Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер

Виктору не оставалось иного выбора, как принести графу свои извинения, что он и сделал честно и с достоинством. Гнев Жюля еще не улегся, но он понимал, что должен воспользоваться этим настроением юноши, и спокойно спросил:

— Вы любите ее? — После ужасного момента напряженного ожидания, пока Виктор хранил молчание, он сказал: — Говорите же, вы стоите не перед ней, а передо мной. Речь не идет об обидах, а о том, чтобы сказать правду. Испытываете ли вы страстные чувства к ней? Или нет?

Виктор отрицательно покачал головой. Граф вздохнул и встал. Лицо юноши выражало тревогу, но Жюль сказал ему, что удовлетворен, что разговор окончен и об этом не следует никому говорить ни слова. Мадемуазель проводят обратно в Париж, ее отсутствие объяснят тем, будто она навещала друзей в Мирандоле. Всякая переписка между ними должна быть прекращена.

Виктор нахмурился и решительно сказал:

— Месье, если вы собираетесь из-за меня наказать мадемуазель де Шерси, я считаю своим долгом остаться во Франции и быть рядом с ней на тот случай, если она решит обратиться ко мне за помощью.

Жюлю удалось скрыть гнев, который вызвали эти слова, чтобы ответить:

— Перестаньте! Я не тиран, каким ей хотелось бы изобразить меня. Я не стану упрекать ее, и она останется на попечении мадам де Шерси. Если вы напишете, когда будете за океаном, мадам де Шерси ответит вам. Вам также будет позволено наводить справки о делах моей племянницы. В ответ мы передадим вам ее послания.

Виктору явно не терпелось завершить этот разговор. Граф попросил его на час покинуть постоялый двор, чтобы можно было поговорить с мадемуазель де Шерси и решить, где она остановится до того времени, пока за ней не приедет тетя. Виктор хотел попрощаться с девушкой, но ее опекун отклонил эту просьбу. Они пожали друг другу руки, и Виктор удалился.

Настал самый трудный момент. Жюль подошел к двери комнаты. За ней царила тишина. Ему пришло в голову, что Вивиан, возможно, стоит, прижавшись ухом к двери. Но когда он постучал, ее шаги раздались из глубины комнаты — она была слишком горда, чтобы подслушивать.

С обычной строгостью указав племяннице на кресло, Жюль волновался из-за того, что ему предстояло сказать ей. Поведение Вивиан ставило его в неловкое положение и смущало. Она так упорствовала во всем, что даже не задумывалась о последствиях своих самых поразительных поступков. Даже в этой двусмысленной ситуации она не осознавала, как сильно навредила своей репутации. Он мог бы говорить без всякой жалости и представить ей всю тяжесть ее проступка. Он мог бы сделать ее объектом насмешек и позора в ее собственных глазах, но у него не хватало на это смелости.

Жюль заявил, что ее брак с Виктором невозможен и ей надлежит вернуться в Париж сразу же после того, как за ней приедет тетя. Вивиан тут же резко спросила, почему он решил разбить ее жизнь. Он не мог ранить ее и сказать, как неприятно был удивлен Виктор, когда девушка неожиданно явилась к нему. Вместо этого он заговорил о том, что произойдет, если им разрешат пожениться и уехать в Америку. Жизнь там полна опасностей, и в ней нет места героизму. Она ответила, что ей не страшны никакие страдания ради такого благородного дела.

Что ж, продолжал Жюль, она станет женой солдата, сражающегося в плохо обеспеченной армии, которая преследуется и находится в постоянном походе. Жить придется однообразно, без всяких удобств, и ей вряд ли удастся видеться с мужем. Для него она станет обузой и предметом тревог. Она будет еще одной иностранкой, лишним ртом, который надо кормить. Если она предпочтет остаться в каком-нибудь городке и ждать там до конца войны, то постоянно будет находиться в страхе за его жизнь, окруженная чужими людьми. Если ее так заботит благородное дело, то в Париже она может принести этому гораздо больше пользы, используя свое красноречие и энергию, чтобы привлечь к нему новых сторонников, помогая Дину набирать новых солдат, собирая средства. В этих делах она уже проявила свой талант, и это может принести пользу.

Вивиан спокойно слушала опекуна, но он не был уверен, что убедил ее. В конце он сказал:

— Перед вами стоит более трудный выбор, чем перед Лафайетом, Луни и другими молодыми людьми: когда они хотят сражаться, им остается лишь взять в руки меч. Возможно, вы не меньше их страстно желаете уехать в Америку, и я верю, что вы не менее храбры. Но вы женщина и не можете сражаться так, как они. Мадемуазель, вы должны сражаться по-своему. Просто следовать за ними бессмысленно. Вы меня понимаете?

Она задумалась на мгновение, затем нехотя кивнула в знак согласия. Жюль видел разочарование в ее глазах и удивился, почему она не плачет, поняв, что ее мечты рухнули.

Наконец Вивиан спросила:

— Как вы узнали, что я здесь?

Он рассказал, как Онорина заполучила ее письмо у Луизы де Биянкур, но умолчал о подозрениях относительно этой юной особы. В прежние дни племянница очень бы обеспокоилась подобным вмешательством в ее дела, однако теперь ее охватило чувство стыда, ибо при упоминании этого письма по щекам разлился румянец, и она молчала, опустив глаза. Он жалел и хотел утешить ее.

Вдруг она воскликнула:

— Я не могу позволить, чтобы вы плохо думали о Викторе! Я хотела, чтобы мы поженились и отправились в Америку, но когда я увидела его и он стал со мной так разговаривать… — Она умолкла, невольно застонала и добавила тихо: — Я вела себя очень глупо. Получается, он в последних письмах, радуясь, что уезжает, сказал гораздо больше, чем чувствовал. Я нравлюсь Виктору, но он не любит меня. Вы не должны думать, будто он пытался соблазнить меня. Эта ужасная ошибка произошла не по его вине.

— Вивиан, вопреки тому, что вы думаете обо мне, я хорошо узнал вас. Вами движут сильные чувства, и вы не можете скрывать их. Ваше отношение ко мне, например, столь прозрачно, что даже по тому, как вы покидаете комнату, я могу определить степень вашей враждебности ко мне в конкретный момент. — Она выглядела столь смущенной, что Жюль поспешил договорить: — Точно так же вы относитесь к другим. Извините, если ошибаюсь, но я до сих пор не заметил ни одного признака, который убедил бы меня в том, что вы влюблены в Виктора де Луни.

Дрожащим голосом она спросила:

— Почему вы мне это говорите?

— Вы обвинили меня в том, что я гублю вашу жизнь. Я пытаюсь доказать, что не отниму у вас ни грана счастья, запрещая вам отплыть в Америку. Но вы были бы правы, обидевшись на меня, если бы я встал на пути истинной страсти.

Девушка еще больше покраснела.

— Вы смеетесь надо мной, — прошептала она.

— Отнюдь нет! — Жюль опустил голову и, тщательно подбирая слова, попросил: — Скажите, что вы любите Виктора де Луни, и я сделаю все, чтобы загладить свою вину. А если не любите, мы тотчас же прекратим разговор на эту тему.