В старой Африке - Дмитрий Быстролетов

Гай молчал.

— Ну, ван Эгмонд? По рукам? Встретимся и махнем через границу?

— Нет.

— Хотите, поговорим о денежной стороне дела. Мы могли бы подписать договор.

— Нет.

— Вы не верите мне, я вижу! И консул скороговоркой начал сыпать практические указания, направленные на благо первооткрывателя. Тот думал о своем и кивал головой.

— Ну, вы поняли теперь все? Я забочусь о себе, конечно, но от этого выигрывает третий — прежде всего вы лично. Вы, ван Эгмонд. Так по рукам? Консул протянул руку.

— Нет, — ответил Гай и встал.

— Люди прыгают в воду и рискуют жизнью, спасая самоубийцу. Вы не знаете жизни. Я встречу вас на дороге около фактории. Я буду следить через нашу агентуру за каждым вашим шагом. Я спасу вас, вопреки вашему неразумию. До свидания! — крикнул мистер Крэги. На тротуаре остался брошенный им розовый цветок.

В гостинице в комнате Гай неожиданно нашел тишайшего и смиреннейшего отца Доменика.

— Вы забыли запереть дверь или слуга забыл после уборки — словом, не обижайтесь! Я решил подождать вас здесь. Так лучше: не хочу, чтобы нас видели. Разговор должен остаться между нами.

Гай сел на стул верхом и положил руки на спинку, а голову на руки.

— Сколько вы предлагаете за мою голову? Достопочтенный пастырь раскрыл рот. Он был похож на рыбу, которую вдруг вынули из тины.

— Почему вы решили, что я пришел вас похитить?

— Из ниспосланного богом сновидения, отец Доменик. Сколько мне собираются платить и кто именно?

— Да я, собственно, так… От себя… Как христианин не мог пройти мимо…

— Повторяю: кто?

— Одно лицо, связанное с франко-германскими финансовыми кругами и заслуживающие всяческого уважения.

— Сколько?

— Сын мой, не будьте так грубы. Я могу познакомить вас, и вы сообща обсудите условия договора.

— У французов и немцев мало денег.

— Соглашайтесь, сын мой, соглашайтесь. Я уйду, а вы хорошенько все обдумайте.

Монах поднялся.

— Дело не в деньгах. Что деньги? Тлен и прах и в некотором роде печальная иллюзия. Человек смотрит на деньги, уставился на мечту обоими глазами и идет, не глядя себе под ноги. Вот мешок с золотом уже близко, он протягивает руку — ах! — летит в яму и ломает себе шею: яму-то он вовремя не заметил! Увлекся, бедняжка!

Отец Доменик взялся уже за ручку двери.

— Я написал вон там, на газете, номер телефона. Позвоните завтра.

Не вставая со стула, Гай ногой подтянул сумку и вынул из нее пистолет. — Вот полюбуйтесь, отче. Передайте этому весьма уважаемому лицу, что я стреляю без промаха стоя, сидя, лежа и повиснув вверх ногами, никогда не хожу без оружия и открываю огонь не целясь.

Духовный пастырь благочестиво перекрестил Гая и сказал мягко:

— Не забывайте, что на улицах бывают несчастья с автомобилями и пешеходами. Машины ломают шеи людям прежде, чем те успевают сунуть руки в карманы или сумки!

— Не удивляйтесь, мой мальчик: я ваш сосед, начал ремонтировать свою виллу, и пришлось перебраться в эту дыру!

Полковник Спаак появился в комнате с бутылкой и граммофоном. Он был дружелюбен до приторности.

Они кончили бутылку. Пластинка была сыграна неимоверное количество раз.

— «На моем жилете…» М-м-м… Да, «На жилете»… Завтра вы отправляетесь, ван Эгмонд, а бутылка пуста… Значит, пора расходиться, и да хранит вас бог, парень. Но на прощание хочу рассказать одну презабавную историю. Она не длинная, не бойтесь…

После мировой войны была найдена нефть в Чако, помните? Два молодца с разных концов проникли в эти болота: один от англо-голландского нефтяного концерна, второй — от американского. Немецкий генерал, работавший для англо-голландцев, успел столкнуть в воду своего конкурента, и маленькие слепые рыбки, которые там живут в реках, заживо сожрали несчастливца. Генерал добрался до Европы, и его заперли в бронированном сейфе — он был единственным обладателем зашифрованных пометок на карте. Да вы слушаете или нет? Хочется спать? Не время, мой мальчик. Моя сказочка касается вас лично. Я сейчас кончу. Немца нашли однажды утром мертвым: его отравили.

— Замечательная сказка на сон грядущий. Колыбельная песенка, которую недурно пропищал бельгийский полковник! — зевнул Гай, потягиваясь и вставая.

Спаак тоже поднялся.

— Слушайте, вы, — начал полковник с расстановкой, — мне известны все ваши разговорчики с англичанами и французами. Слышите? Я знаю содержание их. Он грубо схватил Гая за рубаху на груди.

— Я желаю знать, какой ответ вы им дали. Ну?!

Гай вынул пистолет, щелкнул предохранителем и приставил дуло к брюху гостя.

— Пуля в стволе, Спаак. Не валяйте дурака и не пытайтесь брать меня на испуг.

Он распахнул дверь в коридор.

— Мой ответ был и остается всегда тем же: «Вон отсюда, сволочь!»

Вот и последняя ночь в Леопольдвиле…

Все кончается, кончилась и эта страница жизни Гая — завтра он откроет новую, отправится искать счастья в зеленом аду. На машине хозяина гостиницы он поехал за город, чтобы освежиться и собраться с мыслями. Смутная тоска томила его. И как-то получилось, что, сам того не желая, Гай попал на высокий берег реки, вышел из машины и очутился у памятника Генри Мортону Стэнли.

Опираясь на походную палку и приложив руку к козырьку шлема, глядел он вдаль. А у ног его великая река бесшумно катила горячие воды, и при лунном свете они казались черными, как могучий поток человеческой крови.

Огромная лимонная луна устало повисла над черной многострадальной землей. Она глядела из леса, поднималась с реки, повисла в воздухе… Она наполняла Гая медленно и властно, как будто сознавая свою неотразимую силу.

«Все почти кончено… Какая радость!» — думал Гай. И знал, что это ложь, потому что ничего еще не кончено и нет и не может быть никакой радости на этой трагической земле, что для него остается лишь ядовитый напиток, щедро налитый лимонной луной в бездонную черную чашу, — тайная печаль Африки…

Глава 14. По Итури к большому лесу

Пироги цепочкой поднимались против течения неширокой полноводной реки Итури, выгребали навстречу мощной бурлящей струе цвета кофе. Справа и слева зелеными стенами подпирал небо исполинский лес, дышал горячо и тлетворно. Но все это замечалось только вблизи, а глянешь вперед с речного поворота — и сердце замрет: какая красота! Поверхность воды отражала узкую полоску неба, и после полуденного дождя она сверкала ослепительной синевой и искрилась плавленым золотом. Чудовищные деревья в отдельности кажутся грубо-бесформенными, но издали они все вместе сливались в грандиозные кулисы: река вилась меж ними, открывала все новые и новые берега, словно созданные художником-декоратором с причудливым и изощренным вкусом. Вот лесной великан низко наклонился над водой, почти перекинулся через реку как зеленый мост, и узкие и ловкие челны скользнули под бархатный занавес листьев и цветов, а Гай на ходу палкой сбросил в воду зазевавшихся обезьянок; дальше из необозримого лесного океана торчала высокая скала, и на ней веером раскинулись пальмы, и пестрые попугаи вились вокруг них пучком цветных детских шариков. Река вдруг расступилась, и над бирюзовым зеркалом воды заплясали аметистовые и рубиновые бабочки. Наконец берега сомкнулись, стало темно, река забурлила, и челны уже с трудом пробирались среди черных камней и белой пены, а над головами гребцов хлопали крыльями мерзкие летающие собаки. Гай стоял на корме последней пироги, шлем сдвинут на затылок, рукава засучены, все тело наполняла радость бытия — он жадно вбирал в себя неповторимое очарование окружающего. Длинные ряды гребцов мерно работали.