Вольная Русь - Анатолий Спесивцев

Хм… а таки и, правда, внешние угрозы для Малой Руси и её жителей сейчас несравненно менее опасны, чем потенциальные внутренние беспорядки. Москва ещё долго будет переваривать пустовавшие ранее чернозёмные земли. Да и обречена она бодаться со шведами за Балтику, а если удастся задуманный Хмелем обмен территориями — царю, все земли севернее Припяти, нам — Черниговщина и Слобожанщина южнее Белгородской засечной черты, так совсем хорошо будет. Царь с полным правом припишет к титулу всея Белая Русь и, попытается приписать Литву, Курляндию, Лифляндию с Эстляндией, а Хмель объединит под своей булавой Малую Русь. Сильно сомневаюсь, что царю удастся подмять под себя всю Прибалтику, но разделение интересов Вольной и Великой Руси станет свершимся фактом. При сохранении права на свободную торговлю, получится огромное экономическое пространство. Пока с бедным населением, но при увеличении благосостояния граждан Вольной Руси, придётся чесать по этому поводу репу и царю. Иначе начнётся воистину массовое бегство людей из Великой Руси в Вольную, пока-то беглецов не так уж много и то там выражают недовольство».

Концерт тем временем сменился джигитировкой под барабаны и бубны. Всадники — каждый второй с кавказкой или ногайской физиономией — лихо совершали головоломные кульбиты под одобрительные вопли распалённых представлением зрителей.

«Зрелищ-то здесь катастрофически не хватает, стоило бы всерьёз заняться театральными делами, цирком, детскими студиями… для той же пропаганды санитарии и гигиены очень полезны были бы самые примитивные представления. Только где взять на это время и силы? С имеющимися нагрузками не справляюсь, зашиваюсь по важнейшим делам. Разве что кого припрячь? Но кого? Чёрт, надо бы не забыть джур попросить, они местную жизнь, несмотря на молодость, лучше меня знают. А о пертурбациях будущих времён голову ломать нет смысла. И мозгов, и знаний не хватает, да и угадать, что случится, можно лишь случайно. Ту же войну со Швецией только пророк мог предсказать — ведь реально невыгодна она обеим сторонам была. «Делай, что должно, и пусть случится, чему суждено». Лучше Марка Аврелия об этом не скажешь. Буду и дальше заботиться о развитии страны и увеличении благосостояния семьи, об укреплении безопасности и для государства и для родных. Если не доставать Богдана предупреждениями об опасности для его потомков его коронования, то мне от власти одни плюшки и дальше будут сыпаться. А лучше, эффективнее работать на государство я физически не способен.

Эх, как жаль, что Иван смывается на Нил!.. Хорошо, что хоть Юхима его жена удержит. Тяжело всё-таки расставаться с друзьями».

Всю первую часть пути на юг Юхим провёл в совершенно не свойственных ему задумчивости и молчаливости. Внимательный взгляд, а наблюдательных людей вокруг хватало, отметил бы при этом, что настроение признанного общественным мнением святым казака регулярно меняется. Он то задумчиво хмурился от каких-то воспоминаний, то счастливо улыбался своим мыслям.

И для грусти, и для радости причины у него имелись. Впрочем, грусть не слишком подходит для характеристики глубокой обиды, им испытываемой.

«Вот уж сволочи, так сволочи! А ведь друзьями, гады подколодные, прикидывались, да не один год! Нет, правду люди говорят, что хороших колдунов не бывает. Эх, недаром Пророк запретил винопитие, недаром…»

Юхим, со свойственной некоторым непоследовательностью, уже забыл, что сам попросил друзей-характерников помочь избавиться от непреодолимой тяги к горилке. Скажем прямо — беседа с гетманом перед рейдом на Гданьск произвела на него сильное впечатление. Умел Богдан внушить страх божий даже отморозкам, не боявшимся ни пули, ни сабли, ни чёрта лысого. Сбегать с Малой Руси или помирать — пусть самой что ни на есть героической смертью — ему не хотелось. Вот он и обратился уже после набега к Москалю-чародею и Васюринскому за помощью.

Те и постарались. Сначала долго что-то обговаривали, спорили, а потом Иван среди белого дня Срачкороба усыпил и заколдовал. Да так, что теперь от малейшего запаха спиртного знаменитого шутника тошнило немилосердно, просто выворачивало. Ни в гости сходить, ни у себя уважаемых людей нормально принять будущий святой — народная молва его к лику святых уже причислила — не мог. Что же это за угощение — без наливки, горилки, пива и вина?

«Не о таком я просил! Не такое лечение мне было нужно! Это ж теперь я в изгоя превращусь — ни к людям выйти, ни у себя их принять».

Последний случай получился совсем вопиющим. Приглашённый быть крёстным отцом, Юхим с обряда крещения в церкви сбежал. Очень уж от батюшки разило перегаром, всё содержимое желудка будущего крёстного неожиданно двинулось в путь обратно. С огромным, просто неимоверным напряжением сил, удалось не облевать батюшку и малыша, выскочить на улицу, вывалив съеденный завтрак на траву там. Скандал.

Рассказывать всем о том, что его заколдовали от тяги к горилке, Юхим постеснялся. Точнее, постыдился — настоящий казак должен своей волей от соблазнов уклоняться. Пришлось врать. Первое, что на ум пришло — душа не выдержала дуновения греховности от попа. О том, что это может тому аукнуться крупными неприятностями, не сообразил, уж очень плохо сам себя чувствовал.

Батюшка, также вышедший на крыльцо церкви, услышав такое обвинение, пошатнулся, побледнел и на нетвёрдых ногах вернулся в храм. Где пал на колени перед иконой Божьей матери и начал истово молиться, то и дело, совершая поясные поклоны. Видимо, имелись у него тяжёлые не замоленные грехи, упрёк попал не в бровь, а в глаз. Кончилось всё уходом попа в монастырь, благо был он вдовцом. Опеку же за его детьми поручили одной из сестёр новоявленного монаха. Впрочем, может, под влиянием поступка отца, может, по какой другой причине, в женский монастырь вскоре удалилась и его старшая дочь. Естественно — кто бы сомневался — этот случай людская молва причислила к числу подвигов святости Юхима Срачкороба.

Крёстным отцом Юхим таки стал, на следующей неделе, уже при помощи другого батюшки, приехавшего из соседнего села. Трезвого, на вид — немного испуганного, очень старательно проводившего службу.

Кстати, находясь среди толпы пиратов и убийц (не было на фронтире других, не унизительных способов выжить, иначе как добывая пропитание саблей), Срачкороб никаких дуновений греховности от них не почуял. Может быть, оттого, что считали они себя истовыми защитниками православия. А возможно, и потому, что даже символическая выпивка в походе у казаков исключалась их законами. Здесь и от откровенных алкоголиков спиртным не пахло.

Но куда чаще выражения обиды лицо знаменитого шутника посещала улыбка счастья. Бог его знает почему, но со стороны он начинал в эти моменты выглядеть глуповатым и неопасным. В волчьей стае, вышедшей на охоту, реакция у окружающих на такое инстинктивная. А некоторая заторможенность в ответах на подколки, посыпавшиеся со всех сторон, только обострила для него ситуацию. Многочисленные жертвы его шуток и розыгрышей почуяли возможность отыграться.

Между тем, Юхим не сошёл с ума, не сдурел даже временно. Скорее наоборот, долгое воздержание от употребления спиртного и приём многочисленных укрепляющих лекарств сказались на его здоровье — в том числе духовном и умственном — самым положительным образом. Правда, сказать, что чувствует себя как в молодости, не мог. Нередко побаливали пострадавшие от спиртного, побоев и простуд внутренности, куда медленнее, с несравненно более сильными болевыми ощущениями восстанавливался мышечный тонус — и за полгода не удалось вернуть свои прежние силу и скорость движения. При всем том, мозги шутника работали уже с прежней эффективностью, выставить недоброжелателей дураками он сумел бы легко. Сумел, если бы имел такое желание, на данный момент отсутствующее. Не до того ему было.

«Святой человек» ушёл в свои переживания и воспоминания.

«От же баба — дура! Нет чтоб сказать заранее, я б… я б…»

Однако длительный, тщательный перебор возможных собственных действий оказался неудачным. Ничего путного Юхим измыслить не смог, уклонение от похода на юг — при малейшей возможности в нём поучаствовать — им отметалось с ходу, а других вариантов, иного развития событий, не имелось. Да и не могло иметься — либо идёшь в поход, либо остаёшься дома, возле жениной юбки. И хоть, впервые в жизни, ему не просто хотелось, жаждалось с невероятной силой именно остаться, уклониться от нынешней военной кампании он не мог. Сам себе такого не простил бы. Помимо запланированного взятия Истамбула, не налёта-грабежа, а полного овладения великим городом, намечалось ещё одно историческое действо, о котором-то даже из его будущих участников почти никто не знал. Не проводить одного из двух друзей, Васюринского, да почти всех боевых товарищей-сечевиков в дальний путь, скорее всего навсегда, было совершенно невозможно. Можно сказать — невообразимо.