Взрыв - Виктор Михайлович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проснулись, радость моя?..
Гровс щурился от яркого солнца, его томила жажда, внутри жгло, но он еще не осмыслил, почему так плохо ему.
Жак налил рюмку коньяку, весело протянул, плеща на ковер:
— Полечитесь, господин Гровс. Можно и из одного сосуда с такой женщиной. Это даже лучше, когда из одного сосуда...
Гровс, напрягая мысль, смотрел на хрустальную рюмку, отливавшую янтарным блеском. «Вот отчего плохо...» Перевел взгляд на Жака:
— Ты чего?.. Отравить вздумал? Или у меня предела нет? — Гровс свирепел, становился с каждым словом жестче. — Ты, вообще-то говоря, зачем здесь? Вон из моей бухты! — прохрипел, уже не глядя на Жака. На глаза попался Уоткинс, бледный, испугавшийся окрика. — А ты чего с красным халатом? Бык, что ли, перед тобой? В гейзеры вас надо! Сваритесь, как рыбы. А то устрою землетрясение. Вулкан еще не потух! Слышите, шипит... К небу вас, к облакам...
Жак распрямился, стиснув зубы, посмотрел на хрусталь в своей руке, на тяжелую с вызывающей этикеткой бутылку. Замахнулся, чтобы швырнуть этот сосуд и бутылку, и уже представил, как сверкнут на солнце осколки, со звоном разлетятся в разные стороны. Выдержал секунду, вздохнул. Потом аккуратно поставил их на край ковра.
Больше около Гровса делать нечего. Развезло-то как шефа. Впрочем, он может вести себя как хочет, он — хозяин. Что бы ни говорил, что бы ни делал, улыбайся только в ответ, признавай, что ты по сравнению с ним — ничтожество, тогда и будешь угоден.
Гровс подозрительно осоловелым взглядом окинул Лейду и Жака.
— Какие-то вы оба... ненормальные, — проскрипел он.
— Жарко, радость моя! Солнце какое!.. Правду я говорю, господин Жак? Очень жарко...
Лейда улыбалась, гладила плечи Гровса ладонями, тараторила, заглядывая ему в глаза, показывая тем самым свою любовь и верность:
— На этом чудесном пляже, господин Гровс, хорошо бы сделать небольшой тент. И столик... Мы бы с вами, господин Гровс, не жарились вот так... Очень жгучее солнце, очень! А под тентом нам с вами было бы еще лучше...
— Распоряжусь, — клонилась на руки Лейды тяжелая голова Гровса.
Теперь окончательно уяснил Жак: ни с Лейдой, ни с Гровсом нынче ничего не решишь. Она не поняла всю серьезность его замысла. Думала небось, что все это болтовня, обычная, как с клиентами. Впрочем, и он хорош. Следовало бы не терять время на этом ковре, а поговорить с ней, разъяснить, чего он хочет. Но даже по его отрывочным словам могла бы догадаться: не случайно повторял он одно и то же. Или она так уж глупа? Жак осторожно кашлянул, стараясь привлечь внимание Лейды. Не тут-то было! Кроме Гровса, для нее сейчас никого не существовало. То оглаживала его, то ладошками, как веером, гнала к его лицу воздух, а он морщился, чмокал губами. В таком состоянии разве может Гровс внятно что-либо объяснить? Пусть не объясняет, но хотя бы чуть-чуть проболтается! Мог бы проболтаться о его, Жака, дальнейшей судьбе, если бы не чрезмерная угодливость Лейды. Теперь Гровса никакими силами не изолируешь от нее, а значит, не настроишь на тот лад, который требовался, — на разговор о работе. Вместо того чтобы помогать Жаку, Лейда по незнанию своему стала помехой для него в достижении цели.
Бесполезной оказалась вся поездка к морю. Расстроился Жак, пусто показалось вокруг, пусто и в душе. Он перешагнул через угол ковра и пошел к перевалу. Под ногами сухо трещала горячая, рассыпавшаяся галька.
Уоткинс тоже понял, что сейчас с Гровсом каши не сваришь. Жаль, уходит такой момент... Уоткинс аккуратно свернул халат, положил на ковер рядом с бутылкой и пошел следом за Жаком. Было жарко, пришлось закрыться от солнца своей же кое-как свернутой одеждой.
— Какой вы сильный!.. Как вы расправились с ними! Они вовсе не нужны в нашей бухте... — бездумно лепетала Лейда.
Гровсу было безразлично все, что она плела, но ему нравилось ее мурлыканье, он даже захотел выпить с ней из одной рюмки.
3
Дальними кварталами, в обход всех дорог, на которых можно столкнуться с Хаббартом или Жаком, Уоткинс подошел к дому, в котором жил Гровс. Было раннее утро, Гровс должен находиться у себя в квартире.
Уоткинс уже не сомневался, что у руководителя Центра и у француза появилось что-то весьма тайное. От кого таить? Хаббарт всегда в курсе всех дел, от него ничего не скроешь. От Петракова или от Регины? Ну, этих людей в великие таинства посвящать не будут. Остается одно — от Уоткинса. Вот он и решил вывести всех на чистую воду. Жак должен прийти в роскошные апартаменты Гровса. Уже по одному визиту в столь неурочное время можно сделать вывод о характере посещения. Не просто это, не чисто. А коли так, то и он, Уоткинс, считает возможным без всякого вызова и без предупреждения явиться в самый разгар беседы Гровса и Жака и заявить: все понятно! Ваши козни видны невооруженным глазом. Давайте объясняться начистоту, не должен он, Уоткинс, оставаться в стороне в случае успеха эксперимента над солдатом и парнями в казарме.
Он осторожно выглянул из-за угла и тут же отпрянул: на окнах Гровса шевелились шторы. Горничная или он сам? Побледнел Уоткинс, когда обнаружил: носок левого башмака высовывался за угол. Осторожно сделал несколько шагов назад, вынул платок, вытер неожиданно выступивший пот. Ах, боже ты мой, не заметили бы его! Постоял, приказывая себе успокоиться, снова начал продвигаться к злополучному углу.
На двери подъезда квартиры Гровса блестела никелированная ручка, отливали светло-коричневым лаком тонкие завитушки резьбы по дереву, проступавшие по углам. Блеск ручки и лаковая слизь раздражали Уоткинса. Ни в одном подъезде всего научного Центра нет такой вызывающе красивой двери. Когда-то, во время первого визита на квартиру Гровса, он любовался ею. Она немного напоминала массивные, со старинными вензелями двери особняков Лондона. Но сейчас стоило Уоткинсу выглянуть чуть-чуть, как ему тотчас бил в глаза острый луч от дверной никелированной ручки. Как нарочно! А может быть, это управляемый луч? Он, Уоткинс, замечен, и теперь этим лучом, как лазером, установлена за ним слежка? Он понимал, нелепо это — дверная ручка и луч лазера, но не мог отделаться от мысли, что в эти минуты за
