Пелагия и чёрный монах - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из блеклого тумана, покачивающегося над берегом, к трапу медленно двигался массивный чёрный силуэт.
Бег на длинную дистанцию
В глаза Полине Андреевне бросились руки монаха, неторопливо, уверенно засучивающие рукава рясы. Смысл жеста был настолько очевиден, что заново воскресшая сразу перестала вдыхать благословенный запах жизни, а, следуя примеру своей юркой подруги по несчастью, со всех ног бросилась к трапу.
Сбежала по шаткой доске на сушу, нырнула под растопыренную лапищу капитана и припустила по гальке, по камням, а после по тропинке туда, где по её расчёту должен был находиться город.
Оглянувшись, увидела, что Иона топает следом, тяжело грохочет сапогами. Только где ему было угнаться за быстроногой бегуньей! К тому же одно дело — длинная ряса, и совсем другое — легчайшие, не сковывающие движений сатиновые панталоны.
Не вызывало никаких сомнений, что, если бы сейчас происходили олимпийские состязания, эта новомодная европейская забава, медаль за быстроту бега досталась бы не преследователю, а его несостоявшейся жертве.
Госпожа Лисицына оторвалась на двадцать шагов, потом на пятьдесят, на сто. Вот уж и топота почти было не слышно. Однако всякий раз, оглядываясь, она видела, что упрямый капитан всё бежит, бежит и сдаваться не думает.
Тропинка была совершенно пустынна, по обе её стороны простирались голые луга — ни единого дома, лишь приземистые хозяйственные постройки — тёмные, безлюдные. Кроме как на собственные ноги, рассчитывать было не на что.
Ноги исправно отталкивались от упругой земли: раз-два-три-четыре-вдох, раз-два-три-четыре-выдох, но вот руки мешали чем дальше, тем больше. Согласно английской спортивной науке, правильный бег предполагал зеркальную отмашку, энергическое участие локтей и плеч, а какая уж тут отмашка, какое участие, если связанные запястья прижаты к груди.
Потом, когда тропинка начала понемногу подниматься вверх, перестало хватать дыхания. В нарушение правильной методы, Полина Андреевна дышала уже и ртом, и носом, да не с четвёртого шага на пятый, а как придётся. Несколько раз споткнулась, еле удержалась на ногах.
Топот сапог понемногу приближался, и Лисицыной вспомнилось, что новейший олимпийский артикул предусматривает кроме спринтинга, то есть бега на малое расстояние, ещё и стайеринг, соревнование на длинную дистанцию. Похоже было, что в стайеринге победа скорее досталась бы брату Ионе.
Туман растаял, да и рассвет потихоньку набирал силу, так что наконец стало видно, какую именно дистанцию предстоит одолеть. Слева, в версте, если не в полутора, сонно серел колокольнями город. Так далеко выбившейся из сил Полине Андреевне было нипочём не добежать, вся надежда, что повстречается кто-нибудь и спасёт. А вдруг не повстречается?
Направо, не далее чем в трёхстах шагах, на утёсе белела одинокая башенка, по виду маяк. Должен же там кто-то быть!
Полубегом-полушагом, задыхаясь, она кинулась к узкому каменному строению. Надо бы крикнуть, позвать на помощь, но на это сил уже не было.
Лишь когда до маяка оставалось всего ничего, Лисицына увидела, что окошки крест-накрест заколочены, двор порос бурой травой, а изгородь наполовину завалилась.
Маяк был заброшенный, нежилой!
Она пробежала ещё немножко — уже безо всякого смысла, просто с разгона. Споткнулась о кочку и упала прямо перед скособоченной створкой открытых ворот.
Подняться не хватило мочи, да и что толку? Вместо этого оперлась на локти, запрокинула голову и закричала. Не чтоб позвать на помощь (кто здесь услышит?), а от отчаяния. Вот она я, Господи, инокиня Пелагия, в миру Полина Лисицына. Пропадаю!
Выплеснув страх, повернулась навстречу приближающемуся топоту.
Капитан от погони не очень-то и запыхался, только физиономия ещё красней сделалась.
Прижав к груди руки (получилось — будто молит о пощаде), Полина Андреевна проникновенно сказала:
— Брат Иона! Что я вам сделала? Я ваша сестра во Христе! Не губите живую душу!
Думала, не ответит.
Но монах остановился над лежащей, вытер рукавом лоб и пробасил:
— Свою душу погубил, что ж чужую жалеть?
Оглядевшись, поднял с обочины большой ребристый камень, занёс над головой. Госпожа Лисицына зажмуриваться не стала, смотрела вверх. Не на своего убийцу — на небо. Оно было хмурое, строгое, но исполненное света.
— Эй, любезный! — послышался вдруг звонкий, спокойный голос.
Полина Андреевна, уже смирившаяся с тем, что её рыжая голова сейчас разлетится на скорлупки, изумлённо уставилась на Иону. Тот, по-прежнему держа над собой булыжник, повернулся в сторону маяка. И точно — голос донёсся с той стороны.
Дверь башни, прежде затворенная, была нараспашку. На низком крылечке стоял барин в шёлковом халате с кистями, в узорчатых персидских шлёпанцах. Видно, прямо с постели.
Лисицына барина сразу узнала. Да и как не узнать! Разве забудешь это смелое лицо, эти синие глаза и золотую прядь, косо падающую на лоб?
Он, тот самый. Спаситель котят, смутитель женского спокойствия.
Что за наваждение!
Искушение святой Пелагии
— Положи камешек, раб божий, — сказал писаный красавец, с интересом разглядывая дюжего монаха и лежащую у его ног молодую женщину. — И поди сюда, я надеру тебе уши, чтоб знал, как обращаться с дамами.
Он был просто великолепен, произнося эти дерзкие слова: худощавый, стройный, с насмешливой улыбкой на тонких губах. Давид, бросающий вызов Голиафу, — вот какое сравнение пришло в голову растерявшейся от быстроты событий госпоже Лисицыной.
Однако, в отличие от библейского единоборства, камень был в руках не у прекрасного героя, а у великана. Издав глухое рычание, сей последний развернулся и метнул снаряд в невесть откуда взявшегося свидетеля.
Тяжёлый камень наверняка сбил бы блондина с ног, но тот проворно отстранился, и булыжник ударил в створку открытой двери, расколов её надвое, после чего упал на крыльцо, стукнулся одна за другой обо все три ступеньки и зарылся в грязь.
— Ах, ты так! Ну, гляди, долгополый.
Лицо рыцаря сделалось из насмешливого решительным, подбородок выпятился вперёд, глаза блеснули сталью. Чудесный заступник бросился к монаху, принял изящную боксёрскую стойку и обрушил на широченную морду капитана целый град точных, хрустких ударов, к сожалению, не произведших на Иону никакого впечатления.
Верзила отмахнулся от напористого противника, как от назойливой мухи, потом схватил его за плечи, приподнял и отшвырнул на добрых две сажени. Зрительница только ойкнула.
Блондин немедленно вскочил на ноги, сорвал с себя неуместный при подобном положении дел халат. Рубашки под халатом не было, так что взору Полины Андреевны открылись поджарый живот и мускулистая, поросшая золотистыми волосами грудь. Теперь боец стал ещё больше похож на Давида.
Видимо, поняв, что голыми руками с этаким медведем ему не сладить, обитатель маяка повернулся вправо, влево — не сыщется ли поблизости какого-нибудь орудия. На удачу, подле сарая с провисшей дырявой крышей в траве валялась старая оглобля.
В два прыжка Давид подлетел к ней, схватил обеими руками и описал над головой свистящий круг. Кажется, шансы противоборцев уравнялись. Полина Андреевна воспряла духом, приподнялась с земли и вцепилась зубами в верёвку. Скорее развязать руки, скорее прийти на помощь!
Голиаф оглобли нисколько не испугался — шёл прямо на врага, сжав кулаки и наклонив голову. Когда импровизированная дубина обрушилась ему на темя, капитан и не подумал уклониться, лишь слегка покачнулся. Зато оглобля переломилась пополам, словно спичка.
Капитан снова схватил противника за плечи, разбежался и швырнул, но уже не на землю, а об стену маяка. Просто поразительно, как блондин от такого сотрясения не лишился чувств!
Шатаясь, он вскарабкался на крыльцо — хотел ретироваться в дом, где у него, вполне возможно, имелось какое-нибудь другое оружие защиты, более эффективное, чем трухлявая оглобля. Но Иона разгадал намерение красивого барина, с рёвом ринулся вперёд и настиг его.
Исход поединка сомнений уже не вызывал. Одной ручищей монах прижал бедного паладина к дверному стояку, а другую не спеша отвёл назад и сжал в кулак, готовясь нанести сокрушительный и даже, вероятно, смертельный удар.
Тут госпожа Лисицына наконец справилась с путами. Вскочила на ноги и с пронзительным, высочайшей ноты визгом понеслась выручать своего защитника. С разбега прыгнула капитану на плечи, обхватила руками, да ещё и укусила в шею, оказавшуюся солёной на вкус и жёсткой, будто вяленая вобла.
Иона стряхнул невесомую даму с себя, как медведь собаку: резко дёрнул туловищем, и Полина Андреевна отлетела в сторону. Но от рывка капитан, стоявший на краю крылечка, утратил равновесие, покачнулся, взмахнул обеими руками, и Давид не упустил выгодного, неповторимого случая — что было сил боднул детину лбом в подбородок.