Письмо Софьи - Александра Девиль

Очнулась девушка, уже лежа на кровати. Сперва она ощущала только боль в раненой руке, жар во всем теле и мелькание кругов перед глазами. Потом взгляд ее прояснился и она увидела склонившиеся над ней лица Эжени, Франсуа и Шарля. Рука у нее уже была перевязана, и месье Лан пытался напоить девушку лекарством.

– Слава Богу, пришла в себя, – шептала Эжени, прижимая свою прохладную ладонь к горящему лбу Софьи. – У нее такой сильный жар, а тут еще рана… За что этот душегуб на тебя напал, моя девочка?

– Рвался в дом, хотел нас обворовать, – пробормотала Софья, не желая упоминать о вчерашнем, когда Шарль спас ее от насильников, а потом потребовал благодарности, которую и получил.

– Я всегда чувствовала, что Игнат разбойник, – гневно сдвинула брови Эжени. – И как только Поль мог его нанять? Такие вороватые слуги, весь дом обобрали!..

– Игнат с сообщником еще и нашего Терентия убил, – подсказала Софья и, быстро взглянув на Шарля, добавила: – Спасибо, месье Фулон с ними расправился.

– Есть же благородные люди и среди захватчиков, – прошептала Эжени, наклоняясь к Софье.

В голосе Шарля прозвучала неподдельная тревога, когда он обратился к Франсуа:

– Скажите, доктор, она серьезно больна? Надолго?

– Боюсь, что да, – вздохнул месье Лан. – У нее еще с вечера началась лихорадка, а рана теперь сильно усугубила болезнь. Хорошо, что хоть не задета кость или сухожилия, рана получилась скользящей.

– Но мадемуазель будет жить? – с надеждой спросил Шарль.

– Мы с женой все для этого сделаем.

– Я тоже, – пробормотал молодой человек, не отводя пристального взгляда от девушки.

Встретившись с ним глазами, Софья вдруг поняла, что он ждет ее выздоровления не только ради нее самой, но и чтобы возобновить любовную близость, к которой принудил девушку этой ночью. И хотя Шарль не был ей неприятен, она чувствовала облегчение оттого, что болезнь избавит ее от его постельных атак. В воспаленном мозгу девушки даже промелькнула мысль о том, что если Шарлю она благодарна за спасение, то Игната впору благодарить за рану, которая прервала ее отношения с французом. На мгновение ей даже показалось смешным, что она думает о своей чести и репутации сейчас, находясь, может быть, на пороге смерти.

Софья прикрыла глаза и тут же оказалась во власти прерывистых, смутных видений. Перед ее мысленным взором замелькали знакомые и незнакомые лица, нагромождения то жутких, то величественных картин, в ушах зазвучали обрывки фраз, далекий перезвон колоколов…

А дальше все это стало стремительно удаляться, и девушка погрузилась во мрак.

Глава одиннадцатая

Десять дней металась Софья в лихорадочном забытьи, которое перемежалось минутными проблесками сознания. Те лица, что мелькали перед ней наяву, путались в ее памяти с воображаемыми образами горячечных сновидений. Когда же изнурительная лихорадка ненадолго ее отпускала, девушка вдруг начинала сознавать, что одно лицо особенно часто является ей в бреду и тревожит более других. Но чье это было лицо и о чем оно возвещало, Софья понять не могла. Когда ей стало лучше и она почувствовала, что в метаниях между жизнью и смертью победила жизнь, девушка решила, что именно этот ускользающий образ вел ее из тьмы к свету, призывал не сдаваться. «Наверное, это был Юрий», – подумала она, потому что ей хотелось так думать, хотя память упорно отказывалась это подтвердить – как, впрочем, и опровергнуть.

Софья окончательно пришла в себя в день своих именин, о чем ей сразу же напомнила сидевшая у ее постели Эжени:

– Святая София тебе помогла, дитя мое! Как это символично, что именно сегодня ты очнулась, в день Софии и ее дочерей![16]

«Так, может, это моя святая и грезилась мне? – мелькнула мысль у девушки. – Но нет… то лицо принадлежало мужчине».

– Тебе сегодня восемнадцать лет, у тебя именины совпадают с днем рождения, – продолжала Эжени. – Если бы ты была здорова, мы бы это непременно отпраздновали, хотя бы самым скромным образом. Но раз уж ты, благодарение Богу, очнулась, я постараюсь состряпать тебе что-нибудь вкусненькое из тех запасов, что у нас в тайнике. К счастью, постояльцы о нем не пронюхали.

– А много ли у нас постояльцев? – Голос Софьи звучал слабо, замедленно, однако в голове ее уже шла отнюдь не вялая, а быстрая работа; девушке хотелось поскорее понять всю обстановку в доме, чтобы решить, как себя вести.

– Нет, слава Богу, всего лишь несколько офицеров, да и те живут на другой половине дома, нас почти не беспокоят. Видно, этот месье Шарль Фулон либо человек благородный, либо ты ему очень нравишься, потому что заметно, как он о тебе беспокоится. Когда отлучается по делам службы, то всегда приказывает Эду нам помогать и следить за порядком, чтобы никто нас не обидел. А если бы не его покровительство, так нам бы туго пришлось. В городе мы такого насмотрелись… особенно, конечно, Франсуа. Я-то по большей части дома сижу, а он отлучается то за лекарствами, то еще за чем-нибудь, потом возвращается перепуганный или возмущенный. Кстати, сейчас его позову, а то я на радостях сижу тут, болтаю, а надо ведь, чтобы тебя Франсуа посмотрел как лекарь. Он, бедняга, сегодня не спал всю ночь, лишь под утро прилег, когда жар у тебя начал спадать. Слава Богу, говорит, наступил перелом болезни.

Эжени стремительно упорхнула из комнаты и через минуту вернулась вместе с еще сонным месье Ланом. Врач оживился, увидев, что больная очнулась, даже смахнул слезу, скатившуюся на его седую щетину, и Софья растроганно чмокнула названого «батюшку» в колючую щеку.

– Что, маменька, папенька, вы уже не надеялись увидеть свою дочку живой? – улыбнулась она, подумав о том, что эти не родные ей по крови люди проявили о ней поистине отеческую заботу.

– Мы только о твоем выздоровлении и молились, – сказала Эжени, поглаживая растрепанные волосы девушки.

– Спасибо вам… вы для меня теперь самые близкие люди… – На глаза Софьи невольно навернулись слезы.

– Кризис миновал, ты теперь быстро пойдешь на поправку, – бодрым голосом сообщил Франсуа.

– А Шарль-то как будет рад! – заметила Эжени.

При мысли о Шарле Софья нахмурилась и решила, что в его присутствии будет держать себя так, словно ей еще далеко до выздоровления.

Узнав, что Шарль вернется в дом лишь завтра утром, девушка немного успокоилась и даже ненадолго задремала. Раненая рука уже почти перестала болеть, но последствия лихорадки давали о себе знать общей слабостью и тяжестью в груди. Вскоре Эжени накормила больную пшенной кашей, сваренной на молоке, которое доставил в дом Шарль. Молодой человек, занимаясь снабжением французской армии, не забывал также заботиться о Софье, и Эжени подчеркнула это в разговоре, чем вызвала у девушки легкую досаду.