Женщины-масонки - Шарль Монселе

– Что вы хотите этим сказать?

– Не случай посвятил меня в тайну ваших затруднений. Замыслив одно важнейшее дело, я подумал о вас. У вас есть энергия и чуткость – два качества, которые обычно исключают друг друга; стало быть, вы тот человек, который мне нужен.

– Хотя я еще не вполне понял вас, граф, я счастлив, что имел честь заслужить ваше расположение.

– Более того, мое доверие.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню.

Филипп удвоил внимание.

– Вы понимаете в делах, господин Бейль?

– Немного понимаю, граф.

– Сумеете ли вы проникнуть в лабиринт моих дел? Они страшно запутаны, и по этой причине, равно как и по множеству других причин, я не хотел бы обращаться к юристам. Вы не можете себе представить, какое отвращение вызывают у меня эти законники! С ними пришлось бы войти в некоторые подробности, и мне пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы моя честь не пострадала и чтобы, выражаясь языком старых наших писателей, руки мои остались незапятнанными. Я этого не желаю; в моем возрасте люди не любят краснеть в присутствии других лиц; для меня вполне достаточно моего зеркала, когда я остаюсь с ним наедине. Но друг, молодой и потому более снисходительный, преданный мне, как сын… или как зять… лучше, чем кто бы то ни было, сможет помочь мне разобраться в обстоятельствах, в которых я очутился.

– И ваш выбор пал на меня, граф?– спросил Филипп, ошеломленный тем, что он сейчас услышал.

– Да, мой друг.

– Но кому я обязан тем, что вы так высоко меня оценили? Я горжусь этим, но мое удивление столь же безгранично, сколь и моя гордость!

– Можем ли мы объяснить, как зарождаются наши симпатии, господин Бейль? И неужели вы еще рассчитываете на поддержку света после удара, который был нанесен вам в прошлом году? В этом случае вы в ваши тридцать лет оказались бы наивнее пятилетнего ребенка. Но если вам так уж необходимо знать причину, в силу коей я питаю к вам дружбу, то да будет вам известно, что при первой Реставрации весьма близкие отношения связывали меня с вашим дядюшкой с материнской стороны. Этого достаточно для того, чтобы я если и не покровительствовал его племяннику, то, во всяком случае, пришел к нему на помощь, когда ему грозит неотвратимая катастрофа.

– О граф! Вы неправильно меня поняли!– воскликнул Филипп.

– Примите же руку, протянутую вам искренно и чистосердечно.

Филипп горячо пожал руку графу д'Энгранду.

– Я к вашим услугам,– сказал он.

– Без исключения?

– Без исключения.

– Отлично! В таком случае первой вашей обязанностью будет принять эти сто луидоров, которые вам необходимы,– сказал граф, вынимая из кармана своего жилета небольшой сверточек.

– Сударь!…– покраснев, воскликнул Филипп.

– Ваш дядюшка частенько ссужал мне деньги,– поспешно прибавил граф.

Филипп улыбнулся.

– Вы умеете оказать услугу так умно и благородно, что ваша деликатность трогает душу больше, чем сама услуга. Я принимаю ее, граф, и благодарю вас.

– В добрый час!

– Но вы заговорили о каком-то деле…

– Как раз к нему-то я сейчас и подхожу Вы, конечно, знаете, что мы с графиней д'Энгранд произвели раздел имущества?

Филипп утвердительно кивнул головой.

– Когда разделение состоялось – а было это пятнадцать лет назад,– состояние, которым обладала графиня и которое заключалось как в ценных бумагах, так и в недвижимом имуществе… Кажется, это так называется?– со смехом перебил себя граф.– Так вот, это состояние было в три раза больше моего. С тех пор она вела самый скромный образ жизни, расходуя едва ли треть своих доходов. Меньшего я и не ожидал от ее благоразумия. А сейчас…

– Сейчас?– переспросил Филипп.

– О, это поручение весьма щекотливое! Оно потребует всего вашего умения!… Так вот, сейчас, перед тем как обратиться за ссудой к чужим кошелькам, я хотел бы знать, заперт ли для меня кошелек моей жены окончательно и бесповоротно. А для этого я описал с наивозможной ясностью мои обстоятельства вот на этой бумаге, которую вы передадите от меня графине.

– Я?

– Вы, господин Бейль.

– Графине?

– В собственные руки. Это одновременно даст вам и полномочия, и введет вас в ее салон.

Филипп погрузился в размышления.

– О чем вы задумались?– спросил граф.

– Я думаю о бесчисленных затруднениях, связанных с этим шагом, а главное, я думаю, что графиня будет не слишком мне доверять.

– Вы – человек светский; не приличнее ли будет послать к ней светского человека, нежели какого-то нотариуса или же какого-нибудь нескромного, корыстного родственника? Именно на отсутствии всякой официальности я и основываю большую часть моих надежд.

– Не примите мои сомнения за колебания, граф,– поспешно ответил Филипп.– В любом случае я берусь за это поручение с величайшим усердием.

– О большем я вас и не прошу… по крайней мере, сейчас. Моя жена приехала в Париж неделю назад, и, как всегда, она живет в своем особняке на улице Сен-Флорантен.

Он встал со стула.

Филипп Бейль последовал его примеру.

– Ее приемный день как раз завтра,– прибавил граф.

– Что ж, в таком случае завтра я буду иметь честь представиться госпоже д'Энгранд.

– До скорого свидания, мой юный друг! Если вы не возражаете, мы встретимся в Клубе; теперь я бываю там почти ежевечерне.

– Как вам угодно, в Клубе, так в Клубе,– провожая графа, ответил Филипп.

Граф уже вышел было из комнаты, как вдруг в голову ему пришла некая мысль, и, повернувшись к Филиппу Бейлю, он сказал:

– Ах, да!… Если вы случайно увидите там мою дочь… мою дочь Амелию… скажите ей, что я постоянно о ней думаю. Это прелестное дитя… И скоро я подумаю о том, чтобы выдать ее замуж.

VIII

АМЕЛИЯ

Входя в особняк графини д'Энгранд, Филипп Бейль испытывал необычайное волнение.

От его здравомыслия не ускользнуло то, что этот шаг был весьма необычным; но, с другой стороны, внезапный интерес, который проявил к нему граф, открывал широкое поле для его замыслов.

Он чувствовал, что в его жизни начался важнейший период.

Всего-навсего два-три человека собрались у графини, когда вошла Тереза и вполголоса сообщила, что какой-то господин хочет поговорить с ней по поручению его сиятельства графа д'Энгранда.

– Проводите этого господина в гостиную на первом этаже и попросите его подождать,– ответила графиня, скрывая удивление.

Хотя на вид могло показаться, что Амелия всецело поглощена разглядыванием цветов в жардиньерке, она прекрасно слышала и то, что сказала горничная, и то, что ответила графиня.