Черный Бумер - Андрей Троицкий

— Вообще-то мы ждали твоего звонка, — надул губы Задорожный. — Три дня вышли, а ты молчишь. Потерял бумажку с телефонным номером?

— Просто пока нечего вам сообщить.

— Не понимаю логики ваших поступков, — обернувшись назад, Столяров прикурил сигарету. — Объясни нам одну простую вещь. Твой друг Бобрик обращается в ФСБ за помощью. Ему угрожает смертельная опасность. Потому что он свидетель жестокого убийства, потому что он… Я могу назвать сто и еще одну причину, по которой его хотят положить в сосновый ящик. Ты приносишь письмо своего кореша в приемную на Кузнецком. А когда мы сами приходим к тебе, предлагаем помощь, содействие и всякое такое, ты вдруг от всего открещиваешься. Ничего не видел, ничего не знаю… Детский сад. Ну, где тут логика?

— Я уже все объяснил во время нашей первой встречи, — сказал Радченко. — Рассказал все, что знаю. И добавить нечего. Следите за автостоянкой на Волгоградке. И вы возьмете этих бандитов.

— Ты опять в жопу дым гонишь, — Задорожный раздраженно вдарил газетой по колену, будто муху прихлопнул. — Ладно. Ответь на один вопрос и, возможно, наши отношения изменятся в лучшую сторону. Из агентурных источников нам известно, что в распоряжении Бобрика оказались десять комплектов ПЗРК и два ящика со стрелковым оружием.

— Откуда эта информация?

— Мы в конторе служим, а не в юридической шарашке, как ты, — пыхнул дымом Столяров. — Мы не отмазываем за бабки преступников. Мы их ловим. Или мочим. Итак, четыре ПЗРК на Волгоградке в фургоне. Где остальные?

— Черт возьми, я не знаю…

— А кто знает?

— Никто кроме Бобрика. Только он один.

— Дмитрий, хоть на пять минут вспомни о том, что ты не адвокатская гнида, а гражданин этой страны. Собери в кулак все свое мужество, хоть его осталось на три рубля с копейками. И ответь: где остальные ПЗРК?

— Я не знаю. И это правда, — твердо заявил Радченко. — Клянусь, если бы я знал, то сообщил об этом, не раздумывая ни минуты.

— Блин, ты все-таки ни хрена так и не понял, — Задорожный, поплевав на платок, стал стирать с галстука жирное пятно кетчупа. — Мы не можем посадить тебя на нары, потому что у нас нет на тебя почти ничего. Но жизнь на воле тебе покажется хуже тюремной. Твои неприятности растут как снежный ком. Дело Лотяну кончится паршиво. Ты можешь отмазать этого молдаванина. Но из конторы «Саморуков и партнеры»тебя выпрут в три секунды. И такого хлебного места больше не найдешь. Ты привык ездить на ауди, крутых байках, икру ложками жрать. И не хочешь забывать дурные привычки. А придется.

— Откуда вы знаете о деле Лотяну?

— Мы не станем раскрывать свои источники информации, — Задорожный снова поплевал на платок. — Даже если нас очень попросят. Если ты утопишь молдаванина, как тебе велит твой начальник, мы устроим так, что все адвокатское сообщество узнает о том, что ты за бабки посадил невинного человека. Впрочем, за наличные еще и не такие вещи делают. Но ты же золотой мальчик. И вдруг по уши испачкался в помоях. После этого дерьмового дела коллеги, хоть сами они не лучше тебя, такие же прикормленные сволочи, руки не подадут Дмитрию Радченко. Станут на тебя пальцем показывать и плеваться.

— Чего вы хотите?

— Помочь тебе, — Столяров улыбнулся и пригладил усы пальцами. — Мне лично тебя жалко по-человечески. Ты рассказываешь, где спрятаны шесть ПЗРК, а мы спускаем дело Лотяну на тормозах. Ты выбираешься из этого дерьма чистенький, с гордо поднятой головой, весь в белом. Хорошее предложение?

— Но как вы это сделаете?

— Это нимфоманка Никифорова откажется от своих показаний, — встрял в разговор Задорожный. — Напишет заявление, что оговорила невинного человека, потому что переживала сильный душевный кризис, была не в себе… Дело развалится само собой, без твоего участия. Тебе останется только принимать поздравления.

— Она этого не сделает.

— Тогда мы назначим принудительную экспертизу этой нимфоманки в институте Сербского, — сказал Столяров. — И получим заключение, что она душевнобольной человек, не способный отвечать за свои действия. Она лишиться не только жениха с деньгами. Она все в жизни потеряет. У нее своя фирма, контейнерные перевозки за границу и всякая фигня. В контейнерах могут найти контрабанду, пару-тройку трупов или другой криминальный груз. Короче, этой сучке можно устроить такую веселую жизнь, что она и вправду с ума спрыгнет. За это ты не волнуйся. Никифорова сделает все, о чем мы ее очень вежливо попросим. Ну, теперь что скажешь?

— Правда, я не знаю, — помотал головой Радченко. — Но я сделаю все, чтобы найти ответ на этот вопрос.

— Да, ты уж сделай. Кстати, твоя жена Галя сейчас отдыхает в Крыму? — спросил Задорожный. — Вместе с подругой? Скажи, Галя хорошо плавает?

— Вы мне угрожаете? — Радченко сжал кулаки. — Я пойду к вашему руководству… Я составлю такую жалобу в Генпрокуратуру…

— Полегче, чувак, — Столяров снова улыбнулся. — Остуди задницу, а потом вякай. Мы ведь люди, а люди смертны. А про жену у тебя так спросили. К слову пришлось. Короче, даем тебе еще три дня. А потом ждем исчерпывающих ответов. Послушай… Это уже не угроза. Я говорю, как есть. Твоя жизнь превратится в кошмар, в пытку. И ты сам захочешь поскорее закончить мучения.

— Это вы мне уже рассказывали, — Радченко чувствовал, что из его груди вырвали сердце и вставили на его место отбойный молоток. — Говорили, что поможете мне удавиться.

— Да, большинство самоубийц мужиков кончают жизнь в петле, — кивнул Столяров. — Это статистика. Но есть исключения. Некоторые стреляются, прыгают в окно, кто-то режет аорту, вены, горло… Я не знаю, какой способ выберешь ты. Но когда надумаешь, ну, сводить счеты, брякни мне. Я одолжу тебе отличную бритву. Чик — и никаких мучений. Просто песня, а не бритва.

— Спасибо за предложение. Но такого подарка, самоубийства, вы от меня не дождетесь.

— Ты остаешься оптимистом, — улыбнулся Задорожный. — От оптимизма до кретинизма один шаг, даже меньше. А с этим делом, ну, с твоим самоубийством, всегда можно помочь. Кстати, некоторые самоубийцы, проявляют в этом деле такое старание, усердие… Впоследствии судебные медики не могут восстановить их лица, чтобы предъявить труп для опознания родственника. От лица ничего не остается. Месиво из кожи и костей. Такие дела…

— Я свободен? — кажется, еще секунда, и Радченко влепит кулак в самодовольную морду Задорожного. — Или у вас наготове новая порция угроз?

— Можешь топать ножками. Запомни у тебя три дня. И ни минутой больше.

Остановив машину рядом с домом, Радченко выбрался из салона. При его приближении, со скамейки поднялся неряшливо одетый мужчина: куцый пиджак, протертый на локтях, брюки, вытянутые на коленях, мятая рубаха. Приблизившись к дяде Диме, мужик протянул руку.

— Мелочи нет, — поморщился Радченко и шагнул к подъезду.

Мужик ухватил его за локоть, притянул к себе.

— Я не нищий, — сказал он. — Я от Сашки Бобрика.

— Блин, хоть этот нашелся, — вздохнул Радченко.

— Он дал адрес, нарисовал мне номер твоей машины. Но предупредил, чтобы я не звонил, а дождался тебя. Встретился лично.

— Тихо, тихо ты, — прошипел Радченко.

Зыркнул глазами по сторонам, он приподнял ногу, поставил ботинок на декоративный заборчик, огораживающий газон, сделал вид, будто завязывает шнурок.

— Тут говорить нельзя, — Радченко едва двигал губами. — Спустишься вниз по улице. В двух кварталах отсюда недорогой пивняк. Садись за столик в углу и жди меня. Возьми себе пива и пожрать чего-нибудь.

— Меня туда не пустят. Забыл надеть пасхальные брюки.

— Туда всех пускают. Были бы деньги.

— У меня ни копья. Я сюда почти двое суток…

Выпрямив спину, дядя Дима сунул руку в карман брюк, уронил на асфальт купюру, скатанную в тугой шарик. И, погремев ключами, исчез в парадном.

Ровно через час дядя Дима оказался в условленном месте. Человек, назвавшийся Мишей Блохиным, еще не успел под самые гланды накачаться пивом, поэтому говорил складно. Еще относительно недавно Блохин мог назвать себя удачливым человеком. У него был свой бизнес в Торжке: два пункта по приему вторичного сырья и шиномонтаж при рынке. Место бойкое, деньги у Миши водились. Но неудачи грянули одна за другой: сначала скандал с партнером по бизнесу, который крысил общие деньги, неудачный развод с женой, после которого из четырехкомнатной квартиры мужик переселился в грязную дыру на городской окраине. Он стал слишком часто заглядывать на дно бутылки. И пошло. За два года Блохин успел превратиться в простого ханыгу, а потом в бомжа, у которого нет даже своего угла.

Зимой он нанимался рабочим на мясоперерабатывающий завод, а по весне, скопив немного денег, перебрался на затопленный буксир «Неудержимый», ржавую посудину, давно севшую на мель в одном из притоков Волги. Дизель и кое-какое годное оборудование хозяева с буксира сняли и забыли о существовании этой жестянки. Река в том месте сильно обмелела, от берега до «Неудержимого»можно дотопать, не замочив колен, а там подняться на борт по самодельным сходням, широким доскам. Вот на эту самую ржавую лоханку несколько дней назад девка по имени Лена привела Сашку Бобрика. Блохин не возражал против этого соседства, собственно, его разрешения никто и не спрашивал. С наступлением осени трое бродяг, торчавших на буксире все лето, отчалили в поисках надежного теплого пристанища на зиму, Блохин пока остался, через месяц думает двинуть в Арзамас к одному корешу, если соберет деньги на дорогу.