Невидимка и (сто) одна неприятность (СИ) - Ясная Яна

Умом я понимал, что даже если мы пересечемся в коридоре, мне не дадут сказать и четверти того, что хотелось. Только повода выбеситься на не давшего нам поговорить наставника не появилось — Лали нигде не было.

Панорамные окна замковых коридоров, по-прежнему открывавшие взгляду дивные виды заросших лесом гор, удивительно дисгармонировали с моим состоянием и вместо умиротворения селили в душе тоску, злость на собственное бессилие и обреченное желание когда-нибудь выбраться из этого дерьма, в которое меня затолкал заботливый родитель.

Но коридоры с видами закончились быстро, а дерьмо виделось бесконечным.

В пустующей без секретаря приемной мистер Кроуч буркнул мне:

—  Можешь сесть.

Но я только мотнул головой: если на то, чтобы не шагать по приемной, выплескивая напряжение в движении, моего самоконтроля еще хватало, то на то, чтобы демонстрировать расслабленность сидя —  уже нет.

Я прислонился к стене —  руки в карманах, нога за ногу, вальяжная наглая поза, которая выбесит папочку еще до того, как мы обменяемся хотя бы словом —  и прислушался к голосам за неплотно прикрытой дверью кабинета.

А голоса, между прочим, постепенно набирали силу. Разговор в ректорской шел на повышенных тонах.

Эрика Лагранжа, первого мага страны, председателя и почетного члена всего на свете, слышно, впрочем, не было. Солировал ректорский гневный голос:

—  Мистер Лагранж, что вы себе позволяете?

Да всё. Всё он себе позволяет, мистер Торнвел. Вы даже не представляете, с каким размахом.

—  То что мы пошли вам навстречу, согласились на уступки, не означает, что вам позволено всё, что угодно!

Вообще-то, означает. Коготок увяз —  всей птичке пропасть, митер Торнвел, а наш с вами дорогой мистер Лагранж из тех, кто выжмет максимум из любой представившейся возможности. И из любого, кто подвернется под его руку.

Вот только почему “вам”, а не “вашему сыну”?..

—  Нынешняя ситуация переходит все границы! —  лютовал Торнвел.

Это он, конечно, зря. Сейчас родитель даст ему выговориться, а потом покажет, что такое на самом деле —  “переходит все границы”. Рычагов давления у него имеется во множестве, на самый взыскательный вкус —  и на самый строптивый хребет.

Плавали, знаем.

—  Наркотики в моем заведении —  это не шутка, и мы планируем провести тщательное расследование с привлечением аттестованных специалистов, кроме того, с этого момента отменяются все послабления режима, вроде поездок домой на выходные, а если вас это не устраивает  —  вы можете в любой момент забрать вашего отпрыска, и…

Дослушать мне не удалось. Мистер Кроуч, тоже гревший уши о разговоры начальства, спохватился, что я занимаюсь тем же самым, и, укорив меня взглядом, прикрыл дверь.

А жаль.

Там скоро должно было начаться самое интересное: виртуозное и непринужденное уничтожение самолюбия противника.

В тишине приемной время потянулось гораздо медленнее.

Мне, наверное,  следовало болеть за ректора.

Если ему удастся меня отсюда выпереть… Лали осталось каких-то полтора года. Полтора дурацких года — если, конечно, у нее это тоже серьезно, и она не закрутит любовь с каким-нибудь придурком, вроде Эриндейла, а дождется меня.

Я-то ее дождусь без всяких “если”.

А без меня здесь, в “Горках”, ей станет легче —  рассосется центр напряжения, рассеется досаждавшее ей внимание.

Всякие истеричные королевы и короли не будут шарить по ней взглядывая, выискивая “десять отличий от прежней Невидимки”, и не втянут ее в свои игрища.

А отцу придется здорово потрудиться, чтобы найти другое подходящее под его требования заведение. Я могу предположить разве что тюрьму, но оттуда, вот жалость, на выходные не отдают!

Эта мысль должна была бы пробуждать злорадство.

А пробуждала только тоску.

Если меня отсюда выпрут… Под грудиной слева болезненно защемило.

Тяжелое самокопание прервала дверь —  она открылась с легким щелчком, особенно различимым в тишине, и первой в приемную вышла миссис Лайм. Секретарь выглядела взмыленной и пожеванной.

Вслед за ней вышел мистер Торнвел —  прямой, как палка, от распирающего его бешенства, бледный и с желваками на скулах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Отец появился последним и выглядел он спокойным и расслабленным. Вранье: спокойным Эрик Лагранж остается почти всегда, а вот расслабленным —  не бывает.

Он обвел приемную директора взглядом (на мне этот взгляд не споткнулся, скользнув, как по книжным шкафам и прочим картинам на стенах) и небрежно бросил:

—  Мне необходимо поговорить с сыном наедине.

Ректор лично сопроводил нас в ближайший пустующий кабинет и вышел, вежливо прикрыв за собой дверь —  хотя, подозреваю, с куда большим удовольствием, он бы подпер ее снаружи поленом и поджег.

Отец дождался, пока дверь закроется, шевельнул пальцами, ставя защиту.

И, как ручку, достал из внутреннего кармана пиджака шприц.

—  Закатывай рукав.

Элалия

Мне казалось, я сплю. Сплю и вижу какой-то абсолютно бессмысленный с вкраплениями кошмара сон. А ведь начался день очень даже неплохо — Алисон вернулась и заняла свое законное место рядом с Мирей, и первая красавица так обрадовалась возвращению своей бессменной компаньонки, что, кажется, совершенно забыла про меня.

А потом по школе прогремела новость: Даниэль Лагранж приволок в Горки наркотики и чуть не довел двух парней до передозировки.

И вот отсюда начался сон. Другого объяснения у меня нет! Этого не может быть, потому что быть не может.

Воспитанники гудели пчелиным роем, обмен информацией, как достоверной, так и не очень, происходил практически мгновенно, но что из всего озвученного правда, а что — буйная фантазия особо впечатлительных?

И я была в твердой уверенности, что все это ерунда и какое-то нелепое недоразумение, пока не услышала, что у тех двоих идиотов было магическое истощение.

Даниэль и наркотики в моей голове отказывались сосуществовать рядом.

Даниэль и магическое истощение…

“Мне сказали, что его выгнали за наркоту”, — прозвенел в ушах лениво-наглый голос Эриндейла.

Он ведь тогда ничего на это не сказал...

Нет. Я не буду уподобляться остальным. Я не буду строить версии на основании слухов и домыслов. Я сейчас найду его и все сама спрошу.

“Да-да, у тебя такой многократный успешный опыт по добыванию правды из Даниэля Лагранжа,” — прогундосил где-то на периферии сознания мерзкий голосок.

Я отмахнулась от него и вместо того, чтобы идти на занятие, поспешила к ректорскому кабинету. Если сейчас он там, то когда выйдет, я его перехвачу и…

Присутствие мистера Кроуча стало для меня неожиданностью. Я машинально спряталась за колонной, позволяя ему пройти, и наставник меня не заметил. А Даниэль и вовсе не смотрел по сторонам, уставившись куда-то в одну точку.

Логическая цепочка, выстроенная годами, проведенными в Зеленых Горах, сложилась мгновенно — если бы Лагранжа отпустили из кабинета на все четыре стороны, он бы шел один. А сопровождение наставника после беседы с ректором означало фактически только одно.

Если его сейчас запрут в подвале…

— Лагранж… — сиплый оклик сорвался с моих губ прежде, чем я успела подумать.

Парень вздрогнул, обернулся, открыл рот:

— Лали, я…

— Мисс Хэмптон, почему вы не на занятии?

Естественно, глупо было надеяться на то, что мистер Кроуч позволит нам вдоволь пошептаться в сторонке, но все равно, это было так обидно! Недовольный взгляд наставника давил с такой силой, что я не выдержала. С позором сбежала.

И оставалось только гадать, что именно собирался мне сказать Даниэль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

“Я не виновен” или “я виноват”?

Сам по себе подвал ничего не значил. Даниэля туда вполне могли отправить просто пока идет разбирательство, чтобы не обменивался информацией с другими. Но мне-то что теперь делать?

Я сделала круг по коридору и вернулась ошиваться возле ректорского кабинета, куда следующим привели Кристиана Эриндейла…