Светская дурь - Бен Элтон

– Мистер Хансен, мне придется вас физически останавливать?

– Пошел к черту. – Томми натянул ботинки, джинсы и футболку, схватил свое длинное пальто и вязаную шапочку, прошел мимо персонала гостиницы и вышел в коридор. – Пришлите чертов счет моим чертовым людям. Я иду выпить.

С этими словами он надел темные очки, несмотря на глубокую ночь, и направился к лифту. Команда охранников решила отпустить его. Инцидент определенно был делом полиции, а в их полномочия не входило драться с постояльцами, которые вдруг сошли с ума. Их задачей было восстановить порядок, чтобы минимизировать количество потревоженных постояльцев. Не вызывало сомнений, что лучший способ достичь этого – позволить Томми покинуть гостиницу.

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– Насколько я был зол? Никогда в жизни я не чувствовал себя в таком дерьме. Чтобы так наколоть меня, так надругаться. Не, чесслово, я был просто опустошен. Это единственное описание: абсолютно опустошен. Я жалел себя сильнее, чем когда бы то ни было, поверьте мне, а у меня бывали гадкие моменты. Я поверил этой детке, ясно вам? Чесслово, когда мы этим занимались, все было великолепно, я правда подумал, что люблю ее… Глупо? Я и знал-то ее пять минут… Наверное, дело было в миленькой розовой кофточке, в ее румянце и классных коленках, в брате-инвалиде и так далее… Нет, дело было в том, что она говорила. Я слушал ее и верил ей. Черт бы меня побрал. Меня что, поимели? Меня просто тошнило от этого, правда, физически тошнило. Разве я не говорил ей: «Я не могу никому доверять, мать их», и разве она это не подтвердила? Я вопил и орал всю ночь. Чесслово, выйдя из этой гостиницы, я чуть не блеванул, настолько мне было хреново. Так что я пошел на парковку, нюхнул три дорожки спида, отчего стало еще хуже, а потом поехал в город на такси.

В общем, я слонялся там в своей вязаной шапчонке, натянутой на глаза, и длинном пальто и был настолько зол на мир и на себя, что просто должен был что-то сделать. Словно мне могло полегчать, если только я все еще сильнее испорчу. Я хотел показать, что у меня может быть больше презрения к себе, чем у той шпионки. Словно я мог вернуть себе достоинство, только если бы пнул себя сильнее, чем она. Ну, не знаю даже, я чувствовал себя таким униженным, что даже не хотел себя уважать.

Короче, я бродил по улицам, кричал и бушевал, и вдруг вижу этакое хипповое кафе, ну, вы знаете, где можно нажраться чертова коричневого риса на пятьдесят пенсов, и в конце него висит табличка, на которой написано «Салон татуировок». Ну, видимо, это было просто прикрытием для торговли наркотиками, и я бы с радостью чего-нибудь нюхнул, но помимо этого я был настолько полон презрения к себе, что сказал: «Да, я сделаю себе татуировку, мать ее».

Ни слова лжи. Это был мой новый план. Я был так зол на себя за то, что дал себя обмануть и воспользоваться моим доверием, что решил сделать татуировку «мудак» у себя на голове. Забавно, во что тебя превращают годы употребления наркотиков.

Работающий допоздна салон татуировки и пирсинга, Бирмингем

– «Мудак»?

– Ага.

– Ты хочешь, чтобы я побрил тебе голову и написал на ней «мудак»?

– Ага.

– А ты не думаешь, что будешь выглядеть немного по-мудацки?

– В этом-то вся соль. Я полон невероятного отвращения к самому себе.

– На вид ты полон пива и дерьмовых наркотиков. Будет выглядеть дерьмово.

– Ты хоть знаешь, кто я?

– Да, ты мудак, который хочет, чтобы на голове у него красовалась наколка «мудак». Я не занимаюсь уродством. Пошел вон, Томми.

– Эй, у тебя на витрине написано «специалист по татуировкам», а не художественный критик, мать твою.

– Слушай, друг, забей, это тебе я говорю. Ты будешь себя ненавидеть всю оставшуюся жизнь.

– Вот именно!

– Зачем усугублять?

– Потому что мне все равно, черт тебя побери. И к тому же волосы потом снова отрастут. Я не такой дурак.

– А что, если потом ты облысеешь?

– Я надеюсь умереть до этого.

– Так не бывает. Сначала ты лысеешь, живешь еще сорок лет, а потом умираешь.

– Напялю парик.

– Слушай, друг. Забей. У меня здесь уважаемый бизнес – ну, помимо того, что наркотой приторговываю, – и я не рисую слово «мудак» на головах. Во-первых, я не такой жестокий, а во-вторых, возможно, ты попробуешь засудить меня поутру, потому что ты явно щас не в себе. Потом мне придется найти бармена, который продал тебе бухло, и дилера, который продал тебе наркотики, и засудить их за то, что довели тебя до состояния, в котором ты пришел ко мне, а потом бармену придется засудить шотландские и северные пивоварни, а дилеру – крестьян Афганистана или какого-нибудь хиппового аптекаря в Уэльсе, а завтра воскресенье, и, если честно, усугублять делов не надо.

– Слушай, я не собираюсь судиться с тобой. Вот что я тебе скажу. Меня унизили, обманули, надо мной надругались, и мне нужно очиститься от этого через самоунижение.

– Зафигачь перочинный нож себе в руку.

– Слишком больно будет. Не люблю боль.

– Хорошо. А если я напишу «использованный»?

Томми на секунду задумался.

– Отлично, чесслово. Типа как Принц сделал себе на лице татуировку «раб».

– Это была не татуировка. Это был фломастер. Он смылся.

– Ладно, не важно… Как насчет «эмоциональный товар»?

– Слишком много букв. Они выйдут очень маленькими. «Использованный» тоже слишком длинно. Как насчет «дурень», потому что потом, если почувствуешь, что самооценка повысилась, можно ее изменить на «парень» или, на крайняк, на «хрень».

– Не пойдет.

– Ладно, если тебе понравилось слово «раб» у Принца, как насчет слова «жертва»? Идеальный вариант, пойдет от одного уха к другому, вокруг задней части черепа. Если хочешь, напишу готическим шрифтом.

– Отлично, твою мать.

Дачный поселок Пэдстоу, Корнуолл

Семейство Леман было на каникулах уже две недели, когда однажды ранним вечером Крейг Томпсон встретился с коммандером Леманом на конечной автобусной остановке перед дачным поселком, в котором остановилась семья. В течение этих двух недель Леманы довольно много ходили по деревне, общались с людьми на почте и в местном магазине, были завсегдатаями лавки мороженщика на пляже. Коммандер Леман необычно вел себя на отдыхе, по крайней мере, в этот раз. Он отрастил бороду и с наслаждением носил темные очки, наслаждение, которого он никогда не мог позволить себе или своим офицерам на службе, будучи убежден, что полицейский должен смотреть общественности в глаза. Также он пристрастился носить одну и ту же панаму каждый день, соломенную шляпу с большими полями, натянутую низко на лоб. В комплект к ней шла светлая ветровка, которую он носил всегда с поднятым воротником, чтобы защититься от неизменно холодного английского лета. К сожалению, в последнее время у него постоянно болело горло, и голос превратился в шипение. В общем и целом коммандер Леман в отпуске так и бросался в глаза.

Крейгу Томпсону пришлось проделать длинный путь из Лондона по жарким и забитым дорогам, но путешествие было не более и не менее тяжелым способом времяпровождения, чем любой другой момент его жизни с того самого дня, когда его дочь покончила жизнь самоубийством. У него больше не было жизни, просто своего рода существование, и ему было совершенно безразлично, как проводить оставшиеся ему пустые дни.

Он заехал на автобусную остановку и вышел, оставив ключи в зажигании. Не говоря ни слова, коммандер Леман проскользнул на переднее сиденье и уехал.

Крейг Томпсон также отрастил бороду. На нем была ветровка того же цвета, что и у Барри Лемана. И соломенная панама. Также оказалось, что он пристрастился курить трубку, что тоже роднило его с Леманом. Через десять минут, в течение которых Крейг Томпсон пытался разжечь трубку, что явно было для него в новинку, Кристина Леман подошла к автобусной остановке.

– Пойдем, дорогой, – сказала она. – Давай прогуляемся последние полмили. Мы будем как раз вовремя к ужину в «Англерс».

Клуб «Ииизи», Бирмингем

– Ты Томми Хансен? – Мужчина кричал изо всех сил, чтобы перекричать оглушительный «дум-дум» барабана; его пивное, тошнотворное, влажное от слюны дыхание тяжело ложилось на лицо Томми. Томми был в клубе полчаса и выпил три пинты пива в анонимной темноте и оглушающем шуме. Несмотря на жару, он не снял длинного пальто и натянутой на глаза вязаной шапочки. Парни, торчавшие рядом с ним, первые узнали его.

– Да, я Томми Хансен! – заорал в ответ Томми.

– Тогда купи нам выпивки, приятель. Давай.

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– Чего не терплю, так это когда таращатся. Парни узнают тебя в клубах и суют тебе в лицо свои рожи и просто валят с ног вонью. Парни всегда подходят первыми. Я смотрю на девчонок, но в лицо мне лезет именно какой-нибудь здоровенный самоуверенный чувак Вот что самое плохое. Дело не в том, что в клубах все козлы, проблема в том, что все козлы, какие там есть, подходят ко мне. Не поймите меня неправильно, фанаты – это отлично, это здорово, я не против дать автограф, даже поболтать немного. Но в клубе или пивняке, с пузом полным эля, подходит не фанат, а какой-нибудь парень, который думает, что он соперник, парень, который думает, что я слишком возомнил о себе и что он здесь для того, чтобы дать мне понять, что я никакой не особенный. Как будто мне есть до этого дело. Такие парни тебя просто порабощают. Начинается все с фразы «Отлично, Томми», а потом он думает, что у него есть все права на оккупацию твоего чертова места и твоего вечера. Вот зачем нужны помощники, не потому, что тебя могут пырнуть ножом, а просто чтобы не дать козлам приблизиться к тебе, орать и брызгать слюной прямо тебе в лицо целых полчаса, мать их, просто потому что им кажется, что ты ничем не лучше их, и типа по приколу.