Загадка Ватикана - Фредерик Тристан

— Конечно, конечно! — подтвердил Трудман. — И, безусловно же, мы во взаимодействии с итальянскими властями возьмем на себя непосредственную защиту Святейшего Отца. Будьте спокойны, мой дорогой Сальва. Но что касается остального — я имею в виду рукопись, — в чем там, собственно, дело?

— Господа, я сожалею, но должен вам напомнить, что этот документ принадлежит Ватиканской библиотеке, а следовательно, и Святому Престолу. Я не имею права ни распоряжаться им, ни даже рассказывать вам о нем.

— Ну, ну, — сказал Блументаль. — Нам известно от одного из наших агентов, работающего в посольстве Польши в Риме, что вы вошли в контакт с графиней Кокошкой. А знаете ли вы, что эта женщина замешана во многих грязных делах и, кстати, в ее жилах течет не больше дворянской крови, чем у ее мужа, который, будучи послом, неприкосновенен — а жаль!

— Мы действительно имеем дело с крупным заговором, — сказал Сальва, — но я уверен, что графиня Кокошка не является одним из его зубчатых колес.

— Допустим. Но не кажется ли вам странным, что профессор Стэндап был убит в Польше именно тогда, когда должен был переводить знаменитый документ в вашем обществе?

— Вы размахиваете кулаками после боя, майор Трудман. Стэндап мертв. То же самое может случиться и с нашим верховным понтификом, если ничего не предпринять, чтобы предупредить покушение. Я назвал вам день и час. Уточните место, обратившись непосредственно к Ринальди да Понте. И дайте мне поспать. Гроза меня утомила.

Офицеры американской секретной службы ушли без возражений. Они знали, что профессор больше ничего им не скажет, кроме того, он и так сообщил им достаточно много. Но как только они удалились, Сальва позвонил домой своему британскому другу Сирилу Бэтему, и поскольку он подозревал, что его гостиничный телефон прослушивается, он обратился к нему на условном языке. Его собеседник понял, что ему следует немедленно вылетать в Рим, и поспешил это сделать.

Затем Сальва заказал себе в номер пиццу и бутылку ламбруско. В девять часов он уснул, однако его тут же разбудила неожиданная мысль. Он приподнялся и вытер вспотевший лоб. Ему вдруг вспомнилось, что письмо из Ватикана, в котором его просили присоединить свои усилия к поискам «Жития святого Сильвестра», было подписано самим кардиналом Бонино. Значит, уже тогда этот человек знал, что здесь готовится заговор, и под предлогом научного исследования позвал его на помощь. Какую тайну ему открыли в исповедальне? Теперь Сальва понял, почему прелат принял решение, на первый взгляд нелепое, выражаться, используя только латинские фразы. Он делал это не из чудачества, а чтобы ясно показать, что у него на языке печать. Что же касается его кажущейся усталости, то это была не усталость, а тревога. С самого начала их расследования он знал, что жизнь папы в опасности и не мог никого предупредить.

По прошествии трех месяцев утомленные торговцы статуэтками Артемиды сняли осаду дома епископа Варнавы. Благодаря этому Базофон, Теофил и попугай Гермоген получили возможность покинуть ночью жилище, где они трудились, вдохновляемые Венерой, которая таким образом превратилась в Софию — в Мудрость, о которой упоминает Ветхий Завет.

Впрочем, богиня ничуть не сомневалась в успешном осуществлении своего замысла. Она была уверена, что новый гений Базофона в сочетании с платоническими познаниями Варнавы обеспечат выполнение того, что она задумала. Поэтому, когда Базофон решил покинуть Эфес и опять выйти в море, она была очень довольна. Теперь оставалось только испытать разработанное ими замечательное учение на жителях Фессалии, ибо Мессия желал, чтобы его посланец именно там применил свой дар убеждения.

Здесь надо вспомнить, что после первой волны христианизации, апостолами которой были святой Перпер и Павел Вынутого-из-Ножен-Меча, Фессалия опять попала под власть Зевса и египетских мистерий. Этот упадок объяснялся не только жестокими гонениями на христиан, которые устроил римский наместник Руф, но и слишком примитивными представлениями о христианской вере. Греки имели обычай, весьма близкий к пороку, философствовать. Платон оставался жив во всех мало-мальски просвещенных умах. Вера в героя, умершего как раб на кресте, могла проникнуть в души таких людей, только облаченной в одежды метафизики. Гениальной догадкой Сильвестра, которую помог ему развить Варнава, было отождествить Мессию с Логосом, в том виде, в каком определил его Филон Александрийский.

На корабле, который направлялся в Афины, Базофон и Теофил вспоминали сладкие минуты, проведенные в объятиях богини. Была ли она так нежна с кем-либо из других смертных после своего злополучного приключения с Адонисом? Днем они строили философскую систему, способную обольстить Фессалию; ночью — проникали в тайны Венеры, одновременно плотские и мистические. Они осознавали, что эта удивительная жизнь не может продолжаться вечно. И однако же в момент разлуки они почувствовали себя осиротевшими.

Нет, Афродита вовсе не была той скудоумной женщиной, чья незавидная слава дошла и до них. Под ее несравненной красотой пряталась настоящая доброта. Ее неотразимые чары прикрывали редкостную чувствительность ко всему духовному. Она была воистину несравненной женщиной, великодушной и гордой, одновременно матерью и супругой, сестрой и покровительницей, любовницей и пророчицей. Когда они расставались, она произнесла слова, исполненные такого благородства, что слезы навернулись у них на глаза:

— Время царствования Зевса подошло к концу. Он еще не хочет этого признать, но это так. Вечная ночь опускается над миром, над которым мы властвовали. Зато ваш бог, принесший себя в жертву во имя любви, завоюет расположение народов, а так как он воскрес из мертвых, он станет наследником Озириса в культе толкователей таинств. Что касается меня, то я вернусь, хотя и в другом обличии. Ведь духовная любовь — это всегда закваска веры, какой бы она ни была. Поэтому, дорогие друзья, не грустите, что мы расстаемся. Наша разлука происходит на рассвете нового начала. Позаботьтесь только, чтобы ловкие жрецы не превратили живые истины в мертвые догмы, и остерегайтесь непримиримой прямолинейности.

Она в последний раз обняла двух юношей и ушла в соседнюю комнату, чтобы там тайно принять свой божественный облик и исчезнуть. А когда Базофон заглянул туда, чтобы убедиться в ее уходе, его ожидал чудесный сюрприз: посреди комнаты стояла, водруженная там, словно древко знамени, палка плотника Иосифа, которую Венера подарила ему на прощание.

Великой была его радость снова обрести подарок того, кого он считал своим единственным настоящим учителем на Небе. Это действительно была его палка — он увидел на набалдашнике свою метку. Он прижал ее к груди с чувством радости и благодарности. Хотел бы он знать, как удалось богине разыскать драгоценную вещь, потерю которой он так часто оплакивал! А дело было так. Когда человеческая оболочка Венеры находилась в Эфесе, в доме епископа, ее божественное тело явилось к Аполлону и потребовало вернуть палицу. Бог сообщил ей, что она была брошена в волны и теперь принадлежит божествам моря. Тогда Венера отправилась к ворчливому Нептуну. Последний весьма неодобрительно относился к похождениям этой женщины, слишком красивой, как он считал, чтобы быть порядочной. Он всегда подозревал ее в намерении создавать всяческие трудности. Поэтому он был встревожен, когда она появилась в его морском дворце.

— Что, что? — спросил он грубым сердитым голосом. — Эту палку отдал мне Аполлон. Он выиграл ее в честном пари с этим хвастливым сектантом, который мечтает превратить Фессалию в околицу Иерусалима. И ты, сумасбродная женщина, ты желаешь вернуть это оружие такому опасному смутьяну? На меня в этом не рассчитывай, я не такой дурак, чтобы пустить в свое гнездо кукушку.

— Сиятельный владыка моря, — отвечала ему Венера, — я не знаю, откуда у тебя такие сведения. Поверь мне, они неточны. Хотя юный Базофон и в самом деле посланец Христа, я не вижу, какой вред он может тебе нанести. В Афинах существует неисчислимое множество восточных сект. Каждый там принимает участие в египетских или персидских таинствах. Изиде там воскуряют больше ладана, чем Юноне или мне. Если же иудеи сумеют заменить все эти варварские магические ритуалы своей верой в Распятого, тогда нам легче будет проникнуть в их религию.

— Как это? — спросил Нептун. — Ведь говорят, что эти люди веруют в одного-единственного бога. А что будет с нами?

— Какой грек еще верует в нас? Разве мы не превратились в безжизненные статуи? Мы эллинизируем учение Христа с помощью философии божественного Платона. Что останется иудейского в этой религии, когда она проглотит наш Логос? Говорят, что и римляне предпринимают успешные попытки преобразить учение первых последователей Назарянина. Те, кто ожидал конца света и сошествия на Землю Небесного Иерусалима, начали сооружать храмы своему богу. Вместо того чтобы преследовать их, воздадим им почести. Превратим их в греков и латинян. В этом превращении они потеряют свою душу и, отравленные триумфом победы, будут раздавлены собственной славой.