Кровь звезд - Натали Хеннеберг

Собравшиеся заколебались на мгновение: этот человек говорил правду! Но нужно было больше, чем вера в принца де Триполи, некоторые называли его «сомнительным и к тому же заколдованным». И тогда поднялся грозный Гуго Монферратский. Он не спал много ночей, глаза у него были красными. Захваченные утром на границе страны Моав пленники говорили о каком-то крупном сражении в Баодаде, где один человек, вооруженный молнией, пробился сквозь кольцо окружавших его янычаров Абд-эль-Малека. Был также какой-то лев… Человек тот исчез, говорили пленники, наверное, он смертельно ранен… Один мусульманский богослов уточнил:

– У него было лицо ангела Азраэля. Он пытался похитить жену халифа. За такие преступления карают смертью…

Смерть… смерть… Слово напоминало о нападении Бича.

«Если Конрад погиб, как могу жить я?» – подумал оцепеневший от ужаса Великий Магистр.

Когда он говорил, в его голосе отражалась вся сила его боли. Все умирающие христиане являлись сейчас его сыновьями, так же, как и Конрад. Нет! Он не допускал мысли о том, чтобы сидеть сложа руки в ожидании гибели отчаявшихся людей. Жители Моава, искалеченные, распятые, публично опозоренные, были его братьями.

Он представил себе их муки, когда некоторые по слабости характера отказываются от своей религии и навлекают на себя вечный позор. По морщинам его сурового лица катились слезы, но Гуго не чувствовал их. Он воскликнул:

– Мы все будем нести ответственность за эти стремящиеся в преисподнюю души! Мы довели их до такого состояния; но каждая душа получит искупление ценой крови Бога!

Эта неистовая речь нашла свой отклик, как всякий страстный призыв… Было принято решение: христианская армия отправляется на помощь защитникам замка и города Тиверии.

Когда по армии Тау передали приказ атаковать неприятеля, люди и лошади, укрытые тяжеловесными попонами, уже пошатывались; никто из них за последние двенадцать часов не ел и не пил.

Бледная заря вставала на горизонте, прогоняя адскую ночь. Полураздетые принцы спали среди дымящихся развалин Тиверии. Ирония судьбы: силы Святого королевства шли на помощь городу, который сдался неприятелю; все его жители были вырезаны третьего июля, а армия короля Ги собиралась войти в Моав четвертого июля.

Арабский летописец Эль-Афдал, двойник которого жил на другой планете, писал: «Сражение было дано на равнине Хиттим. Да продлятся дни того, кто видел его. Это место конца света».

Утверждают, что когда-то здесь упала звезда. Лишь холмы с валунами из кремния и гранита, поросшие редкой сухой травой. Ни горного массива, ни оврага, которые могли бы служить укрытием! Воины Тау шли маршем всю ночь, неотступно следуя за разведчиками. Наконец они достигли ущелья. Только в девятом часу дня – а это показывает, с какой медлительностью тащились эти люди, ведь они шли не в бой, а на казнь – вышли на плоскогорье.

Об этом сообщили повелителю неверных. Он воздал хвалу Терваганту за то, что тот посылает ему врагов, и сказал:

– Да будет уличен во лжи демон! Ступайте и убейте его!

Черные и красные колонны пришли в движение.

От ударов стали тряслась земля. Неверные устремились большими волнами, вооруженные луками и копьями. Они имели свежие силы, их бурдюки были заполнены холодной, ледяной водой из озера. Но и измученные воины Тау сражались яростно. Ослепляемые солнцем, пошатывающиеся в своих тяжелых доспехах феранки продолжали двигаться к этой безжалостно голубой воде, к этому заселенному мертвецами городу, который они пришли освобождать.

Семь раз, писал летописец, феранки отступали, а затем снова шли на штурм.

В бою люди срывали с себя сверкающие на солнце латы вместе с кусками своей кожи. Были и такие, чье оружие сломалось или согнулось. Они ногтями раздирали лица своих врагов и большими пальцами выдавливали глазные яблоки. Другие в ожесточении впивались зубами в горло неприятеля. Умирающие поднимались и секли ноги лошадей.

Эсклармонда – святая эльмов – приказала поднять свои носилки на холм. Сидя на ярко-красных подушках, она наблюдала за боем. Ее дыхание становилось все более учащенным и свистящим; она чувствовала каждое падение воина, каждый удар стали, но ничего не могла сделать: ее участь и судьба Анти-Земли IV были решены.

Сидя по-турецки на корточках, сопровождавший ее брат Бертхольд Шварц (он привязался к этому созданию Стихии) вытирал ей платком лоб, который она расцарапала до крови.

Ко второму часу битвы более двадцати тысяч рыцарей, как скошенные, усеяли песок; жгучая жажда мучила тех, кто остался жив, они пили кровь и мочу лошадей; под солнцем их раны гноились.

Метательные машины глухо сотрясали равнину. Запущенные катапультами обломки скал раздавливали оставшихся в живых.

Жестокий бой развернулся под хоругвями короля Ги. Мусульманские богословы предсказывали правоверным, что падение знамен христиан возвестит о победе халифа. И тот все направлял войска на штурм, чтобы сорвать эти славные лохмотья. Король с пышными белыми волосами, спадающими на кольчугу, спрятался за крепостной стеной перед большим Тау, и массы неверных неоднократно отступали.

Колдунья, которая поднялась на холм Хиттим и прокляла христиан, была сражена стрелой. Она скатилась к подножию холма, где арабы подожгли до этого сухую траву, чтобы дым разъедал глаза неприятелю, и сгорела, испуская страшные крики.

В двух шагах от этого места защищал шатер короля Гуго Монферратский, возвышаясь над сражающимися. Огромный и одинокий (почти все командиры погибли), он наносил страшные удары. Все было просто и ясно сейчас. Все его усилия, направленные на примирение народов, оказались напрасными, он вновь стал тем, кем был на Земле: проклятым рыцарем-монахом, который сражался последний раз. Струйки крови, стекавшие с бровей, делали его лицо похожим на страшную красно-черную маску.

Но варвары Жильбера создали железный клин в полчищах мусульман, и Дест устремился вперед:

– Тау и Триполи!

Он почувствовал радость, когда увидел улыбающегося Гуго. Над равниной стоял раскаленный полдень, когда по приказу Абд-эль-Малека протрубили семьдесят семь фанфар. Перед янычарами извивались в танце, резали себе лица и что-то горланили дервиши. В красном от хамсина воздухе черные и пурпурные хоругви напоминали огромные крылья. Проезжая у холма, где находились золотистые носилки Саламандры, атабек на секунду остановился и протянул к ней руки: он дарил Эсклармонде эту дикую схватку. Она отвернулась.

И тут, продолжает другой летописец, на этот раз христианский, который подписался Герговиусом из Триполи, случилось большое чудо. «Мы были измотаны и изнурены. Оставалось мало рыцарей Храма, госпитальеры не могли помочь раненым. Умирающие от жажды паломники были почти все уничтожены неграми из Занзибара. Сарацинские разведчики подползли к возведенному для короля шатру и подпилили его колышки так, что королевские хоругви наклонились: они упали бы при первом же толчке. Но к нам снизошла Дева Мария: пустыня стала сотрясаться до глубин, где покоились кости Адама, ослепительный луч света пронзил занавес из пыли, поднятой хамсином».