Русская история в легендах и мифах - Матвей Гречко

После воцарения его матери многие обвиняли ее в том, что Екатерина короновалась сама, а не передала трон законному наследнику – восьмилетнему Павлу. Однако если учесть, что его отец, Петр Федорович, планировал развестись с Екатериной и жениться на Елизавете Воронцовой, то вполне возможно, что он бы вовсе отстранил Павла от престолонаследия в пользу возможных детей от этой женщины. Но, несмотря на это, мальчик идеализировал образ отца.

Екатерина, хоть и не испытывала к сыну нежных материнских чувств, обязанности свои по отношению к нему выполняла исправно: он имел прекрасных учителей и ни в чем не нуждался. Но их отношения не налаживались. Напротив: после нескольких попыток привлечь сына к управлению Екатерина пришла к выводу, что ее сын ничего не понимает в делах, в то время как Павел стал считать, что его несправедливо отстраняют от правления. К тому же, находилась масса недоброжелателей, которые передавали наследнику самые гнусные сплетни о его матери, нарочно стремясь выставить ее в черном свете.

Чтобы избежать столкновений и конфликтов, в 1783 году Екатерина II подарила сыну Гатчинское имение. Фактически это напоминало ссылку, но ссылку почетную: наследник получил самостоятельность и мог на практике проверить свои способности организатора и руководителя.

В Гатчине Павел завел обычаи, резко отличные от петербургских: создал «гатчинскую армию» из нескольких батальонов и целыми днями лично муштровал их на огромном плацу перед дворцом. Офицеры и солдаты должны были быть в полной форме. Они носили неудобные смазанные салом парики и тесные мундиры, подвергались наказаниям шпицрутенами за малейшие упущения.

Скоропостижная кончина Екатерины II 6 ноября 1796 года открыла Павлу дорогу на трон. Как только Павел получил весть, что его мать без сознания, он с гатчинскими полками занял дворец, поспешив опечатать все документы матери.

«Великий Князь Павел расположился в кабинете за спальней своей матери, так что все, кому он давал распоряжения, проходили мимо Государыни, еще не умершей, как будто ее уже не существовало. Эта профанация Величества, это кощунство, недопустимое по отношению и к последнему из людей, шокировало всех и представляло в неблагоприятном свете разрешавшего это Великого Князя Павла», – писала Варвара Головина. Особенно страшно поразило ее то, что еще до фактической смерти императрицы великие князья Александр и Константин явились во дворец, одетые в гатчинские мундиры, которые Екатерина не любила.

Есть легенда, что императрица хотела отстранить своего сына от престола и передать его старшему внуку, Александру Павловичу, но встретила противодействие со стороны высших государственных сановников. Некоторые мемуаристы говорят, что она даже отразила это в завещание, но документ был сожжен в камине.

Когда врач Рожерсон объявил, что для государыни «все кончено», Павел выкрикнул: «Попа сюда!» – и потребовал, чтобы все сановники немедленно принесли ему присягу. Во время церемонии он заметил отсутствие Алексея Орлова. Ему передали, что шестидесятилетний граф болен и лежит в постели, на что было замечено:

– Я не хочу, чтобы он забыл 28 июня! – это был день трагического события в Ропше.

За Орловым был отправлен Ростопчин, граф Орлов-Чесменский явился, взял свечу и четко произнес слова присяги. В нем не было замечено никакого смущения.

Следующим шагом Павла было распоряжение перезахоронить прах своего отца. И именно граф Орлов был должен нести императорскую корону. Вскоре после этого Орлов выхлопотал разрешение уехать за границу.

«Вступая на престол, Император Павел совершил много справедливых и милостивых поступков. Казалось, что он не желал ничего другого, кроме счастья своего государства; он обещал, что рекрутский набор будет отложен на несколько лет, и старался уничтожить злоупотребления, допущенные в последние годы царствования Государыни. Он проявил благородные и великодушные чувства, но он разрушил все это, пытаясь повредить славной памяти Императрицы, своей матери. Он назначил заупокойную службу в Александро-Невском монастыре, близ могилы своего отца, присутствовал на ней со всей семьей и двором. Потом открыли гроб, там оказался только прах от костей, который он приказал целовать. Он распорядился приготовить великолепные похороны со всеми церковными и военными церемониями, перенес гроб во дворец, следовал за шествием пешком и приказал участвовать в церемонии Алексею Орлову. Это произошло через три недели после смерти Государыни».

Рассказала Варвара Головина

Затем Павел освободил Новикова из Шлиссельбургской крепости и Тадеуша Костюшко, который содержался в нижнем этаже Мраморного дворца в Петербурге. Последний «отблагодарил» его, немедленно сбежав во Францию, чтобы там снова возглавить борьбу против России.

Ну а потом новый император принялся все менять…

Он приказал вырвать из всех печатных изданий лист с Манифестом 1762 года о восшествии Екатерины на престол. Отправил в ссылку Дашкову, но оставил при дворе Платона Зубова и даже пил с ним шампанское, приговаривая: «Кто старое помянет.» Велел спешно отозвать войска, посланные завоевывать Персию, – так быстро, что командовавший ими Валериан Зубов чуть было не попал в плен.

Армия стала его особой заботой. Он часто устраивал проверки, придираясь к каждой мелочи: к слишком тихо отданной команде, к чуть сбившемуся шагу, плохо сидящему парику. Провинившегося ожидало наказание шпицрутенами.

«Я из вас потемкинский дух вышибу!» – не раз обещал он, инспектируя войска.

Ненавидя фаворита своей матери, он распорядился уничтожить его могилу, снести ему памятник в Херсоне и переименовал основанный Потемкиным город Григориополь в Черный.

«Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно еще было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они, при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.

Однажды император, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца и сказал, без всякого умысла или приказания: “Вот, идет мимо царского дома и шапки не ломает”. Лишь только узнали об этом замечании государя, последовало приказание: всем едущим и идущим мимо дворца снимать шапки. Пока государь жил в Зимнем дворце, должно было снимать шляпу при выходе на Адмиралтейскую площадь с Вознесенской и Гороховой улиц. Ни мороз, ни дождь не освобождали от этого. Кучера, правя лошадьми, обыкновенно брали шляпу или шапку в зубы. Переехав в Михайловский замок, т. е. незадолго до своей кончины, Павел заметил, что все идущие мимо дворца снимают шляпы, и спросил о причине такой учтивости. “По высочайшему Вашего Величества повелению”, – отвечали ему. “Никогда я этого не приказывал!” – вскричал он с гневом и приказал отменить новый обычай. Это было так же трудно, как и ввести его. Полицейские офицеры стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, и убедительно просили прохожих не снимать шляп, а простой народ били за это выражение верноподданнического почтения».

Рассказал Николай Иванович Греч

На маневрах Павел I послал ординарца своего Ивана Александровича Рибопьера к главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями. Рибопьер, не вразумясь, отъехав, остановился в размышлении и не знал, что делать. Государь настигает его и спрашивает:

– Исполнил ли повеление?

– Я убит с батареи по моей неосторожности, – отвечал Рибопьер.

– Ступай за фронт, вперед наука! – довершил император.

Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкою завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье и видит пред собою государя. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика, который сказал ему, что тут отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он анператор. «Врешь, дурак, – смеясь сказал ему Павел Петрович, – император я, а он оператор[13]». – «Извините, батюшка, – сказал ямщик, кланяясь царю в ноги, – я не знал, что вас двое».