Император (СИ) - Старый Денис

Город встречал… кое где даже с цветами. И это было непонятным [жители Кенигсберга, в РИ, включая того самого Э. Канта, уже на следующий день, в едином порыве, присягали Елизавете].

Уже позже, когда будет принята присяга не только жителей Кенигсберга, но и иных городов и селений в Восточной Пруссии, Румянцев поймет, почему русских так благоприятственно встречают. И после понимания причин генерал-аншеф отдаст приказ об ужесточении наказаний за разбой, грабеж и иные посягательства на русских подданных в Восточной Пруссии. Теперь таких подданных было значительно больше, чем тех, кто либо выжидал, или был истовым поклонником Бранденбургского правящего дома.

Как это ни странно могло бы звучать для людей из XXI века, но немцы Восточной Пруссии жили сильно хуже, чем, к примеру немцы Курляндии, которую все считали скорее русской, чем польской [реальный факт, немцы — русские подданные, жили богаче и меньше облагались налогами]. Жители Кенигсберга ждали, что и они могут со временем позволять себе столь достойную жизнь, что и остзейские немцы. Кроме того, теперь можно не ждать прусской рекрутчины, реквизиций.

Да и восточные пруссаки искренне не любили Фридриха, который отвечал им тем же, не желая посещать эту бывшую часть своего государства.

— Кого пошлете в Петербург, Петр Александрович? — спросил генерал Ливен у Румянцева.

Вопрос об отправке офицера с вестями о не только взятии Кенигсберга, но и принесении городом и всеми окрестностями присяги, был важным. Это, если император продолжит славную традицию, и прямое повышение в чинах, а может и больше того, тут и землей могут наградить. Хотя последнее вряд ли. Если Румянцев правильно понимал характер Петра III, то император неохотно делится землей, предпочитая все больше проводить экспериментов на обширных сельскохозяйственных угодьях. Вместе с тем, Петр Федорович обязательно даст денег. Может быть вариант, когда офицеру предложат долю в одном из многих, чаще всего, весьма прибыльных начинаниях государя или его приближенных.

Сам Румянцев не так давно, за проведение Закавказской компании и приведение в подданство ряд ханств, получил три процента Русско-Американской компании. И это, когда Петру Александровичу объяснили суть подарка, оказалось многим больше, на что вообще мог рассчитывать генерал-аншеф. Тем более, что получить землю с людишками означало так или иначе, но заниматься благоустройством вотчины. А откуда у офицера, да в условиях нескончаемых войн найдется время на подобное? Румянцев уже и так не лезет в дела того поместья, что ему даровала Елизавета Петровна. Те земли приносят прибыль, да и ладно. Как говорил некогда император: «Если что-то работает, то зачем ломать?»

Так что государь без подарка не оставит. И тогда вопрос о том, кого именно наградить, становится в полный рост, приобретая даже политический оттенок, не говоря уже о становлении авторитета Румянцева, как справедливого военачальника.

— Вызовите полковника Томаса Демику! Думаю в битве под Кенигсбергом именно этот офицер заслужил честь сообщить хорошие вести императору! — сказал Румянцев, пытаясь отследить реакцию Ливена.

Может Юрий Григорьевич сам хотел отвести бумагу? Тогда почему не сказал прямо? Однако, Ливен так же заслуживал поощрения. Но… и Румянцев же не без греха, ибо смертный. Подумалось Петру Александровичу, что государь может повысить в чине генерал-аншефа Ливена и тот станет выше в воинской иерархии, чем Румянцев, и роли поменяются. Так что на такой шаг командующий не решился.

— Правильный выбор, господин командующий, справедливый! — Ливен улыбнулся.

— Я укажу так же и о Вашей большой роли в разгроме супостата! — сказал Румянцев.

— Не сказать, что я такой уж бессребреник, но чужие заслуги никогда себе не причислял и впредь не стану. Это должен был я, а не полковник Демику восстанавливать построение, — высказывался Ливен.

Румянцев не стал как-то переубеждать генерала, говорить, что его задачей было иное: общее командование, а не личное участие в рукопашной схватке. Петр Александрович видел, что это не какие-то капризы, а самоанализ и попытка быть лучше в следующий раз. Румянцеву нравился этот уже далеко не молодой генерал, который постоянно в чьей-то тени, то Ласси, то Миниха, Репнина, Салтыкова, теперь вот и Румянцева. Однако, Юрий Григорьевич всегда выполнял роль заместителя правильно и основательно. Кому-то нужно работать и в тени, но на благо общего дела. Зачастую такие вот «теневые» офицеры и делают возможной победу, так как работают без отвлечения на различного рода церемонии награждений и восхвалений.

*………*………*

Вена

26 июня 1752 года

Герман Карл фон Кейзерлинг всячески старался продемонстрировать свои верноподданнические чувства российскому императору, которого вроде бы уважал. Откуда появилось это самое «вроде бы?..» Да потому, что барон некогда видел мальчика Карла Петера Ульриха и тот произвел… мягко сказать не однозначное впечатление на тогда уже опытного дипломата. Это был забитый, может и запуганный мальчишка, который силился казаться взрослым, от чего становился лишь комичным. Кроме того, уже тот гольштейнский герцог, имел пристрастие к вину, да такое, что в пору и к медикусам обращаться.

И вот Кайзерлинг встретился с соправителем, ставшим нынче императором. Перед Германом Карлом стоял совершенно иной человек. Сильный, мужественного вида, тренированный воин. Пусть речь соправителя и была тогда далека от той, что привык слышать многоопытный дипломат, но глупостей в словах цесаревича-соправителя не было. Напротив, в какой-то момент барон поймал себя на мысли, что Петр Федорович объясняет свое повеление так, словно перед ним несмышлёный юнец, без собственного мнения и опыта. И вот такому императору Кайзерлинг хотел служить.

Тут крылась еще одна причина ревностного исполнения бароном своих обязанностей — Герман Карл хотел доказать, и себе в том числе, что он действительный профессионал, но не баловень судьбы, которого посылали в различные посольства только потому, что на самом деле, не на кого было возложить те роли, отыгрывать которые пришлось Кайзерлингу.

Рожденный в Курляндии Герман Карл был соратником Эрнста Берона, и его карьера в период правления Анны Иоанновны сильно шла в гору. Но пришли другие времена, и Кайзерлинг был, если не позабыт, то, по крайней мере, остановился в своем продвижении наверх. Елизавета Петровна не стала каким-либо образом принижать заслуги Кайзерлинга, назначая того то посланником Священной Римской империи, то в Пруссии, то в Речи Посполитой. Особенно почившая императрица была признательна барону за то, что Герман Карл смог добиться от Священной Римской империи официального признания императорского титула русских государей.

Кайзерлинг, действительно, опасался, что новый русский император отзовет его, и на том закончится карьера многоопытного дипломата. Тогда, на аудиенции у цесаревича-соправителя, барон, не получил назначения, несмотря на то, что выслушал немало различного рода пожеланий Петра Федоровича в отношении внешней политики Российской империи. Закончилась аудиенция и все… Кайзерлинг был забыт.

Каким же было удивление, что месяц назад барон получил повеление своего государя прибыть к Венскому двору и представлять там интересы Российской империи. К письму, подписанному императором, прилагалось и пространная записка с описанием видения императора того, как должны развиваться отношения с Австрией. Лейтмотивом всего написанного в записке была необходимость добиться у Венского двора признания русских завоеваний на Балканах, для чего предполагалось всячески спекулировать направлениями ударов русской армии в настоящей войне против Пруссии.

По сути, Кайзерлингу предписывалось заняться политическим шантажом. Подобного рода политика была не то, чтобы запрещена, в политике вообще запретов нет, но Российская империя ранее не пыталась диктовать свою волю европейским государствам, если это не Речь Посполитая. Но и Россия была иная, без феноменальных завоеваний в Азии на Балканах. Барон опасался, что виктории вскружили голову российскому императору.