Государь всея Руси - Юрий Алексеев

Далеко ушел новый собор от мягкой политики 1490 г.... Сила, спасшая тогда жизнь еретиков, теперь исчезла. Сожжен Иван Волк Курицын — сотрудник посольского ведомства, брат Федора Курицына, фактического руководителя этого ведомства на протяжении многих лет (последний раз упоминался в 1500 г.). В зловещем пламени зимних костров просвечивали контуры новой эпохи. Кончалось время Ивана Васильевича, начиналось время Василия Ивановича.

«Всякой отец живет сыну...». Духовная грамота первого государя всея Руси сохранилась только в списке, хотя и близком по времени к подлиннику. Духовная была составлена в первые месяцы болезпи великого князя — в июне 1504 г. она была уже действующим документом, знаменуя отход от дел ее составителя.[208]

Как отец и дед, прадед и прапрадед, Иван Васильевич «при своем животе, в своем смысле» дает «ряд своим сыном». Юрий, Дмитрий, Семен, Андрей приказываются своему «брату старейшему» — они должны держать его «вместо своего отца» и слушать его «во всем». Правда, и Василий должен держать «свою братью молодшуго... во чти, без обиды». ВасиЛий — великий князь. Впервые за всю историю дома Калитичей он получает Москву целиком, без всякого деления на трети, «с волостьми, и с путми, и з станы, и з сели, и з дворы городцкими со всеми, и з слободами, и с тамгою...». Он единоличный повелитель столицы. Только он здесь держит постоянных наместников — большого и на бывшей «трети» серпуховских князей.

В непосредственное управление нового великого князя переходят почти все города и земли великого княжения Московского. Он получает великое княжение Тверское и великое княжение Новгородское, до самого океана, «Вятскую землю всю» и «всю землю Псковскую», часть Рязанской земли — жребий в Переяславле Рязанском, в городе и на посаде, и Старую Рязань, и Перевитск.

Что же получают другие братья? Раз в несколько лет — право на часть московских доходов. Каждому из них новый великий князь ежегодно выплачивает по сто рублей. Каждому из них отводится по несколько дворов в Кремле и по паре подмосковных сел. Получают они и земли в других местах. Юрий — Дмитров, Звенигород, Кашин, Рузу, Брянск и Серпейск. Дмитрий — Углич, Хлепень, Зубцов, Мезецк и Опаков. Семен — Бежецкой Верх, Калугу, Козельск. Андрей — Верею, Вышгород, Любутск и Старицу.

Итак вновь появились княжества. Но как они не похожи на старые уделы...

Уделы новой формации разбросаны по лицу всей Русской земли. Они состоят из городов, городков, волостей и сел, там и сям вкрапленных в государственную территорию на большом расстоянии друг от друга. Они нигде не образуют сомкнутых, сколько-нибудь связанных между собой территориальных комплексов.

Новые князья «опричь того... ни во что не вступаются»— мысль о возможности какого бы то ни было «передела» отвергается с самого начала. Князья «по своим уделом ...денег делати не велят, а деньги велит делати сын мой Василий... как было при мне»,— устанавливает завещатель.

В своих городских дворах в Москве и подмосковных селах князья «торгов не держат, ни житом не велят торговати, ни лавок не ставят, ни гостей с товаром иноземцев, и из Московские земли, и из своих уделов, в своих дворех не велят ставити»: вся торговля в Москве ведется только на гостиных дворах, как было при самом Иване Васильевиче, а все торговые пошлины идут в казну великого князя. Князьям можно торговать только мелким «съестным товаром»— при условии выплаты полавочной пошлины.

В княжеских московских дворах и подмосковных селах уголовный суд принадлежит наместнику великого князя, и только татьбу с поличным между княжескими крестьянами судят их приказчики, да и то с обязательным докладом великокняжескому наместнику (т. е. с его утверждением). И холопьи грамоты, полные и докладные, на Москве оформляет только великокняжеский дьяк ямской, как было при Иване Васильевиче, «а опричь того... не пишет никто» — никакой князь не может принять на службу ни одного холопа. «А которого моего сына не станет, а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь... сыну моему Василью, и братья его у него в тот удел пе вступаются», — произносит завещатель окончательный, бесповоротный приговор удельной системе. И дополняет: «А останутся у него дочери, и сын мой Василей, те его дочери наделив, подает замуж»— княжеские земли не переходят в женские руки. «А которой мой сын пе учнет сына моего Васильа слушати во всем...»— тому угрожает проклятие «и в сей век и в будущий».

Бесправные в своих московских дворах и полуправные в разрозненных княжествах, братья Василия Ивановича поступали в зависимость от старшего брата, от его наместника и дьяка. Подданные государя всея Руси — вот кто они такие, эти титулярные князья, фактические вотчинники без права распоряжения своими землями. Их новое положение, установленное духовной, ярче всего отразило те фундаментальные, необратимые изменения в политическом строе Русской земли, которые были результатом долгого великокняжения Ивана Васильевича.

Наступили последние месяцы жизни старого великого князя. Еще в январе 1505 г. немцы сообщали, что он «смертельно болен». Это не было секретом и на Востоке. Летом Мохаммед-Эмин, казанский вассал, русского посла и людей торговых «поймал», а «иных секл, а иных, пограбив, послал в Ногаи». В сентябре он появился под Нижним Новгородом. Впервые за несколько десятков лет русские люди увидели врага на своей земле. Войска хана были отбиты, «граду не сотвори ничто же», но новая эпоха с новыми людьми наступала неумолимо.[209]

8 сентября была отпразднована свадьба нового великого князя. Женой его стала Соломония, дочь Юрия Константиновича Сабурова, отпрыска одного из старейших боярских родов. Обряд венчания совершал митрополит Симон. А о присутствии старого великого князя летописи ничего не сообщают. Ему оставались последние расчеты с жизнью.[210]

«Путь бо сей краток есть...» Осенние сумерки сгущаются быстро. Понедельник, 27 октября. «В 1 час нощи» (по теперешнему счету времени около 7 часов вечера) «преставись благоверный и христолюбивый князь великий Иван Васильевич, государь всея Руси».[211]

Как и отец, и дед, и прадед, он не принял перед смертью схиму и умер, как жил,— светским человеком, великим князем Иваном, а не монахом. Много лет спустя, лежа на смертном одре, великий князь Василий Иванович вспоминал вместе с братом Юрием, что отца их «немощь томила день и нощь», и повелел стряпчему своему, Федору Михайловичу Кучецкому, встать около себя, «занеже бо Федец видел когда преставление его отца, великого князя».[212] Кто еще был при последних минутах Ивана Васильевича — не знаем.

Погребение состоялось «во церкви новой... архангела Михаила, ее же заложиша при животе своем». Прах первого главы обновленного Русского государства нашел пристанище в новом, заложенном им соборе.

Прошло много лет. Уже давно великим князем всея Руси был Василий Иванович. Удачно закончилась война с Литвой: освободили Смоленск. Хуже обстояли дела с Крымом и Казанью. Но государство росло, крепло и развивалось. Один за другим сходили со сцены деятели, знавшие и помнившие первого государя всея Руси. Один из последних таких деятелей — Иван Никитич Берсень Беклемишев, сын первого русского посла к Менгли-Гирею. В трудное для себя время он вспоминал прежнего великого князя: «Добр дей был... и до людей ласков. И пошлет людей на которое дело, ино и Бог с ними. А нынешний государь не по тому, людей мало жалует... упрям, и встречи против себя не любит, кто ему встречю говорит, и он на того опаляется. А отец его, князь великий, против себя стречю любил, и тех жаловал, которые против его говаривали».[213] Опальный сановник дорого заплатил аа это сравнение двух государей, как и за другие свои высказывания. Но для поздних потомков его слова драгоценны как единственное, пожалуй, свидетельство русского современника о личных чертах великого князя, при правлении которого Русская земля вновь обрела свою независимость, достоинство и единство.

«...По каким признакам судить нам о реальных „помыслах и чувствах" реальных личностей? ...Такой признак может быть лишь один: действия этих личностей»...[214]

Приукрашивать облик Ивана III нет ни необходимости, ни возможности. Его образ не окружен поэтическим ореолом. Перед нами — суровый прагматик, а не рыцарственный герой. Каковы бы ни были личные переживания и чувства великого князя Ивана Васильевича, он умел их держать при себе, и они навсегда остались тайной для потомков, как, возможно, и для современников. Его послания к дочери в Вильно — не более чем политические инструкции, не несущие никаких эмоций. Величественная и грозная фигура «господаря» заслоняет образ реального человека с его страстями и слабостями. Он был стратегом, дипломатом, законодателем, но прежде всего строителем нового Русского государства. История Ивана III — история его политической деятельности. В этой деятельности, в ее итогах — квинтэссенция его натуры, смысл и оправдание его долгой жизни.