глазами свободный столик. Мне-то что. Я, в конце концов, и стоя выпить могу. А вот Ильза…

Не то чтобы целый столик, но один свободный квазиподоконник рядом с окном, на котором была нарисована улица современного индустриального города, плотно уставленная малолитражками, я заметил.

Уже кое-что.

На подоконник можно будет поставить и тарелки, и бокалы. На него можно будет навалиться всей тушей, поочередно давая отдых то левой, то правой ноге — да-да, в точности так, как делает стоящий за соседним столиком вполоборота ко мне сталкер Кабул. Не первый сорт, но что делать? Может, потом кто-нибудь отправится баиньки и мы всей честной компанией наконец усядемся…

Кстати, насчет «баиньки». Тему ночлега, с усталым вздохом подумал я, тоже надо будет обсудить с Неразлучником.

Ночлег в комнатах, прилегающих к Бару, стоил нереально дорого.

Мне говорили, люкс в семизвездочной гостинице в Объединенных Арабских Эмиратах — с мини-баром, тапками-халатами, дуроскопом во всю стену, который можно выбросить из окна, и это входит в стоимость номера, с массажным креслом и прилагающейся ко всему этому горничной с солнечных Филиппин, которую можно отодрать прямо на ее пылесосе, и это тоже входит в стоимость номера, — и тот стоил дешевле, нежели конура по величине чуть большая, чем гроб, в подвалах нашего дорогого Бара.

Впрочем, то в каких-то там Эмиратах.

А это — в Зоне. В самом ее сердце.

Кому такое статус-кво не нравится, может бежать вприпрыжку за билетами Киев-Дубаи…

— Идемте, пожалуй, вон к тому окну, — опередил меня Тополь, который, как обычно, просто прочел мои мысли.

— Неужели придется ужинать стоя? Я, честно говоря, с ног падаю! — со странной смесью заносчивости и острой жалости к себе заявил Иван.

— Да уж придется. По крайней мере пока кто-нибудь не отправится на боковую и не освободит нам столик.

Пока мы шли через весь зал к нашему подоконнику, все, кому было не лень, пялились на Ильзину задницу, туго обтянутую кожаными штанами. Ну и, ясное дело, на ее изрядный бюст, ничем особенным не обтянутый, но все же явственно контурирующийся под бесформенной армейской курткой (снятой, как видно, с кого-то из погибших при крушении вертолета).

Как ни странно, Ильза была в Баре не единственной женщиной.

За столиком под старинными часами, который мы с Тополем обычно предпочитали для своих возлияний, щелкала клювом американская туристка лет этак пятидесяти пяти.

По виду типичная разведенная тетка-феминистка, решившая доказать всем, начиная со своего бывшего мужа-сейлсмена, что он потерял натуральное сокровище и что на нем белый свет клином не сошелся.

Судя по бицепсам (америкен вумен была в безрукавке желтого цвета), тетка была в отличной спортивной форме. Причем тренировалась явно по мужскому типу. Я так и видел ее таскающей гантели, толкающей штангу и приседающей с утяжелениями. Тетка строила глазки сидящему напротив нее дедку лет шестидесяти, такому же спортивно состоятельному туристу и такому же американцу. Оба были на кочерге, в бокалах у обоих плескался скотч. И я готов был поставить тысячу единиц на то, что этой ночью они будут «делать любовь» в стиле женщина-ковбой на старом коне, том самом, что борозды не испортит.

В плане красоты вульгарная и немолодая американская тетка не могла составить никакой конкуренции нашей центральноевропейской крале Ильзе — свежей, пухлявой и невыразимо печальной. В целом мужчин-завсегдатаев Бара, похотливо пялящихся на Ильзу, можно было понять.

Я окинул взглядом помещение. Батюшки! Еще одна баба оказалась в моем поле зрения!

Возле барной стойки маячила сердцеобразная попа профессиональной красавицы Снежаны, бывшей девушки (читай — содержанки) отличного сталкера Шляпы, а до этого бывшей девушки так себе сталкера Центуриона, а до этого бывшей девушки недосталкера Балбеса, а до этого с ней одновременно встречались сталкеры-новаторы Фриц и Журба, изобретатели Самого Безопасного Маршрута Через Уровни (в существование которого я лично не верю). Поговаривали, Снежану успел познать — в библейском смысле — даже Дима Шухов. А после того — еще и легендарный Семецкий.

Снежана выглядела на двадцать пять. Хотя на самом деле ей было не меньше сорока. Подвыпивший Шляпа как-то клялся, что Снежана, мол, всегда носит с собой артефакт «мамины бусы», добытый для нее когда-то кем-то из классиков жанра — не то Лесником, не то Хемулем, еще до его знакомства с той самой Динкой, звездой отечественного телевизионного стриптиза. А эти самые бусы, как известно, замедляют течение времени, а значит, и процессы естественного биологического старения. Не знаю, кому как, а мне было совершенно все равно, что и как Снежана себе там замедляет. И вообще мне было плевать, как она выглядит! Хоть бы даже и на шестнадцать!

Главное, я знал, знал, что ей сорок пять. И даже не в цифирьках дело. Важнее вот что: в постели Снежаны перебывали все, ну просто все мои знакомые, и это давно уже не постель, а привокзальная забегаловка с хлопающей на ветру входной дверью. Это снижало мой интерес к Снежане практически до нуля. Членствовать в клубе «Мужчины Снежаны Николаенко» — что может быть тупее?

К счастью для Снежаны, не все мужчины были такими привередами.

Рядом с ней сидел молодой кент по прозвищу Финн (иногда его называли Фиником) — невероятно худой, вертлявый и острый на язык парнишка лет двадцати трех.

Финн приобнимал Снежану рукой за талию и рассказывал ей на ушко анекдоты.

Он играл ее пергидрольными локонами, время от времени просил Неразлучника подбавить ликера в ее рюмку и вообще выглядел как классический влюбленный идиот.

Мне, кстати, было не совсем понятно, как Снежана оказалась в баре. То ли Финна посетила классная идея показать своей новой девушке, как размножаются снорки, то ли Снежана закадрила или решила закадрить кого-то из группировки «Долг» (это им, крутым ребятам из «Долга», принадлежал Бар) и для того напросилась «в гости», а тут случайно подвернулся этот малолетний Финн. Зная Снежану, я мог поверить во что угодно, в том числе и во все это сразу.

Я оставил всю свою компанию возле подоконника и, улучив момент, когда возле Неразлучника образовалось что-то вроде разреженной области, опрометью бросился к барной стойке. Я хотел сделать заказ и договориться о ночлеге.

— Для меня литр моего любимого «Гиннесса»… Нет, сразу два. Для Тополя сегодня «Кровавую Мэри». Лучше тоже сразу две, знаю я его… Для рамочки-блондина «Крушовице», хватит с него и пол-литра. А для девчонки — стакан красного французского вина, налей-ка в самый лучший бокал, если можно.

— Я не ослышался, брат? Красного французского вина? — переспросил Неразлучник, тараща на меня свои живые глаза. — На моей памяти через Бар ни одной бутылки красного французского вина еще не прошло.