Иисус, которого я не знал - Филипп Янси

Даже этот колеблющийся человек получил то, о чем он просил.

Когда я был маленьким, я видел чудеса во всем. Теперь я вижу их крайне редко, и они кажутся мне двусмысленными, допускающими различные толкования. Мои ясные детские представления, без сомнения, с возрастом затуманились, и я ощущаю это как утрату. Однако сам подбор совершаемых чудес, естественно, был так же трудно объясним в то время, как и сейчас. Человек, который мог ходить по воде, сделал это только однажды. Какое самоограничение! Да, он вырвал Лазаря из объятий смерти и осушил слезы его сестер — но как же быть со многими другими сестрами, и женами, и дочерьми, и матерями, которые горевали в тот день о своих любимых? Когда сам Иисус объяснял своим ученикам смысл совершенных чудес, он подчеркивал их неповторимость.

Будучи ребенком, я воспринимал чудеса как магию. Теперь я воспринимаю их как знамения. Когда Иоанн Креститель томился в темнице, Иисус послал ему сообщение об исцелениях и воскрешениях, чтобы доказать, что он был «тем», кого ждали; однако через некоторое время Иоанн сам погиб от руки палача. Послание Иисуса не принесло Иоанну облегчения его физических мук, и мы не знаем, как это сказалось на его вере. Но несмотря на это, в этом послании отразился характер того царства, которое Иисус пришел провозгласить. Это было царство освобождения, в котором слепой должен был прозреть, парализованный встать на ноги, глухой обрести слух, прокаженный очиститься, и бедный обрести свободу. Для некоторых (в трех десятках известных нам случаев, когда происходили чудеса) освобождение пришло, пока Иисус ходил по дорогам Иудеи и Галилеи. Другие познали свободу благодаря святому служению последователей Иисуса. Но некоторые (к числу которых принадлежит и Иоанн Креститель) вовсе не получили освобождения на земле.

Для чего тогда вообще какие–либо чудеса? Какую роль они играли? Я с готовностью допускаю, что Иисус со своей дюжиной исцелений, несколькими воскрешениями мертвых немногим способствовал решению проблемы страдания на этой планете. Это не то, для чего он пришел. Но как бы то ни было, Иисусу было свойственно противостоять законам падшего мира во время его пребывания на земле. Идя по жизни, Иисус прибегал к сверхъестественной силе, чтобы исправить то, что было не в порядке. Каждое физическое исцеление возвращало во времена Эдема, когда физическим телам не грозили слепота, увечья или кровотечение, не прекращающееся двенадцать лет, — и, помимо этого, предвещало будущее возрождение. Чудеса, которые он совершил, разрывая с их помощью цепи болезни и смерти, приоткрывают моему взору то, каким мир должен был быть, и укрепляют надежду на то, что однажды Бог исправит его недостатки. Мягко говоря, Бог не более удовлетворен состоянием мира, чем мы сами; чудеса Иисуса намекают на то, какие намерения имеет Бог в отношении нашего мира.

Некоторые воспринимают чудеса как невероятную приостановку действия физических законов природы. Однако в качестве знамения они играют совершенно противоположную роль. Смерть, разложение, энтропия и разрушение, в действительности, являются приостановкой действия Божественных законов; чудеса являются первыми провозвестниками возрождения. Говоря словами Юргена Мольтмана: «Исцеления, совершенные Иисусом не являются сверхъестественными чудесами в естественном мире. Это единственно по–настоящему „естественные" вещи в мире, который неестественен, полон демонов и изранен».

10

Смерть: последняя неделя

Почему Провидение скрывает свое лицо «в самый критический момент»… словно добровольно подчиняясь слепым, немым, безжалостным законам природы?

Федор Достоевский

Церковь, в которую я ходил в детстве, перескакивала через события Святой Недели, торопясь услышать бряцание кимвал на Пасху. Мы никогда не отправляли богослужение в Страстную пятницу. Мы отмечали Тайную вечерю только четыре раза в год: неловкая церемония, во время которой ответственные за порядок с торжественными лицами проверяли, как выносятся подносы с чашечками, которые были едва ли больше наперстка, и разломленными крекерами.

«Римская католическая церковь не верит в Воскресение», — говорили мне, и это объясняло тот факт, почему католические девушки носили кресты «с маленьким человечком на них». Мессу, как я понял, они совершали с зажженными свечами в руках, как некий культовый обряд, что было признаком их сосредоточенности на смерти. Мы, протестанты, поступали иначе. Свою лучшую одежду, свои хвалебные гимны и те немногие освященные украшения, которые у нас были, мы хранили до Пасхи.

Когда я начал изучать теологию и историю церкви, я понял, что моя церковь была не права в отношении католиков, которые веровали в Пасху так же искренне, как мы, и, в действительности, написали множество постулатов, великолепно выражающих эту веру. Из Евангелий я также узнал, что, в отличие от моей церкви, библейское повествование скорее замедляется, чем убыстряется, когда дело доходит до Страстной недели. Евангелия, сказал некогда один христианский комментатор, это хроники последней недели Иисуса с предисловием, заметно превосходящим его по длине.

Лишь очень немногие из тех биографий, которые мне доводилось читать, отводили более десятой части своих страниц смерти человека — включая биографии таких людей, как доктор Мартин Лютер Кинг и Махатма Ганди, которые умерли насильственной и значимой в политическом отношении смертью. Евангелия, однако, посвящают едва ли не треть своего повествования атмосфере последней недели жизни Иисуса. Матфей, Марк, Лука и Иоанн видели в смерти Иисуса его основную тайну.

Только в двух Евангелиях упоминаются обстоятельства его рождения, и все четыре отводят очень мало места его воскресению, но каждый летописец приводит подробное описание тех событий, которые привели к смерти Иисуса. Ни малейшего сходства с тем, что происходило до того. Небесные существа появлялись в нашем измерении и исчезали из него и до Воплощения (вспомним борьбу Иакова и гостей Авраама), и даже несколько человек пробуждались от смерти. Но когда Сын Божий умер на планете Земля — как могло так случиться, что Мессия потерпел поражение, что Бог был распят? — сама природа содрогнулась от происшедшего: задрожала земля, раскололись скалы, небо потемнело.

В течение нескольких лет, когда подходила Святая неделя, я прочитывал описания всех Евангелий, иногда по порядку, иногда вовлеченный в выстроенную «гармонию Евангелий». Каждый раз я чувствовал себя сметенным абсолютным драматизмом произошедшего. В простом, неприукрашенном повествовании заключается необыкновенная сила, и я почти что слышу глухой, скорбный барабанный бой на заднем плане. Никакое чудо не вмешивается в происходящее, не происходит никакой попытки сверхъестественного спасения. Это трагедия, достойная Софокла или Шекспира.

Могущество мира, самая непоколебимая в своей софистике религиозная система своего времени, находящаяся в коалиции с самой мощной политической империей, обращает свою силу