ЧП на третьей заставе - Вадим Пеунов

Ловко бегал карандаш по гладкой бумаге. Пылали Петькины щеки, горели радостью глаза: с ним советуются по важному делу!

— Теперь изобрази всех соседей, — попросил Ласточкин.

Дом Демченко глухой стеной стоял как раз напротив конюшни милиции. Часть сада — напротив ворот. Дальше шло длинное здание самой милиции.

— С ихнего крыльца всю улицу видно, — пояснил дотошный Петька. — Только крыльцо дохлое, ступени сгнили. Говорю дяде Васе: «Почини». А он все: «Успеется».

За домом Демченко шел огород каких-то стариков.

— Они фотографа терпеть не могут. Из-за акушерки. Старая жена умереть не успела, а он новую привел в дом.

— А через дорогу, напротив крыльца, кто такие?

— Тоже старые. Сын у них вернулся из армии. Сказывали, большевик.

«Обстановка благоприятная, — размышлял Ласточкин, — можно поставить людей в трех—четырех местах: двое „плотников“ будут ремонтировать крыльцо милиции, двое — возле колодца и двое — во дворе демобилизованного…»

— А колодец у того сапожника чистить не надо?

— Сделаем, чтобы надо было, — заверил Петька. — Кинут мои хлопцы туда дохлую собаку…

Начальник окротдела рассмеялся:

— Дохлая собака, конечно, причина, чтобы почистить колодец. Словом, там посмотрим. А ты в общем-то кумекаешь, что к чему, — похвалил Иван Спиридонович паренька.

Петька давал удивительно полезные сведения. Ласточкин отпустил его.

— Иди в коммуну… Там поминки. Пойдешь к моей Маше, я ей позвоню. А понадобишься — позову. Ну, я не спрашиваю, умеешь ли держать язык за зубами…

— Могила! — чиркнул Петька большим пальцем по кадыку.

Сборы чекиста — недолги.

До Белоярова добирались в разных вагонах. В городе Петька провел всех до милиции окольной дорогой.

Начальника милиции Матвея Кирилловича застали па месте. Ласточкин рассказал ему о цели приезда.

— Чем помочь надо? — поинтересовался тот.

— Что знаете о демобилизованном, который живет через дорогу от Демченко?

— Свой человек. Большевик. Думаю взять его к себе помощником. Хваткий парень. Служил на границе.

— Нужен специалист по колодцам. Есть такой в Белоярове?

— Запил, бродяга… Недели на две.

— Надо привести в чувство. Отыщите, искупайте и заприте. Завтра потребуется.

Для Петьки нашлось особое поручение:

— Устрой мне свидание с фотографом. Но в дом к нему заходить нельзя и вызывать не следует. Понял?

— Чего проще, — заверил паренек. — Хлопцы залезут к нему в сарай за дровами, он выскочит, я и предупрежу.

— Действуй. А потом займешься колодцем.

Дядя Вася, вечный дежурный, сходил за демобилизованным пограничником. Тот явился и представился:

— Михаил Воронько.

Ему было лет двадцать пять. Худощавое лицо. Выразительные зеленоватые глаза. Короткие, ежиком, жесткие волосы. Он произвел на Ласточкина хорошее впечатление.

— Могут к тебе приехать двое друзей? — спросил Иван Спиридонович.

— А чего не приехать. Места в хате хватит, — ответил тот.

— Забирай их с собою, — показал начальник окротдела на чекистов.

В ожидании Петьки, который должен был принести вести от Демченко, Ласточкин расспрашивал начальника милиции о соседях фотографа, Людмиле Братунь, о доме, который она продает.

Прошло часа полтора. Вдруг на соседней улице поднялся крик, брань, раздался свист. Начальник милиции и Ласточкин вышли па крыльцо: шумели у Демченко.

— Перестарался наш сорванец, — встревожился начальник окротдела.

Послали дежурного:

— Ну, дядя Вася, сходи туда…

Через несколько минут тот вернулся вместе с Демченко. Василий Филиппович крепко держал за шиворот вырывавшегося беспризорника. Очутившись в милиции, правонарушитель сразу утихомирился.

Ласточкин в душе еще раз похвалил смекалистого паренька: «А что, Сурмач, пожалуй, прав: будет из Цветаева чекист. Забрать разве его к себе? Теперь окротдел троих недосчитывается».

Демченко жаловался своему старому знакомому Ивану Спиридоновичу:

— Трое их… Душу мне всю отравили. Каждую минуту жду — если не застрелят, то уведут с собою. Они готовятся в дальнюю дорогу.

Демченко по требованию Ласточкина начертил подробный план своего дома.

— Из холодного коридорчика — черный ход в сад. Запоры хорошие, так просто не сорвешь. Из этого же коридорчика двери на кухню. А оттуда одна дверь в зал, где спят двое, Григорий и тот, что постарше, позлее, а вторая — ко мне, в мастерскую. Ее занял прозревший базарный слепой.

— Значит, они в разных комнатах? — уточнил Ласточкин.

— Да. А мы с Людой — в спальне. Ход через зал.

— Окно в спальне открыть можно?

— Конечно! Люда… в положении, — Демченко застеснялся, засмущался. — Ей нужен свежий воздух, и я отремонтировал окно. Теперь оно легко открывается.

— Самое главное, — сказал Ласточкин, — к вам в дом надо ввести нашего человека. Подумайте, как это сделать.

Демченко растерялся.

— Невозможно. Они такие настороженные… Меня и то вначале впускают в коридор, а потом уже в кухню.

Начальник окротдела задумался.

— А нужно, Василий Филиппович, взять их живыми и с наименьшим риском.

Демченко ответил:

— Старший брат моей покойной жены имеет претензии на дом. Недавно прислал письмо, грозился приехать.

— Вот и приедет, — обрадовался Ласточкин. — К примеру, завтра.

— Приехать-то он может, — согласился Демченко, — только чтобы старик был без подделки; с бородою и усами.

В окротделе в основном работала молодежь. Кто же может сыграть старика «без подделки»? «Чужого с этим в пекло не пошлешь, — размышлял Иван Спиридонович. — Конечно, наше дело связано с риском. Вот Коган погиб… Сурмач ранен… Молодых посылаю, а сам в стороне! Не имею больше права на тихую жизнь!»

— А как звали твоего шурина? — спросил он Демченко.

— Тихон Савельевич. Мужичок из крепеньких.

— А кто-нибудь из твоих гостей не мог случайно знать этого Тихона Савельевича?

— Да не должно бы, — ответил Демченко. — На германской воевал, потом лежал в госпитале где-то на Кубани. С бандитами не якшался.

— Ну, тогда завтра твой шуряк приедет первым поездом, — решил Ласточкин.

Демченко ушел. На прощание начальник окротдела посоветовал ему не запирать с утра окно в спальне и обязательно отослать «за водою» Людмилу.

— Сам понимаешь, женщина при таком деле лишняя. А выйдет она из дома — это будет сигналом к началу операции.

Ласточкин собрал оперативную группу и распределили обязанности.

— Квитку возьмем первой. Она придет за водой к соседу напротив. Одного из троих попробуем изолировать, заперев в фотомастерской. Двери там добротные, окна замурованы. Через несколько минут после того, как возьмем Квитку, двое наших проникнут в дом через окно, которое выходит в сад. Оно будет не заперто. А мы с Демченко постараемся в это время обезоружить остальных.

Ночью ватага беспризорников устроила налет на колодец. Это была месть за дружка, которого фотограф доставил в милицию. Неглубокий колодец завалили камнями.

Наутро в милицию с жалобой на хулиганов пришел сапожник. Начальник милиции Матвей Кириллович успокоил многодетного отца:

— У меня в КПЗ отсыпается специалист по колодцам… Дам ему в помощь двоих—троих, и вновь будешь с водою. А пока к соседу сходишь.

Сапожник увел с собою специалиста, которому не терпелось опохмелиться, и двоих его «помощников». Выставили у колодца пост, черный ход в доме Демченко взяли под наблюдение. Еще двое принялись с утра чинить лесенку в милиции: перекрыли пути отступления через сад. Во дворе у Михаила Воронько перед открытыми воротами появился третий пост, оп контролировал крыльцо и окно в зале.

Около семи утра на широкое крыльцо дома Демченко поднялся с котомкой в руке дебелый, седобородый старик. Он громко и долго стучал в наружную дверь, пока его не окликнули:

— Чего надобно? Принесла нелегкая ни свет ни заря.

— Открывай, Василий, встречай шуряка, — недобро ответил ранний гость.

— Какой еще шуряк? — удивились с той стороны.

— В моем доме семнадцать лет живешь и не узнаешь?

Ему открыли, впустили.

В небольшой кухоньке горела лампа «трехлинейка». Пахло керосином и еще чем-то паленым. Гость огляделся.

— Письмо мое получил?

— Получил, — нехотя ответил хозяин. — Только я считаю, Тихон Савельевич, что вы на дом никаких прав не имеете. Дом был дан моей покойной жене в приданое…

— Были бы у вас с него дети, было бы тебе и приданое. А теперь что выходит? Дом как был записан на фамилию Сушко, так и остался. А Сушко — я, ты — Демченко. Вот и выходит — после сестры дом должон вернуться ко мне. Покажи-ка его хозяину!