Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз

Такого рода приключения были обычным делом на всех фронтирах империи – везде, где мужчины оставались мужчинами, а женщинам приходилось с этим мириться. И одинокий любитель залезть под юбку был здесь не единственной угрозой. Жизнь в колониях в любой момент могла обернуться смертельной опасностью, и навыки выживания женщины осваивали здесь так же естественно, как в Старом Свете – шитье или ведение хозяйства. Они учились преодолевать большие расстояния на любом верховом животном, будь то бык, мул, слон или верблюд, и самостоятельно находить дорогу, когда проводник растворялся в ночи, словно вор, и бросал их на волю случая. Учились справляться с любыми бедами, как жительница североамериканских равнин Маргарет Каррингтон, повествовавшая о своих повседневных несчастьях элегически, даже с философскими нотками: «Вот в полночь рушится палатка, на которую навалило три фута снега; вот одежда вспыхивает от прикосновения к раскаленной железной печи; вот метель просачивается сквозь плотно затянутый вход, и снег засыпает постель; вот замерзает вода в ведрах… вот ветер рвет простыни и скатерти или уносит их в прерию…»[307].

Должно быть, самым страшным испытанием для Маргарет становились дни стирки. Однако «типично женские» заботы о чистых скатертях и прочих милых мелочах заслоняют от нас то, что помимо неизбежного бремени «женских обязанностей» этим женщинам приходилось овладевать и задачами традиционно мужскими. «Я научилась отлично управляться с мушкетом, – рассказывала Сьюзи Кинг Тейлор, бывшая чернокожая рабыня. – Метко стреляла и часто попадала в цель». Умела Сьюзи и заряжать и разряжать оружие, и разбирать и собирать его, и чистить. Все эти навыки она приобрела, четыре года во время Гражданской войны отслужив в армии союзников и «не получив ни доллара… я была рада и тому, что мне позволили остаться в полку»[308]. В обязанности Сьюзи входило не только участие в сражениях, но и уход за ранеными, так что в армии она несла двойную ношу, не получая взамен ничего, кроме морального удовлетворения.

Зачастую уверенность и компетентность этих женщин серьезно нервировала окружающих мужчин. Энни Бланш Сокальски, вдова солдата, оказалась настоящей «Бедовой Джейн» реального мира. Она была отличной наездницей, всегда попадала в цель, одевалась в волчьи шкуры, добытые ею самой, и повсюду ходила в сопровождении своих тринадцати псов – «по числу полосок на американском флаге», объясняла она. Когда это видение в волчьих шкурах пронеслось перед глазами генерала Шермана во главе его армии, приближенные слышали, как изумленный командир выдохнул: «Черт побери, что это за создание? Дикарка, пауни, сиу – или кто?»[309]

Женщина, которой повезло наслаждаться свободой вкупе с высоким социальным статусом и благосостоянием, могла получить за все это сказочное вознаграждение. Лучшие моменты жизни в империи – «жизни в тени мечты», по выражению Киплинга – в самом деле напоминали волшебную сказку. Вот как супруга вице-короля Индии описывала гостевые покои, которые отвели ей во время визита во дворец махараджи:

…голубые шелковые портьеры с прелестными узорами; в ванных комнатах – всевозможные соли и ароматы для ванны прямиком с рю де ла Пэ. На следующий день мы посетили крепость: нас несли в алых бархатных креслах с золотым шитьем… Хотела бы я, чтобы ты увидела двор затворниц, весь отделанный белым мрамором, словно гипсом[310].

Таковы были развлечения при свете дня. А ночью начинались «празднества при лунном свете»: вечеринки на 500–1000 человек в маскарадных костюмах, танцы ночь напролет среди цветущих садов, под деревьями с гирляндами красных, белых и синих фонариков. В такие минуты даже стреляные воробьи поддавались очарованию Индии: «Полная луна, сад, окруженный зарослями роз “Дороти Перкинс” в полном цвету – что за сказочная страна!» – в блаженном упоении восклицала супруга вице-короля. Индия манила к себе и аристократов, и простых людей: «Не могу выразить, насколько я счастлива и как наслаждаюсь здешней жизнью, беззаботной и свободной от условностей, – писала мать одного молодого офицера во время первой и единственной поездки к сыну. – А как красив здешний народ! Все прелесть: сари, драгоценности, лица»[311].

Но в целом для женщин империи жизнь вовсе не походила на вечеринку, и нынешняя тоска по ушедшему имперскому величию не должна заслонять от нас те кошмарные испытания, с которыми этим женщинам приходилось встречаться. Жена миссионера Мэри Эдвардс была не в восторге от доктора Ливингстона, беззастенчиво навязавшего Эдвардсам свое общество на несколько месяцев; и вообразите себе ее чувства, когда на доктора по его же собственной вине напал лев и миссис Эдвардс пришлось промывать гниющую, кишащую червями рану и ухаживать за Ливингстоном, который только ворчал, жаловался и корчил из себя царственную особу, изводя ее непомерными требованиями[312]. Но добрый доктор, по крайней мере, поправился. Куда хуже приходилось тем женам, что вынуждены были ухаживать за любимыми мужьями и проигрывали борьбу со смертью, как жена сэра Томаса Меткалфа. Этот британец, живший в Дели, имел несчастье стать инструментом административного решения о низложении последнего индийского императора, лишении его титула и привилегий. Императрица, призвав на помощь древние знания Моголов, угостила его ядом. Разумеется, империя отнимала жизнь не только у важных персон. Страдали и безвестные – как семнадцатилетняя Джини Голди, что вышла замуж за офицера, отправилась с ним в Индию, родила, потеряла ребенка и сама умерла от родильной горячки – все это за полтора года. «Я чувствовал себя убийцей», – писал ее безутешный муж[313].

И эти личные трагедии – лишь единицы из тысяч и тысяч. С первых имперских поселений в Америке, которые порой погибали за несколько дней из-за нападений врага или от какой-нибудь болезни, а выжившим приходилось сеять прямо на могилах, так что никто не мог сосчитать умерших, сага империи звучит как бесконечная надгробная песнь, плач по бесчисленным потерям, поражениям и смертям. Часто потери были поистине невыносимы: так, в больнице при христианской миссии в Пешаваре на глазах у экономки миссис Стафф ее мужа, врача, застрелил отец мальчика, которого врач не сумел спасти. И что же? Похоронив мужа, миссис Стафф бестрепетно вернулась на работу в больницу, где его убили, и посвятила жизнь людям, отнявшим жизнь у него. Позже она прославилась еще одним героическим деянием: это случилось, когда люди из того же племени, что и убийца ее мужа, убили жену британского офицера и похитили его дочь. Миссис Стафф, бегло говорившая на пушту, вызвалась пойти в одиночку на вражескую территорию, чтобы умолить врагов пощадить девочку. Ее миссия увенчалась блистательным успехом: одна и безоружная, она вернулась и привела с собой заложницу, не пойдя в ответ ни на какие уступки.

Не все женские истории заканчивались так счастливо. Многие сражались до конца и погибали, как миссис Бересфорд, одна из героинь и жертв страшной резни во время Индийского восстания 1857 года. Когда восставшие напали на Банк Дели, где работал ее муж, один свидетель видел, как бесстрашно эта женщина встала на защиту всего, что ей дорого.

Мистер Бересфорд… вместе с женой и семьей искал убежища на крыше одной из хозяйственных построек. Они стояли вдвоем на краю крыши, он с саблей, она со шпагой в руке, готовые защищаться. Враги пытались залезть на крышу по лестнице, но муж и жена бесстрашно отбивали их атаки… леди заколола одного своей шпагой[314].

Но они были обречены: нападающие многократно превосходили их числом, и «обороняться означало лишь продлевать свои муки». Миссис Бересфорд, изрубленная врагами в куски, стала ярким примером еще одного высочайшего образа англичанки времен империи, о которой поэт сказал: «Любовь, что никогда не колеблется, любовь, что платит свою цену / Любовь, что без страха приносит последнюю жертву»[315].

«Последняя жертва» – смерть за отчизну в пылу битвы, от руки врагов – разумеется, куда чаще становилась уделом мужчин. Но риск, которому подвергаются солдаты на передовой, едва ли был страшнее иных сражений, известных только женщинам: необходимости рожать детей практически в любых условиях. В то же время, когда Бересфорды вместе сражались за свою жизнь, офицерская жена Харриет Татлер рожала в одиночестве, без всякой помощи, в углу фургона с военной амуницией, что нес ее прочь от Дели, к безопасности. Мэри Ливингстон, которую ее неугомонный Давид таскал за собой через всю Африку, считала, что ей повезло с мужем. Но ее мать была другого мнения – и в письме к зятю без обиняков высказала свое недовольство:

Неужто недостаточно вам было потерять одного прелестного малютку и едва спасти остальных?.. беременная женщина с тремя маленькими детьми путешествует… по африканской глуши, среди хищников и дикарей! Другое