Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Черт побери, Дживс, какой от этого толк? – спросил я не без некоторой досады. – Почему Себастьяна Муна?

– Потому что у него золотые кудри, сэр.

– Ну и что из этого?

– Сильные личности порой не могут устоять при виде золотых кудрей, сэр.

Конечно, это была мысль. Однако я не сказал бы, что пришел в восторг. Возможно, вид Себастьяна Муна пробьет броню Тосовой добродетели настолько, что скверный мальчишка пустит в ход кулаки, но я не слишком на это надеялся.

– Может, вы и правы, Дживс.

– Вероятно, вы находите, что я настроен слишком оптимистично, сэр. Однако если вы помните, мастер Мун, кроме золотых кудрей, обладает некоторыми особенностями характера, которые не всем могут показаться приятными. Мастер Себастьян склонен, например, слишком живо и непосредственно выражать свои чувства, к чему, как мне представляется, мастер Томас скорее всего отнесется крайне неодобрительно, тем более что мастер Себастьян несколькими годами моложе мастера Томаса.

У меня все время было чувство, что в плане Дживса есть изъян, и вот теперь я, кажется, понял, в чем он состоит.

– Но, Дживс, если этот малявка Себастьян, по вашим словам, действует на всех мальчишек как красная тряпка на быка, почему вы считаете, что его поколотит именно Тос, а не Бонзо? Если Себастьяном займется наш фаворит, мы окажемся в дураках. Не забывайте, Бонзо и так уже отстает от Тоса на двадцать очков.

– Такой оборот дела мне представляется весьма маловероятным, сэр. Мастер Траверс влюблен, а в тринадцать лет любовь оказывает на молодого человека мощное сдерживающее влияние.

– Гм, – задумчиво произнес я. – Ну что ж, Дживс, давайте попробуем.

– Да, сэр.

– Попрошу тетю Далию сегодня же написать Сиппи.

Должен вам сказать, что, когда спустя два дня в доме появился маленький Себастьян, во мне воскресла надежда. При виде этого златокудрого ангелочка у каждого порядочного мальчишки просто руки чесались затащить его куда-нибудь в укромное местечко и как следует поколотить. Мне Себастьян Мун сильно напоминал маленького лорда Фаунтлероя[280]. Я пристально наблюдал за лицом Тоса в момент их встречи, и, если не ошибаюсь, взгляд у него был как у индейского вождя – скажем, у Чингачгука или у Сидящего Буйвола, – когда тот тянется к своему ножу для снятия скальпа. И вид у Тоса был такой, будто он готов немедленно приступить к делу.

Правда, пожимая Себастьяну руку, он, видно, сдержал себя. Только проницательный наблюдатель мог бы заметить, что Тос задет за живое. Но я-то заметил и немедленно послал за Дживсом.

– Дживс, если вам показалось, что я недооценил ваш план, то хочу вас разуверить. Вы попали в точку. Я наблюдал за Тосом, когда они с Себастьяном встретились. У Тоса в глазах появился подозрительный блеск.

– Вот как, сэр?

– Да. Он переминался с ноги на ногу и двигал ушами. В общем, похоже, сдерживался из последних сил.

– Да, сэр?

– Да. Меня не покидало явственное ощущение, что он вот-вот взорвется. Завтра же попрошу тетю Далию взять обоих недоносков на прогулку и оставить их одних где-нибудь в уединенном месте. Остальное предоставим природе.

– Хорошая мысль, сэр.

– Это больше, чем хорошая мысль, Дживс. Считайте, дело в шляпе.

Знаете, чем старше я становлюсь, тем больше крепнет во мне убежденность, что на самом деле никогда нельзя считать, что твое дело в шляпе. Не один раз мне приходилось видеть, как самые надежные построения рушились, и теперь уж я вряд ли избавлюсь от своего холодного скептицизма. Бертрам Вустер только качает головой, когда в «Трутнях» или еще где-нибудь ему, например, советуют поставить на лошадь, которая должна прийти первой, даже если на старте в нее ударит молния. Бертрам слишком хорошо знает жизнь, чтобы быть в чем-то уверенным.

Если бы кто-нибудь сказал мне, что мой кузен Тос, оставшись наедине с таким в высшей степени противным существом, как Себастьян Мун, не обкорнает ему кудряшки перочинным ножом, не вывозит его в грязи с головы до ног, а, напротив того, вернется домой, неся на спине этого злосчастного ребенка, который, как оказалось, стер ногу, я бы пренебрежительно рассмеялся ему в лицо. Я хорошо знаю Тоса, знаю, на что он способен. Я видел его в деле и был убежден, что даже угроза лишиться пяти фунтов его не остановит.

И что же произошло? Стоял тихий предвечерний час, сладостно пели птички, сама природа будто нашептывала вам слова надежды и утешения, и вот тут-то и случилась беда. Я болтал со стариком Анструтером на террасе, когда вдруг из-за поворота на дорожке показались двое детей. Себастьян без шляпы, со своими золотистыми кудряшками, развевающимися на ветру, сидел на спине у Тоса и горланил какую-то песенку. А Тос, сгибаясь под тяжестью ноши, хоть и устало, но упорно тащился вперед, и на губах его играла эта проклятая ангельская улыбка. Он сгрузил Себастьяна на ступени и подошел к нам.

– У Себастьяна в туфле гвоздь, – сказал он тихим, благонравным голосом. – Ему было больно идти, поэтому я его принес.

Я услышал, как мистер Анструтер шумно вздохнул:

– Ты нес его всю дорогу?

– Да, сэр.

– По такому солнцепеку?

– Да, сэр.

– Но ведь тебе было тяжело?

– Немного, сэр, – сказал Тос, снова ангельски улыбаясь. – Но ему было страшно больно идти.

Я смотал удочки. С меня довольно. Невооруженным глазом видно, что почтенный старец сейчас начнет метать премиальные баллы. Глаз у него заблестел особым наградометательным блеском. И я отчалил в направлении своей спальни, где застал Дживса, перебирающего мои галстуки и прочие вещи.

Выслушав новости, он поджал губы:

– Плохи дела, сэр.

– Очень плохи, Дживс.

– Я этого боялся, сэр.

– Да? А я нет. Я был уверен. Тос должен был отлупить Себастьяна. Я на это рассчитывал. Вот