Сыновья Беки - Ахмед Боков

Хусен обернулся. Слова относились к нему. Командовал паренек, назначенный Зарахметом старшим. От тех, что пригнали к яме, отстала одна небольшая овечка. Она удивленно озиралась по сторонам. Хусен подбежал к ней, овечка подскочила, словно ее поставили на раскаленную плиту, и отбежала в сторону.

– Глупый ты! – злобно бросил старшой. – Кинулся прямо на нее.

Овечка пробежала мимо Зарахмета. Он протянул руки, хотел ее задержать, но зацепился за бурьян и чуть не растянулся. Овца скакала вприпрыжку, но Хусен и не думал прекращать погоню. Сын Зарахмета бежал за ним, и казалось, будто он гонится за Хусеном. Наконец, тоже умаявшись, а может и оступившись, овца упала, и не успела она подняться – Хусен схватил ее за рога, зажал голову между ног и протянул Зарахмету. Подошел старшой.

– Где ты видел, чтобы так ловили овцу? – взревел он. – Бежишь прямо на нее!

– Прямо или косо он бежит, а овцу, видать, поймает, даже самую быстроногую, – похвалил Зарахмет. – Косуля, а не парень! – И, обернувшись к старшому, добавил: – Пошли-ка его подгонять овец. Уж он-то ни одной не упустит. Если только в небо какая взлетит!..

Хусену не очень-то хотелось гоняться за овцами. Куда интереснее работать у самой ямы. Овцы – вжик – так и скатываются, как со снеговой горки. Правда, в этом году набили поперечных планок, чтобы скотина не калечилась.

– Ну, чего ты стоишь разинув рот? – крикнул старшой. – Тебе же сказали, иди подгоняй овец.

Делать нечего, Хусен пошел. Ослушаешься – чего доброго, прогонит.

С обеда и Хасан попросился подгонять овец. Уж очень ему не по себе было от запаха лекарств. Теперь братья работали вдвоем. И бегал, конечно, в основном Хусен. Хасан все больше жаловался на головную боль от лекарств.

Дело было к вечеру. Две овцы отбились от отары и подбежали к канаве, отделяющей угрюмовские земли от сельских. Хусен погнался за овцами. Одна, то ли поняв, что ей не убежать, то ли испугавшись, повернула назад. Зато другая прыгнула, глупая, в канаву. Хусен – за ней. Овца лежала не двигаясь. Он потянул ее за рога. Овца не поднялась, только жалостливо посмотрела на него, будто просила: «Оставь меня хоть теперь!» Хусен осмотрел овцу и убедился, что никуда ее не выгонишь – заднюю ногу сломала.

Мальчишка побежал к брату и рассказал о случившемся.

– Молчи и никому ни слова! – погрозил тот пальцем. Лицо его мгновенно помрачнело. Вспомнилось то, что случилось давно, тогда, когда саадовской овце ногу переломили…

После работы все пошли в имение ужинать. Рашид решил остаться там с ночевкой. Место дают, кормежку тоже. Стоит ли мотаться домой и обратно. Только силы терять. Он и друзей своих хотел уговорить. Но Хасан упросил его уйти вместе с ними. У него было что-то свое на уме. Они пошептались с Рашидом, и тот быстро согласился.

Уйти пришлось не евши. После ужина спустят сторожевых собак. Они охраняют имение и помещичьи отары. Все, кто уходит домой, спешат отправиться до наступления темноты, чтобы не попасться в лапы псам.

Хасан свернул к Рашиду.

– Хусен, – попросил он, – скажи нани, что я остался ночевать в имении. Попозже мы с Рашидом сходим за той овцой.

– А если кто увидит?

– «Если кто увидит»… – усмехнулся Хасан. – Потому-то мы и не берем тебя, чтобы не увидели.

Хусен обиделся, по промолчал.

– Ну иди быстрее, – зло подтолкнул его Хасан. – Да не забудь, запри дверь.

«И что он воображает, – думал Хусен. – Сам ничего еще не сделал такого, чтобы можно было гордиться. А меня все трусом выставляет, хотя я никогда не трусил!»

Но спорить не хотелось. Хусен глубоко вздохнул и молча побрел домой.

Хасан с Рашидом взяли нож и мешок и вышли из дому.

– Куда вы? – пристали к ним Зали и Мажи.

– За семь гор!

– А зачем нож заточили? – спросила Зали.

– Тебя зарежем!

На счастье, Гойберд был во Владикавказе. Не то не отпустил бы их в ночь, да в такую темную. Земля сплошь как черной буркой укрыта. Не видно ни ям, ни бугров.

За селом шли степью. Наконец добрались до нужной канавы и дальше пробирались ею. Оба молчали, чтобы не выдать себя. Хасан думал о матери. Как бы она волновалась, знай, где сейчас сын. Определенно прибежала бы и преградила ему путь своими обычными словами: «Только через мой труп ты пойдешь дальше! Твой отец честным ушел в могилу. Нечестного нам не надо!»

«Нечестное, нечестное! – досадует Хасан. – А разве честно нажито все, что имеет Угром? Разве честно держать в одних руках столько земли, столько скота? Помещик и не узнает об исчезновении одной овцы. Зато, если ее найдут в канаве, станут допытываться, кто виноват, что нога у нее сломана, и тогда несдобровать. В лучшем случае нам не заплатят за работу. Пусть грешно брать чужое, но эту овцу надо унести. И мы унесем ее! Бог не простит? А почему он все прощает Угрому и Сааду? Почему он позволил обманщику всучить нам краденую лошадь?»

Много вопросов роилось в голове у Хасана. Но он вдруг споткнулся обо что-то мягкое и уже ни о чем не думал. В ногах у него овца – знакомый лекарственный запах бьет в нос.

Овца стонала, как человек. Рашид взял ее за ноги и придавил своими коленями к земле. Хасан держал голову и пытался перерезать ей горло. Но овца – не курица. С ней не так-то легко сладить.

Наконец все было кончено. Ребята уложили тушу в мешок, присыпали кровь землей и тронулись в путь. Мешок несли по очереди. Овца хоть и небольшая, а тяжелая.

До села добрались благополучно. Не встретили в пути ни души. Проснулись Мажи и Зали. И не спали, пока не разделали тушу и не наелись жаркого из легких и печени.

Еще до рассвета, оставив большую часть своей доли (надежно присыпанную солью), Хасан взял увесистый кусок баранины, пошел домой.

– Вададай! Почему ты вернулся ночью? – изумилась Кайпа.

– Не больно-то хорошо там на соломе! Дома в постели лучше! – сказал Хасан и протянул матери сверток. – Да вот и мясо надо было принести.

– Что это за мясо?

– За работу дали. Вместо денег. Мне и Хусену, на двоих.

И радость и удивление смешались в глазах Кайпы.

– Столько мяса?! Да отблагодарит их бог. Нам хватит на два-три дня.

– Мы еще и завтра принесем! – счастливый радостью матери, выпалил Хасан.

– Нет, завтра вам придется остаться дома!..

– Почему?

– Вечером здесь был двоюродный брат вашего отца, Мурад, сказал, что завтра к нам собирается Саад с сельскими стариками.

– Это еще зачем?

– Придет просить о прощении крови. Есть же в пашем народе такой обычай. Вот он и хочет им воспользоваться…

– Простить ему кровь? – Глаза Хасана потемнели, бровь поползла вверх.

В памяти юноши ожила незабываемая картина: искаженное лицо отца и его последние слова: «Хасан, отомсти». Ошеломленный такой вестью, он некоторое время молчал.

– А что ты сказала Мураду? – спросил он наконец.

– Что я могла ему сказать? Обещала оставить вас дома…

– Вот возьмем и не останемся!

– Нельзя так. Мурада надо послушаться. Ближе, чем он, у нас нет никого.

– Ну и делай, что он тебе велит. А я не стану. Да если бы твой Мурад был мужчиной, Саада уж давно земля бы не носила.

– Не надо, Хасан. Не говори так.

– А что ты хочешь от меня? Хочешь, чтобы я простил этому извергу кровь своего отца? Так знай же, не бывать тому!

– Я хочу, чтобы вам троим ничего не угрожало, – сказала Кайпа ласково и очень тихо.

Хасан весь кипел.

– Не потому ли ты держишь нас как на привязи? Может, скоро в сундук запрешь?

– Да что тебя прятать, – махнула она рукой, – и в сундуке будешь мне досаждать! Горяч ты больно!

– Горяч или холоден, а за деньги своего отца не продам! Так и передай Мураду.

Чуть свет Хасан с Хусеном ушли на работу. Мать не противилась. В душе она гордилась Хасаном. Проводив сыновей, Кайпа сбегала к Мураду и сказала, что прощения Сааду не будет. Мурад разошелся: он уже почти пообещал Сааду, а тут…

– Сыновья не хотят этого! – твердо сказала Кайпа.

– Вот тебе и раз! – вскочил тот с места. – Не собираются ли твои сыновья отомстить Сааду?

– Не знаю.

– А что ты тогда знаешь? Разве не ты их мать? Распустила своих детей! Я-то думал, что ты заменила им отца!..

– Если бы ты приглядывал за моими сыновьями, как того велит долг, – глаза Кайпы налились слезами, – знал бы, что они уже не дети. А ты всегда чуждался нас. По какому же праву требуешь, чтобы теперь они слушались тебя?

– Не послушаются – им же хуже! Сааду они ничего не смогут сделать. А свои шеи сломают! Это уж точно!

По правде говоря, Мурад больше за себя беспокоился. Он боялся, что в случае чего и ему не миновать беды. Саад и его родичи никого не оставят в покое. Ведь он, Мурад, один из самых близких родственников… Таков уж обычай.

– Знаешь, Кайпа, – сказал он миролюбиво, – я передам, пусть они сегодня не приходят, скажу, что не успел переговорить с вами. Это даже придаст нам весу! А ты попробуй еще раз уговорить мальчиков!..

– Они сыновья Беки. А Беки – твой двоюродный брат. Мы живем не за горами, идти недалеко. Вот ты приди и попробуй поговори. А мне больше нечего сказать им.