Рюрик и мистика истинной власти - Михаил Серяков

Рис. 13. Свинцовая накладка с изображением корабля из Новгорода, XV в. Источник: Гайдуков П. Г. Славенский конец Средневекового Новгорода. Нутный раскоп. М., 1982

Сам мифологический образ грифона образовался в результате совмещения черт орла и льва. Если последний повсеместно считался царем зверей, то представление об орле как о царе птиц также было широко распространено. Некоторые исследователи предполагали, что его образ возник у хеттов в результате сложения племенных тотемов. Таким образом, грифон символизировал собой власть одновременно на земле и в воздухе, и в этом качестве соотносился с представлениями о верховной власти. В древневосточных государствах грифон стал восприниматься в качестве охранителя обожествленного царя, превращаясь за счет этого в «верховный» государственный символ. В греческой традиции грифоны были связаны с верховным богом Зевсом, богиней справедливости Немезидой и Фебом-Аполлоном. Столетия спустя в контексте совершенно иной религии грифон из-за своей двусоставной природы в позднем западноевропейском Средневековье являлся аллегорией двух естеств самого Иисуса Христа либо единства духовной и светской власти папы римского[518]. Поскольку власть западнославянских князей носила точно такой же характер, возможно, это способствовало избранию ими грифона в качестве своего символа.

Наиболее распространенный в Античности мифологический сюжет считал грифонов хранителями золота. Грифон изображался на монетах Пантикапея – древнегреческой колонии в Северном Причерноморье. По мнению В. М. Брабича, это символизирующее собой солнечный свет животное играло, с одной стороны, охранительную роль на монетах этого города, а с другой – было непосредственно связано с торговлей, поскольку на золотых монетах Пантикапея грифон изображался с хлебным колосом, а на медных – вместе с осетром[519]. Если это так, то грифоны были связаны не просто с золотом, но и с торговлей, богом-покровителем которой у славян являлся Радигост. Оба они были связаны и со стихией огня. Кроме того, в Северопричерноморском регионе у него отмечается и другая функция: «Апотропеическое значение грифона состояло и в том, что он считается охранителем душ в загробном мире, а также проводником их в рай»[520]. В пользу того, что и в скифской культуре эти мифические животные воспринимались как охранители душ умерших, говорит тот факт, что, по мнению археолога Б. Н. Мозолевского, навершия с изображениями грифонов из кургана Толстая Могила увенчивали хоругви или знамена, под которыми двигалась погребальная процессия.

Поскольку образ грифона отсутствует в предскифском горизонте древностей степей Евразии конца II – начала I тыс. до н. э., то, судя по всему, имело место заимствование скифами этого мифологического образа во время их переднеазиатских походов VII в. до н. э. или первых контактов с греко-ионийским миром[521]. Как отмечают специалисты, у скифов и других кочевников образ этого мифического животного приближается по своему значению к восточному[522]. В пользу этого говорят и стилистические особенности изображения грифон на золотых ножнах меча из Мельгуновского клада (Литой курган), представляющего собой один из наиболее ранних скифских курганов Северного Причерноморья. Особенности иконографии сближают орлиноголовых грифонов Литого кургана с грифонами на хеттских печатях и с бронзовым урартийским грифоном из Топрах-Кале[523]. На связь грифона с царской властью у скифов указывает оставленное Геродотом описание дворца скифского царя Скила: «Был у царя в городе борисфенитов большой роскошный дворец… Кругом стояли беломраморные сфинксы и грифоны»[524]. Следует отметить, что это первое известное нам описание скифского царского дворца. Интересна в этом отношении и скифская золотая диадема из Келермеса VII в. до н. э. Она украшена спереди головой грифона, а с обруча свисают две цепочки с бараньими головками на концах. Бараны в иранской традиции зачастую служили обозначением фарна – мистической сущности, присущей правителям. В этом плане сочетание грифона с бараньими головами свидетельствует и о его связи с царской властью.

Необходимо подчеркнуть, что в иранской традиции это мифическое животное могло играть и важную космогоническую роль. В хорезмском храме-мавзолее Кой-Крылган-Калы были найдены две фляги IV-III вв. до н. э. с одним и тем же изображением грифона и птицы, на спине которой была изображена мужская голова, а на груди – женская (рис. 14). Ю. А. Рапопорт убедительно показал, что это было иранское гусеобразное Первобожество, совмещающее в себе мужское и женское начала. Согласно его мнению, на анализируемом изображении огонь-грифон собирается расчленить Первобожество, в результате чего и возникает упорядоченный космос в виде трех миров. Исключительная ценность этой картины заключается в том, что хорезмский художник запечатлел последние мгновения существования изначального космоса, в котором все еще слито воедино – и Небо-отец, изображенное в виде мужской головы, и Мать-земля, символизируемая женской головой на груди, и гусь, представляющий, скорее всего, стихию воздуха[525]. Еще Э. Шредер отметил, что в мифологии Ирана и особенно Индии есть стабильное противопоставление хищной птицы (орла, сокола) или орлиноголового грифона водоплавающей птице (утке, гусю). Если первые символизируют высший, потусторонний мир, то вторые являются олицетворением мира земного, смертного.

Ю. А. Рапопорт обратил внимание, что, даже согласно Авесте, орудием творения мироздания Ахурой Маздой были персонифицированные «Великолепие и Блеск (Хварно)». Последнее он понимал как эманацию солнца, небесного огня, светящейся жизненной силы. Об участии Хварно в процессе творения и грядущем обновлении мира говорится в «Замйад-яште», для соответствующего фрагмента он предложил свой вариант перевода: «Мы поклоняемся величественному Кавийскому хварно, сотворенному Маздой, самому победному, наиболее творящему, которое владеет здоровьем, мудростью и счастьем и более могуч в разрушении, чем все иные создания; которое принадлежит Ахура Мазде, так как (посредством его) Ахура Мазда создавал творения…» Ю. А. Рапопорт пришел к следующему выводу: «Итак, имеются основания видеть в грифоне (птица Сайна?) воплощение хварна и предполагать, что огненное начало, которое он олицетворял, могло рассматриваться как орудие творения»[526]. Подобные представления о космогоническом значении огоня зафиксированы и у славян. Карпатские русины считали, что царь-огонь свет создал, а у татранских словаков сохранилось предание, что огонь породил солнце, месяц, звезды. А. С. Фаминцын высказал такое предположение: «Этот царь-огонь, “создавший свет”, этот огонь, “породивший солнце, месяц, звезды”, а также давший жизнь земному огню, от которого “все стало жить”, словом, этот первобытный, несозданный огонь… должен был и у славян, сохранивших о нем воспоминания в своих преданиях, иметь свое имя, и имя это, очевидно, было Сварог…»[527] Предложенное им отождествление отчасти спорно, однако, как мы увидим ниже, мысль этого дореволюционного ученого двигалась в правильном направлении.

Рис. 14. Космогонический сюжет на хорезмийских флягах из Кой-Крылган-Калы, IV-III в. до н. э. Источник: Рапопорт Ю. А. Космогонический сюжет на хорезмийских сосудах // Средняя Азия в древности и Средневековье. М., 1977

По всей видимости, мифический образ грифона был заимствован нашими далекими предками именно из индоиранского мира. Наиболее ранним примером являются ножны меча с ажурной обкладкой из погребения № 3 из Гринева, расположенного в верховьях Днестра и датируемого I в. н. э. (рис. 15). Особенности захоронения, а также его расположение относительно других привели специалистов к такому заключению: «По количеству погребального инвентаря погребение № 3 не имеет себе равных в пшеворской культуре. Этот факт, а также расположение погребения в центре могильника дают основание предположить, что оно принадлежало местному племенному вождю»[528]. Различные археологи соотносили пшеворскую культуру то с германцами, то со славянами, то с кельтами.

Рис. 15. Обкладка ножен меча из Гринева, I в. н. э. Источник: Славяне и их соседи в конце I тыс. до н. э. – первой половины I тыс. н. э. М., 1993

В настоящее время среди специалистов преобладает мнение о полиэтничном составе данной культуры, причем восточный ее ареал связывают со славянами. Мечи были наиболее дорогим видом оружия и поэтому встречаются в погребениях пшеворской культуры достаточно редко. Здесь же стоимость оружия увеличивалась еще за счет украшения ножен, явно сделанных на заказ. Д. Н. Козак и Р. С. Орлов отмечают, что обнаруженная в погребении № 3 обкладка уникальна и не имеет аналогов в Европе. Сама традиция подобного украшения ножен, возможно, восходит к кельтской культуре, хоть стиль изображений в ней был иной. Эти исследователи констатировали: «Яркая индивидуальность стилистических особенностей изображений не позволяет отнести ее к кельтскому, гето-фракийскому и тем более к искусству германских племен»[529]. Вся композиция состоит из пяти изображений, заключенных в прямоугольные рамки. В верхнем регистре – хищник (в различных публикациях он называется то медведем, то волком), терзающий жертву, затем грифон, в центральной части крупные мужская и женская фигуры, ниже баран, поедающий растительность, и в самом последнем вооруженный всадник. Судя по всему, выбор изображений не является случайным, и в своей совокупности они передают некий мифологический сюжет. Поскольку погребение принадлежало вождю, логично предположить, что тот таким образом пожелал запечатлеть в металле миф о происхождении своего рода и не поскупился на затраты ради возможности его зримо демонстрировать соплеменникам. Как непропорционально большой по сравнению с остальными изображениями размер фигур в центре, так и их расположение строго посередине всей композиции подсказывают, что главной сценой является священный брак бога или героя с богиней. Мужчина показан без бороды и усов, изображение его головы аналогично изображению головы всадника в нижнем регистре. По всей видимости, от союза этой пары и вел свою родословную захороненный в Гриневе вождь. Семантика двух соседних изображений рядом со сценой священного брака сомнений также не вызывает: если баран символизировал как плодородие, так и средний, земной уровень мироздания, то грифон обозначал собой небесную сферу. За спиной всадника изображен растительный побег, указывающий на то, что он является носителем плодородия, т. е. обладает той чертой родоначальников западнославянских династий, которая была рассмотрена в предыдущей главе. Весьма показательно, что баран и грифон в Северном Причерноморье впервые изображаются вместе именно в скифском искусстве на упоминавшейся выше золотой диадеме из Келермеса, и мы вправе рассматривать обкладку ножен из Гринева в определенной степени как результат влияния данной традиции. В связи с мекленбургским гербом следует отметить, что в ираноязычной традиции образы барана и быка могли быть взаимозаменяемыми: в Авесте описывается, как бог войны Вэретрагна являлся Заратуштре в разных обличьях, причем во второй раз он появился перед пророком «быком золоторогим», а восьмой раз – «бараном горным диким, прекрасным, круторогим».