Отряд скорби - Тим Хэй

— Это действительно может случиться с вами.

— Доктор, я никогда не просил у вас ничего, кроме вашего времени, и вы всегда были благорасположены ко мне.

— Я не представляю, что я могу сделать для вас, Камерон. Я взял бы вас с собой, если бы сам надеялся пройти. Но вам все равно не пройти туда никоим образом.

— Но вы должны знать людей, для которых это возможно.

— Конечно, я знаю таких! Я знаю многих ортодоксальных иудеев, многих раввинов, но…

— А как насчет бен-Иегуды?

— Ах, Камерон, он очень занят. Его сообщение об исследовательском проекте будет передаваться в понедельник днем. Он, должно быть, волнуется, как школьник перед выпускными экзаменами.

— А может быть и нет, Хаим, может быть, он так проникся своим исследованием, что может говорить о нем целый час без всяких заметок. Может быть, он уже вполне готов к докладу и сам ищет, чем бы отвлечься, чтобы не переусердствовать в подготовке или не слишком нервничать в ожидании этого великого момента.

Некоторое время на другом конце трубки царило молчание. Бак в это время молился, чтобы Розенцвейг уступил.

— Не знаю, Камерон. Что до меня, я бы предпочел, чтобы меня не беспокоили перед таким важным моментом.

— А не могли бы вы сделать так, Хаим: просто позвонить ему, пожелать всего наилучшего и поинтересоваться его рабочим графиком на выходные. Если бы он мог привести меня к Стене, я пришел бы к нему в любое время.

— Хорошо, но только в том случае, если он действительно захочет отвлечься, — ответил Розенцвейг. — Если я почувствую, что он с головой погружен в свою работу, то даже не упомяну о вашей просьбе.

— Спасибо, сэр. Вы мне позвоните?

— Да, в любом случае. Камерон, пожалуйста, не очень надейтесь и не держите на меня зла, если ничего не получится.

— Ни в коем случае.

— Я знаю. Я почувствовал, как это важно для вас.

Бак отключился от всего мира и поэтому не имел ни малейшего представления, долго ли звонил телефон. Он сел в постели и обратил внимание на то, что дневное воскресное солнце стало оранжевым. Его лучи образовали странный узор на постели. Пока Бак тянулся за трубкой, он увидел мимоходом свое отражение в зеркале. Он отлежал щеку — она была красной и смятой, полуоткрытые глаза отекли, а волосы торчали во все стороны. Во рту был ужасный вкус, к тому же оказалось, что он заснул прямо в одежде.

— Алло! Это мистер Камерон Уильяме? — послышался голос сильным еврейским акцентом.

— Да, сэр.

— Это доктор Цион бен-Иегуда. Бак вскочил на ноги так стремительно, как будто уважаемый ученый вошел в его комнату.

— Да, доктор бен-Иегуда. Для меня большая честь слышать вас, сэр.

— Спасибо, — ответил доктор. — Я нахожусь перед фасадом вашей гостиницы.

Бак сначала не понял его

— Простите, сэр?

— У меня машина и шофер.

— Да, сэр, машина и шофер.

— Вы готовы отправиться сейчас?

— Отправиться?

— К Стене.

— Да, сэр… Простите, я имею в виду нет, сэр. Мне нужно десять минут. Вы можете дать мне десять минут?

— Мне следовало позвонить вам заранее, но из разговора с нашим общим другом у меня сложилось впечатление, что для вас это неотложное дело.

В голове Бака продолжал звучать этот странный английский.

— Да, вопрос неотложный, только дайте мне десять минут. Спасибо вам, сэр!

Бак сбросил одежду и, не став дожидаться, пока нагреется вода, прыгнул в душ. Он намылился, ополоснулся и провел бритвой по лицу. Решив не тратить время на поиски розетки для фена, Бак сорвал с крючка полотенце и с такой яростью стал вытирать свои длинные волосы, что, кажется, половину выдрал с корнем. Он рывками провел по ним расческой, затем прошелся щеткой по зубам. Что же надеть, отправляясь к Стене Плача? Не обидит ли он хозяев, если на нем не будет пиджака и галстука? В багаже у него не было ни того, ни другого. Он не собирался надевать их даже на подписание договора завтра утром.

Бак выбрал обычную хлопчатобумажную рубашку, джинсы, ботинки и кожаную куртку. Бросив диктофон и камеру в свою самую маленькую сумку, он помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Выскочив из дверей, Бак резко остановился. Он совершенно не представлял, как выглядит раввин. Похож ли он на Розенцвейга, Файнберга или выглядит совсем по-другому?

Оказалось, что совсем по-другому. Цион бен-Иегуда, в черном костюме и черной шляпе, поднялся с переднего сиденья белого «мерседеса» и слегка помахал ему рукой. Бак подбежал к нему.

— Доктор бен-Иегуда? — спросил он, пожимая руку.

Тот оказался среднего возраста элегантным шатеном с легким намеком на седину и резкими чертами лица.

На своем ломаном английском раввин сказал:

— На вашем языке мое имя звучит как название города Сион. Вы можете так меня и называть.

— Сион? Вы уверены?

— Уверен ли я в своем собственном имени? Уверен.

— Нет, я имел в виду, что я могу вас так называть.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Уильяме. Вы можете звать меня Сионом.

Для Бака «Сион» по произношению очень отличалось от того, как выговаривал это слово доктор бен-Иегуда.

— Пожалуйста, зовите меня Баком.

— Бак?

Ребе открыл переднюю дверь, и Камерон сел рядом с шофером.

— Это прозвище.

— Хорошо, Бак. Учтите, шофер не знает английского.

Бак повернулся к шоферу, который протянул ему руку. Бак пожал ее, а человек произнес что-то совершенно непонятное. Бак только улыбнулся и кивнул. Доктор бен-Иегуда сказал что-то шоферу по-еврейски, и они поехали.

— Итак, Бак, — сказал ребе, когда журналист повернулся лицом к нему, доктор Розенцвейг сказал мне, что вы хотите подойти к Стене Плача и что для вас одного это невозможно. Я могу провести вас к этим двум свидетельствующим так близко, что вы привлечете их внимание, если у вас хватит на это смелости.

— Двум свидетельствующим? Вы назвали их двумя свидетельствующими? Ведь именно так мои друзья и я…

Доктор бен-Иегуда поднял обе руки вверх, а голову отвернул, показывая, что на этот вопрос он не будет ни отвечать, ни комментировать его.

— Вопрос в том, осмелитесь ли вы.

— Я осмелюсь.

— И вы не будете возлагать на меня ответственность за все, что может случиться с вами?

— Конечно, нет. Но я бы хотел получить интервью также и от вас.

Снова поднятые вверх руки.

— Я совершенно четко заявил прессе и доктору Розенцвейгу, что не даю никаких интервью.

— Тогда только немного личной информации. Я не стану спрашивать вас о вашем исследовании, поскольку, сведя результаты трех лет работы к часовому докладу, вы полностью разъясните ваши выводы завтра.

— Точно. Что касается личной информации — мне сорок четыре года, я сын ортодоксального раввина, вырос в Хайфе. У меня две докторских степени: одна по еврейской истории, другая по древним языкам. Я занимался исследованиями и преподаванием всю мою жизнь и считаю себя в большей степени исследователем и историком, чем преподавателем, хотя мои студенты дают мне самые лестные оценки. Я думаю, молюсь и читаю, главным образом, по-еврейски. Меня очень смущает, что я так плохо говорю по-английски. Грамматику и синтаксис английского я знаю лучше большинства англичан, а тем более американцев. Не говоря о присутствующих, конечно. Но у меня не было возможности заняться произношением. Женился я шесть лет назад, у меня двое детей-подростков: пасынок и падчерица. Приблизительно три года назад я получил поручение государственных органов провести исчерпывающий анализ всех высказываний Библии о Мессии. Для того, чтобы евреи сразу же могли узнать его, когда он явится. Это была самая благодарная работа в моей жизни. В частности, к тем языкам, которыми я владею, добавились греческий и арамейский. Теперь их число достигло двадцати двух. Я глубоко взволнован тем, что работа завершена, и рад, что мне представилась возможность посредством телевидения поделиться моими открытиями со всем миром. Я совсем не претендую на то, что эта передача может конкурировать с теми, где содержится секс, насилие или юмор, но тем не менее, надеюсь, что она вызовет интерес и дискуссии.

— У меня больше нет вопросов, — сказал Бак.

— Раз мы покончили с интервью, займемся делом.

— Мне очень хотелось бы узнать, почему вы пожертвовали своим временем для этого.

— Доктор Розенцвейг — уважаемый мной коллега и учитель. Его друг-это и мой друг.

— Спасибо.

— Мне нравятся ваши работы. Я читал ваши статьи о докторе Розенцвейге и многие другие. К тому же, эти люди у Стены меня тоже интересуют. Возможно, что мое знание языков позволит нам завязать с ними общение. Пока мне удалось только наблюдать их общение с собирающейся там толпой. Они обращались исключительно к людям, которые угрожали им. Мне не известен ни один человек, который общался бы с ними лично.