Золотой перстень с рубином - Елена Добрынина

Следующие несколько суток Аня была в таком странном состоянии, словно по голове мешком муки получила: всё видела, всё слышала, даже отвечала на вопросы, выполняла просьбы, но не запоминала ничего. В голове плыл туман. Сомнения и обвинения себя, Николая и весь этот патриархальный, бесправный мир переплетались и путались. И вот уже неясно, кто виноват, а главное, что с этим всем делать.

Николай и Александр Сергеевич взяли на себя организацию похорон. Натали неотступно следовала за Аней, чем её дико раздражала. Ей хотелось побыть одной, разобраться в себе, понять и принять, а Натали по неопытности пыталась отвлечь Аню от мыслей и потому бесконечно что-то рассказывала. Аня слышала всё это как белый шум. Мысли крутились бесконечным потоком, не замирая ни на секунду. Зато Аня больше не плакала. С того вечера в больнице, когда она выговаривала Николя, ни одной слезинки не выкатились из её глаз. Почему так, она и сама не знала.

В день похорон Аня с ужасом поняла, что мать Глаши не приехала. Гнездилов передал слова посыльного, что ездил по поручению сыщика, что той не с кем оставить детей. На прощание в храм явились все домочадцы особняка. В маленькой церквушке было тесно, темновато и натоплено. Свечи коптили, люди стояли близко друг к другу. Несколько раз Ане становилось плохо: то ли от ладана и свечного нагара, то ли от отсутствия кислорода и тесноты, но лишь усилием воли Аня держала себя в руках.

Из церкви траурная процессия в виде дрожек и сопровождающих двинулась в сторону Смоленского кладбища. Жуткое опустошение поселилось в душе Ани. Даже родная мать не приехала, с сожалением подумала.

Графиня, Натали и большинство слуг не поехали дальше, а вернулись домой. Татьяна Александровна, выглядывая из-под шляпки с черным кружевным верхом, просила Аню остаться. Но та, кивая в знак якобы согласия, взобралась на дрожки.

- Совсем девка загоревала, хоть бы умом не тронулась. - Прошептал доктор Иветов графине и добавил, обращаясь к Гнездилову. - Александр Сергеевич, дорогой, сделайте одолжение, возьмите нюхательный соли. Ненароком дурно сделается.

Повозка с гробом мягко катилась по улицам, Николаевскому мосту, повторяя их последний путь в тот вечер накануне трагедии. Выпало уже достаточно снега, и транспорт спешно ставили на полозья. Аня сидела на возке, плавно покачиваясь, и видела перед собой лишь закрытый гроб. В голове было пусто. Полное отупение всех чувств и мыслей. За телегой гарцевали лошади – это Гнездилов с графом чуть позади шли шагом.

Возок тащился медленно, да и куда спешить? На улицу то тут, то там выходил из ворот люд, с любопытством разглядывая процессию. Крестился, охал, шептался. Противно. Даже к смерти у человека есть лишь праздный интерес, если это не касается самого человека.

Миновали рынок, Андреевский собор, проехали квартал, другой. До кладбища оставалось совсем чуть, как вдруг, показалось девушке, среди стоящих по сторонам дороги мелькнул белый платок. Удивительно белый для этого серого дня и мрачной, в серых тонах одежды глазеющей толпы. Аня встрепенулась и поняла, что это та же самая старуха, которая провожала их к старцу. Дернулась, вытянула голову, пытаясь разглядеть, не привиделось ли. Возок же тащился дальше. Аня вдруг поняла, что они примерно там, где находилось жилище предсказателя. Ярость вспыхнула в ее голове яркой вспышкой. Ей очень надо его увидеть! Срочно! Он точно знал, как все будет. Он мог предупредить Глашу, убедить не совершать грех! Надо сказать колдуну, пусть знает, как его совет отозвался! Аня попыталась слезть с возка, но он все ехал дальше.

- Эй, стой! Стой! – Задыхаясь, закричала она, слезая с еще движущейся телеги.

Возница завопил «Тпруу!» и ошалело оглянулся: что такое случилось? Аня вскочила и побежала к дому, где мелькнул белый платок. Но бабки среди людей не было, и девушка заглядывала в глаза зрителям, пытаясь отыскать старуху в платке или предсказателя. Лица мельтешили, и Аню замутило. Голова закружилась, и она чуть не упала. Рядом заржала лошадь, и девушка бросилась в сторону совсем как в первый ее день здесь в 1912 году.

Николай перепугался не на шутку, когда увидел, что, сидящая как истукан Аннушка, вдруг вскочила, останавливая процессию и заметалась сквозь толпу людей, словно кого-то искала. Бормотала что-то бессвязно. Он пришпорил жеребца и за секунду оказался рядом. Аня шарахнулась в сторону, испугавшись. Слетев с коня, он кинулся к ней.

- Аннушка, что с вами? – Пытался он узнать, что же произошло.

Но она только шептала про какой-то белый платок и колдуна, смотря вперед стеклянными глазами. Кажется, то что предрекал доктор, все-таки случилось. Николай сгреб ее в охапку, пытаясь удержать, но она вдруг как безумная забилась в его руках, стала вырываться и кричать. Из глаз текли слезы, она явно не соображала, что творила.

- Пустите, пустите! Я должна с ним поговорить, должна сказать все, это он виновен! Он знал, но не остановил! – Билась она, не понимая даже, в чьих руках сейчас находится.

Перед глазами все поплыло, людские лица плясали безумный хоровод. Даже ветер был против нее, бросая горсти колкого снега в лицо. Не хватало воздуха. Стало дико страшно, Аню накрыла паника. Словно она одна осталась в бесконечном холодном и жестоком безвременье.

А потом кто-то сжал ее в руках, укачивая. Совсем как в детстве укачивал папка. И она больше не была одна. Не была наедине с этим миром, в котором царила жестокость и смерть. Кто-то качал ее на руках, убаюкивал и шептал ласковые слова. И Аню накрыло, наконец, освобождающей волной беспамятства.

Глава 46.

Нюхательная соль-таки пригодилась. Николя не стал рисковать и, передав своего жеребца околоточному с Васьки, взял им с Аннет извозчика. Гнездилов передал ему соль и отправил домой. Процессия двинулась дальше, а Николай с Аней на руках едва плелись на извозчике в сторону Невы. Наверное, так даже лучше, что девушка не увидит похорон. Не стоило вообще ее пускать на воз, но разве с этой упрямицей справишься? Николай нежно посмотрел на нее. Обветренные, искусанные губы, мертвенная бледность на лице, синяки под глазами. Интересно, эти дни она хоть что-то ела? Спала?

Им всем пришлось трудно, несмотря на то, что Глаша была всего лишь служанкой. Но Аннушка переживала сильнее всех, а он переживал за нее, хоть и не мог выразить своего беспокойства. Она словно не видела его,