Тайна Иеронима Босха - Петер Демпф

Кайе почувствовал, что вспотел.

— А почему ее не прочли и не объяснили раньше?

Грит покачала головой:

— Потому что церкви удалось сделать то, чего раньше в таком масштабе не происходило — истребить избранных. За два века инквизиция вытравила то, что собиралось тысячелетиями.

— По-твоему, есть тайный союз, который из века в век, из года в год передает свое знание и знание это скрыто в триптихе?

— Прежде об этом не думали. Картину считали необычной, но безобидной. С тех пор как патер Берле обнаружил рукопись…

Кайе кивнул:

— Он решил, что должен вмешаться… Звучит убедительно. И все же, Грит, это фантазии. Если бы Берле не совершил покушение, мнимое послание осталось бы скрытым под слоем краски до скончания века.

— Или пока где-то не всплыла бы рукопись Петрониуса Ориса. Ты знаешь, что архивы Ватикана собираются открыть? Если там найдется что-либо, указывающее на послание адамитов, у фанатиков возникнет потребность в действиях.

— Но та битва давно прошла. Кому может угрожать картина, если она предсказывает конец патриархата или церкви?

В глазах Грит вспыхнуло что-то, однако она сразу же овладела собой.

— Подумай, если послание существует, то Берле должен уничтожить его. Он в это верит.

— А ты откуда все это знаешь, моя маленькая адамитка?

Грит Вандерверф открыто посмотрела ему в глаза:

— Хорошо. Все не так таинственно, как ты, вероятно, думаешь. Существует достаточно женщин, которые верят в самые загадочные вещи, и считают себя ведьмами, и занимаются черной магией. Я встречала таких в первые годы учебы. Очень увлекательно, сам можешь представить. Особенно когда ты — а мне было двадцать — живешь в мире, полностью контролируемом мужчинами, и ищешь пути защитить себя от них. Одна женщина сказала мне, что ключ к решению наших проблем скрыт в некоей картине. Я давно забыла об этом, но когда мне поручили опеку над патером Берле, мне стало ясно как дважды два, почему он так ненавидит «Сад наслаждений».

В этот момент по радио раздался сигнал. Кайе отвернулся, нажал кнопку и закрыл рукой второе ухо. Грит что-то сказала ему, однако реставратор ничего не расслышал.

— Сеньор Кайе, пришел комиссар, но…

Связь прервалась.

— Охрана, ответьте, алло?

Неожиданно что-то зашумело, и в наушнике снова послышался голос:

— Все в порядке, мы проверили его. У нас были помехи.

Кайе успокоился. Он спрятал устройство в карман и хотел последовать за Грит, которая уже вышла из мастерской. Реставратор бросил последний взгляд на картину. Целая и невредимая, она сверкала яркими красками в центре мастерской.

Может, Грит пошла в его кабинет? Нужно встретить комиссара. Кайе позвонил охране на входе и сообщил, что направляется к себе в кабинет, чтобы поговорить с комиссаром Риверой. Затем вышел из мастерской, преследуемый запахом духов Грит.

III

Кайе устремился вниз по лестнице к реставрационным мастерским. Грит и комиссара Риверу в своем кабинете он не застал. Когда Кайе повернул в проход, ведущий к мастерской, у него едва не остановилось сердце. Как реставратор и предполагал, охраны у дверей не оказалось. Кайе ускорил шаг. Когда он распахнул дверь, лицо его горело.

Яркий свет ослепил реставратора. Он медленно вошел в помещение и застыл как вкопанный. На столе перед «Садом наслаждений» лежало маленькое распятие, по краям которого горели свечи. Фигура Христа была разломана посередине. Кайе подбежал к картине, задул свечи и отшвырнул все в дальний угол. Когда глаза реставратора окончательно привыкли к темноте, он исследовал картину.

Кайе медленно приходил в себя. «Сад наслаждений» был цел и невредим. Он провел рукой по лицу. Ни комиссара, ни Грит. Где они?

Неожиданно за спиной хлопнула дверь, Кайе вздрогнул и поспешно обернулся. У дверей стоял охранник в голубой форме, фуражка глубоко надвинута на глаза.

— Где вы были? — набросился Кайе на охранника.

— Природа изменяется. Правда убивает! — пробормотал охранник, и в первый момент Кайе не понял смысла сказанного.

Он внимательно вгляделся в мужчину.

— Вы!

— Совершенно верно, сеньор Кайе. Не ждали меня?

— Ждал, но не думал, что вам это удастся.

— Все оказалось проще, чем я предполагал. Хватило одного звонка. Они даже проверять не стали. Невероятная халатность.

— Вы и есть предполагаемый комиссар Ривера!

— Удачная идея, не правда ли?

Мысли лихорадочно проносились в голове Кайе. Наверняка в кармане Берле бутылка с кислотой, и при удобном случае он выплеснет ее на картину. Его нужно остановить… Но что значит это представление с разломанным Христом?

— Что вы сделали с охранником?

Патер Берле хрипло рассмеялся:

— Отослал пообедать. Они такие доверчивые.

Патер поправил фуражку. Глаза его блестели, и Кайе понял, что Берле опять использовал свои гипнотические способности. Уголки губ патера слегка подергивались.

Кайе попытался преградить Берле дорогу, переключить его мысли на что-то другое.

— Зачем вы пробрались сюда? Что вам нужно от меня, патер Берле?

Берле, медленно надвигавшийся на реставратора, остановился. Беспокойно бегающие глаза уставились на Кайе. Взгляд его был пуст, как у слепого.

— От вас я ничего не хочу, но вы мешаете мне. — Берле улыбнулся одними губами.

— Если желаете, я позову Грит Вандерверф. Она поговорит с вами.

Патер встрепенулся, будто его укололи. Глаза священника вспыхнули, голос стал пронзительным:

— Я видел ее! Змея! Ее прислал сатана! — Патер поднял руки к небу.

— Почему змея? — спросил Кайе.

Берле резко повернулся и заговорщически понизил голос:

— Она — женщина. Она не хочет признать, что вместе с ее родом в мир пришел грех. В состоянии невинности…

— Замолчите! Хватит с меня ваших россказней!

Взгляд Берле уткнулся в пол, патер принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону.

— Вы нашли третий знак в сцене ада, Кайе?

Патер расхохотался:

— Тогда уже поздно!

— Что поздно?

— У вас больше не будет возможности исследовать картину.

На лице Берле появилась злобная улыбка, и в голове Кайе зазвенел сигнал тревоги. Хоть бы кто-то из охранников вернулся с обеда! И Грит, почему она не появляется?

Лицо Берле, казалось, застыло. Неожиданно Кайе вспомнил, где он видел эти черты: в сцене ада на триптихе. Человек-дерево смотрел на него с картины так же пусто, вдаль, поверх зрителя. Выгоревшее тело, безжизненное и мертвое.

Берле обошел Кайе и собрал лежавшие в углу обломки распятия. Затем сложил фигуру Христа.

— Что значит это представление с распятием? — спросил реставратор.

Патер повернулся к нему спиной, осторожно сложил все части на столе и указал на распятие, посередине которого проходила линия разлома.

— Это мой смертный приговор. Они разломали Христа, потому что он не имел для них никакого значения. Мужской идол. Они разбили мужскую веру и разрушили самого человека.

Берле говорил запинаясь, будто подыскивал слова.

— Кто положил этот крест, патер Берле?

Священник кивнул, его рука исчезла в правом кармане куртки. Кайе затаил дыхание. Но патер снова вынул руку из кармана и показал ладонь.

— Кто положил крест, кто положил крест?.. Вы что, действительно так наивны, Кайе? Вы сами сделали это! Вы хотите уничтожить нашу святыню, и эта змея с вами.

— Вы сошли с ума!

Берле закашлялся:

— Кто же еще? Я не разбил бы Христа!

Может, Берле прав? Разве Петрониус Орис не получал такое же предостережение? И разве на его жизнь не покушались?

— Хорошо, предположим, это была она. Но зачем?

— Сеньора предупреждает меня, чтобы я не трогал картину. — Патер смотрел реставратору прямо в глаза. — Вы еще не занимались родословной этой женщины? Не проверяли, откуда она?

Кайе удивленно покачал головой.

— Она — последняя из рода Вандерверф, который раньше звался Ван дер Верф и имеет трехсотлетнюю историю. Ничего необычного, сеньор Кайе. Но сейчас будет интереснее. В середине XVI века эта семья связывает себя узами брака с семьей Ван Синт-Ян. Ничего не напоминает? Ван Синт-Ян — католическое имя Якоба ван Алмагина. У Якоба есть потомки. А если Якоб принадлежал к адамитам, то можно предположить, что между семьей Вандерверф и Синт-Ян все решала религия. Последние часто меняли место жительства, а потом осели в Голландии. Там они обладали привилегией свободного вероисповедания.

Кайе был поражен. Грит — потомок загадочного ученого, или это фантазии безумного патера?

— Так это Якоб ван Алмагин предупреждал Петрониуса Ориса с помощью разломанного креста?

— Предположительно да!

Берле подошел ближе к картине, хотя Кайе и старался оставаться между триптихом и патером.

— Знаете, читая рукопись, я обратил внимание, что история до определенного места написана одной рукой. Затем она неожиданно обрывается, и повествование продолжает другая рука. Стилистически все абсолютно одинаково, можно подумать, будто Петрониус Орис не мог писать сам и диктовал кому-то, но потом…