Из моего прошлого. Воспоминания выдающегося государственного деятеля Российской империи о трагических страницах русской истории, 1903–1919 - Владимир Николаевич Коковцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько дней, около 20 марта, я получил вызов по телефону в Царское Село. Государь был, по обыкновению, крайне милостив ко мне, долго говорил о том, что многое его очень заботит, что вести о выборах в Думу не предвещают ничего доброго, что в председателе Совета министров он видит постоянные колебания и даже явные противоречия в предлагаемых мерах, но все же надеется на то, что благоразумие возьмет верх над революционным угаром и что члены Думы, почувствовав лежащую на них ответственность перед страною, постепенно втянутся в работу, и все понемногу уладится. Относительно моей поездки в Париж государь сказал мне, что не сомневается в том, что я не откажу ему в его просьбе поехать на «новый большой труд», как сказал он, и верит, что я сделаю все, что будет в моих силах.
Я изложил перед государем мои опасения, рассказал мое свидание с Нетцлиным, мои частые встречи с графом Витте и мои опасения насчет того, что дело вовсе не так подготовлено, как это может казаться, показал несколько телеграмм того же Нетцлина и просил не судить меня за неуспех, если бы им кончилась моя поездка. В заключение я сказал, что буду телеграфировать председателю Совета министров о каждом моем шаге, а «если будет уж очень плохо, — прибавил государь, — то просто телеграфируйте прямо мне и будьте уверены, что за все я буду вам сердечно благодарен, так как хорошо понимаю, что не на праздник и не на увеселительную прогулку вы едете».
Мои невеселые думы насчет ожидающих меня трудностей в Париже стали сбываться гораздо скорее, нежели я сам этого ожидал.
Я готовился уже к отъезду и ждал только прямого указания графа Витте о дне моего выезда, как всего три дня спустя после аудиенции у государя граф Витте сказал мне по телефону, что мне следует выехать немедленно, хотя от Мендельсона получены недобрые вести, и мне нет надобности останавливаться в Берлине, как это было первоначально предположено, а нужно ехать прямо в Париж. На вопрос мой, в чем заключаются эти недобрые вести, он ответил мне просто, что Мендельсон отказывается за себя и за всю свою группу участвовать в займе, не давая никаких объяснений, но что этот отказ не может иметь решающего значения для успеха операции, так как один факт участия в ней Америки широко покрывает неблагоприятное последствие от выхода Германии из синдиката.
Я заехал на другой день к графу Витте, прочитал у него телеграмму Мендельсона, которая, действительно, не давала никаких мотивов, но для нас обоих было очевидно, что это был простой ответ на нашу помощь, оказанную всего несколько недель тому назад Франции в Альхесирасе.
Через два дня мы выехали вместе с женою в Париж. В Берлине мы пробыли всего несколько часов, не видали там решительно никого, я не заходил даже в посольство, и мы воспользовались несколькими свободными часами до отхода поезда на Париж, чтобы пройтись по Тиргартену.
Я помню хорошо, что день был исключительно жарким, в парке была масса гуляющих, и среди них всеобщее внимание привлек на себя император Вильгельм, появившийся верхом, в новой, впервые надетой им походной форме защитного цвета, о чем на другой день все газеты поместили особые заметки, сообщая мельчайшие подробности этого нового обмундирования.
В Париже меня встретили представители русской группы банков во Франции и рядом с ними командированные всеми нашими банками для участия в переговорах в качестве их представителей Я. И. Утин и А. И. Вышнеградский. Первый из них тут же сказал мне, что русские банки решили принять большое участие в новом займе, но предварили меня, что до их сведения уже дошло, что наши французские друзья находятся в далеко не розовом настроении, ибо они знают уже об отказе немцев участвовать в займе, да и, кроме того, в газетах появился слух, что и Америка также не предполагает участвовать.
На другой день утром ко мне приехал в отель «Лондон» на рю Кастильонэ Нетцлин и подтвердил это сообщение, предъявив мне полученную им телеграмму отца Моргана о том, что он не может выехать в Париж и считает момент для займа вообще неблагоприятным. Нетцлин предполагал, что мне это уже известно, так как все сношения Моргана с Россией шли непосредственно через графа Витте, и он не сомневается, что Морган не мог не известить последнего об изменении своего первоначального предположения, раз он известил уже об этом его.
Был ли граф Витте осведомлен об этом или получил извещение от Моргана уже после моего выезда, я не могу этого сказать, но и сейчас могу только удостоверить, что меня граф Витте об этом не известил, и я должен был тотчас же сообщить ему эту первую неприятную весть о положении дел в Париже, с прибавкою и моего первого же впечатления о том, что я застал вообще крайне вялое настроение среди французских банкиров.
Оно усиливалось от каждого последующего разговора. Переговоры с банкирами начались немедленно. От имени английской группы приехал и ждал меня два дня лорд Ревельсток, который начал с того, что спросил меня, знаю ли я его корреспонденцию с нашим министром финансов, так как он должен заявить мне, что считает и с своей стороны, как и Морган, момент крайне неблагоприятным для совершения такой грандиозной операции, как та, которая задумана русским правительством, но не отказывается от выяснения всех подробностей, если от него не потребуется сколько-нибудь значительного участия, и даже наметил сумму не более 25–30 миллионов рублей, и затем заранее оговорил, что для него необходимо знать, согласится ли французское правительство на
