Москау - Георгий Зотов

– (Тихий звон фарфоровой чашечки.) Вы, как всегда, правы, ваше превосходительство, и это наполняет краской стыда мои щёки. За последние три дня раздражитель распространяется стремительнее, чем вирус гриппа. Я видел снимки с космической станции – в Москау исчезли все постройки Арийской улицы, остался только голый асфальт. То же самое случилось с половиной зданий проспекта «Майн Кампф». В Париже пропала Эйфелева башня, а в Лондоне – Тауэрский мост. Сёгунэ бурлит слухами, что происходящее – испытания секретного оружия учёных-шварцкопфов, хотя сами шварцкопфы растеряны не меньше защитников империи. В почве появились провалы, в океане – воронки, куда засасывает целые острова. Позавчера заражение перешло и на острова Ниппон коку: в воздухе растворились деревянные постройки Киото, а сегодня…

(Звуки нежной, спокойной музыки – в пальцах гейши появился сямисэн.)

– (Со вздохом.) Да, направляясь на нашу приятную встречу, я опрометчиво включил в машине радио. Пропала гора Фудзияма, вековечный символ Ниппон коку. Телевидение пока что объясняет случившееся научными опытами, новыми методами маскировки на случай войны, поэтому население и не паникует. Приятно. А вот милым руссландцам на канале «Викинг» не хватило выдержки. Я не стану обижать друзей, но наши общие враги бы подметили: они слишком увлеклись созерцанием, забыв присовокупить разум. Сперва «Викинг» грустно молчал, пока здания одно за другим таяли в дымке, а теперь классифицирует заражение как… массовую галлюцинацию на фоне погодных аномалий. Агенты гестапо, облачившись в белые халаты и нацепив на носы очки, изображают в эфире профессоров, сыплют научными терминами. Между тем из небытия возникли призраки бывших трудовых лагерей, на площадях мерцают миражи виселиц, а сквозь землю Бабьего яра в Киеве проступили восковые лица мертвецов. Разведбатальоны «лесных братьев» уже вошли в небольшие посёлки близ Москау, Санкт-Петербурга, Екатеринодара – и не встретили сопротивления. Китайцы разбежались, вермахт деморализован, отдельные казармы подверглись заражению. Патриарх Лесной Церкви отслужил молебен с трансляцией в Сёгунэ – «о победе над супостатом православного воинства». Рейхскомиссариат Москау доживает последние дни.

– (Ставя чашечку на поднос, поданный коленопреклонённой девушкой.) Мы этого и хотели, господин министр. Но даже если мир спасётся чудом, мои потомки обречены есть пыль у трона микадо тысячу лет, умоляя о милости для их недостойного предка. Сегодняшние донесения с окраин Ниппон коку льют кислоту в мои уши. После растворения здания военной комендатуры Урадзиосутоку, а также пропажи японского гарнизона, в городе начались беспорядки. Банды погромщиков ломают сады камней, жгут императорские флаги, громят культурные центры – сорвав с себя кимоно и спешно напялив грубые вышитые рубахи. Прекрасный храм богини Аматэрасу на улице Бронзового Зеркала объят огнём и разграблен. Музей палочек для еды превращён в тлеющие угли. Институт гейш толпа разнесла по кирпичику, назвав чудесное заведение «фабрикой блядей». Я не рассказал это своему старому отцу, полсотни лет отслужившему под знаменем микадо, чтобы не видеть его слёз. Это благодарность за всё, что мы сделали для руссландцев? Микадо своей благоуханной милостью даровал им статус граждан империи, позволил принять японские имена, поклоняться Аматэрасу. И что же мы получили взамен?

– (Благосклонный взгляд в сторону улыбающейся гейши.) Я понимаю ваше огорчение, маркиз. Но стоит ли почитать вниманием эту несуразицу? Я дам вам хороший совет: освободите свои инстинкты и ворвитесь в джунгли желаний, рыча, как дикий зверь. Жаль, что мне восемьдесят четыре года и я не сумею предаться неутомимой оргии со всем персоналом чайного домика. Мне остаётся только держать чашку и спокойно дожидаться, пока заражение развеет в пыль сей бренный мир и я осыплюсь вместе с ним серыми песчинками. Маркиз, больше не имеет значения, ошибались мы или нет. Давайте проживём хотя бы несколько дней нашей жизни именно так, как нам всегда хотелось…

– (С затаённым восторгом.) Отлично сказано, ваше превосходительство.

– Ещё чаю, дорогой маркиз?

– Да. В последние мгновения бытия его вкус особенно прекрасен…

Глава 2. Оккупация

(Грюнбург, южный пригород столицы Москау)

Я начинаю привыкать к своему положению. Очень качественная (спасибо доктору Сорокину) подделка под паспорт втиснута за пазуху рубашки цвета «взорванный голубь», липовое «удостоверение крови» – в задний карман узких брюк-«дудочек». Довершают маскарад парик и тёмные очки: ни дать ни взять, чокнутый калифорнийский турист. Мы спокойно прибыли в флюгхафен Москау рейсом из Лос-Анджелеса, без проблем прошли паспортный контроль и уехали на обычном такси. Никому в гестапо до нас нет дела – благо, в рейхскомиссариате царит хаос. Город неузнаваем. Улицы искорёжены, полурастворены на манер каменной соли в супе: я поражён, с какой скоростью ухудшается ситуация с заражением. Проходишь мимо здания, возвращаешься через час, а его уже нет… Точнее, есть, еле различимые остовы стен-призраков. Словно ковёр-самолёт сбросил волшебную бомбу. От Кремеля на виду сохранились только две башни, но зато замок Вевельсбург цел и невредим – эту махину, похоже, и сама богиня Хель не возьмёт. Ольга с ходу, по дороге из флюгхафена связалась с друзьями из шварцкопфов (те крайне обрадовались её внезапному воскрешению): нас отвезли на конспиративную квартиру в Грюнбурге, городке на окраине Москау. Ольга, разумеется, никому не сказала, что я жрец Одина, да ещё и в ранге штандартенфюрера СС, – это повлекло бы за собой разборки, с десяток трупов шварцкопфов и прочие мелкие, но многочисленные сложности. Она мудро представила меня подпольщикам как архимага «Общества Туле», и все сразу успокоились – какой человек в здравом уме боится гадалок? Квартирка, кстати, совсем не ахти – однокомнатная, в стиле шпееровского минимализма, на кухне можно разве что зажарить канарейку, а унитаз и ванная уместились друг в друга по принципу матрёшки. Завтра мы должны уехать. Подполье договаривается с «лесными братьями», обеспечивая нашей машине безопасный «коридор», – все главные дороги в провинции сейчас находятся под контролем партизан. В Москау объявлено чрезвычайное положение… «церемониальные» гарнизоны вермахта в срочном порядке стянуты в столицу. Только утром возле метро «Прусская» самолично видел грузовик с хмурыми солдатами в шлемах-«фельдграу». Триумвират принял верное решение – на руссландский вермахт надежды негусто, а немцы выполняют приказ до последнего, даже во время катастроф. Что ж, Ольга дождалась триумфа – нынешнюю реальность вполне можно назвать оккупацией. Я вижу, с каким страхом и неприязнью на немцев смотрят старики – будучи детьми, они запомнили ввод в Москау войск фюрера. И вот, когда всё прочно забыто, «фельдграу» снова вернулись на улицы. Всюду серозелёные мундиры, лязг оружия и слова на языке – отрывистом, как собачий лай. Но остальных, похоже, это не сильно волнует, люди бродят по тротуарам со стеклянными глазами и застывшими улыбками, словно зомби. Они автоматически посещают работу – исправно, но без уверенности, что офис не исчезнет во время обеденного перерыва. Бежать из Москау, кажется, невозможно: КПП из бетонных блоков с колючей проволокой заворачивают всех подряд. Нас это не волнует, сорокинские документы откроют укромную лазейку. Город пенится разнообразием слухов: о новом виде секретного оружия, скорой смене власти, грядущих уличных боях. Смутой мало кого испугаешь – за время Двадцатилетней Войны граждане привыкли, что один месяц рейхкомиссариатом управляет командир танкового батальона, второй – оберфюрер СС, а третий – руководитель Трудового фронта, нудный мудак в костюме и очках. Население будто утонуло в виртуальной реальности. Шварцкопфы в беседах с Ольгой вскользь замечали: в тех городах, куда вошли партизаны, люди не потрудились оторваться от просмотра телевизора. Впрочем, я тоже созерцаю телевизор в периоды автовключений: делать больше нечего. Профессора объясняют причины уникальных погодных аномалий, подтянутые генералы как бы невзначай докладывают о верности войск Триумвирату, актёры и писатели вальяжно рассуждают о несменямости нынешней власти, об опасности «раскачивать лодку». Мне почему-то грезятся толпы телезрителей в тёмном, сумеречном свете – сомкнув рты, они сидят в кинотеатрах, заполнив все места, и согласно кивают на каждое утверждение. А разве не так оно и есть?