Барышня-певица, или наследство польской бабушки (СИ) - Князева Мари

- Тише, тише, любимая, - прошептал Гаяр. - Расслабься. Всё будет хорошо... Дай мне немного приласкать тебя.

ГАЯР

Все мои оптимистичные и амбициозные планы рухнули во время разговора с дядей. Нет, я не слепо питал своё воображение иллюзиями - совершенно серьёзно в них верил, не сомневался ни на минуту. Так сильно горело во мне чувство к Лайле, что я и мысли не мог допустить о нашей скорой разлуке. Нет! Не отдам, не отпущу! Вся моя злость, ревность, неприятие были направлены на упрямых родственников. Но дядя совершенно перевернул мой взгляд на эту проблему, заставил посмотреть на неё с другой стороны. И оттуда стало ясно видно: это я - злодей. Своей волей обрекаю самое любимое для меня существо на свете на пожизненные страдания. И дело тут не в том, кто прав: мы с Лайлой или наши родители. Просто действуя наперекор их воле, мы совершаем преступление. Но моя птичка никогда бы не сделала этого, если бы не мои решительность и настойчивость. Я всё придумал и организовал, я веду себя недостойно, постоянно нарушая запреты Бога, в стремлении к собственным удовольствиям.

- Подумай о ней, мой мальчик, - вещал дядя Хафиз. - Об этой девушке, в которую, как ты утверждаешь, влюблён без памяти. Представь себе её дальнейшую судьбу. Даже если она станет твоей законной супругой, это ведь ещё не всё. Вы будете жить в социуме, который... отринет вас как недостойных. Понимаешь, как это будет тяжело?

- Разве, вернувшись сейчас домой не повенчанными, мы не окажемся в той же самой ситуации?

- Нет. Вам нужно встретиться всем вместе, с родителями, и получить их благословение.

- Они и раньше наотрез отказали нам в нём, а после всего...

- Господь милостив, мальчик мой. Если ваш союз Ему угоден, всё закончится хорошо и счастливо.

Слушая дядю, я сначала пытался возражать, но потом стал всё глубже погружаться в уныние и отчаяние. Побег из его дома был частью этой внутренней борьбы с самим собой. Мне было так плохо, как, кажется не было ещё никогда в жизни. Я не справился. Я подвёл любимую, родителей - всех, кто сколько-нибудь важен для меня.

Не зная, что дальше делать, я поделился своей болью и недоумением с Лайлой, но она не согласилась с моей виной и всё взяла на себя. Я понял, что это конец. В течение ближайших суток нас разлучат, и мы больше никогда не увидимся. Грудь сдавило такое отчаяние, что стало трудно дышать. Я не мог, просто не мог вот так добровольно расстаться с нею. Я к ней прирос, сжился, я не мыслю своего существования без неё. Она нужна мне, как воздух!

А потом моя птичка снова удивила меня. Я не ожидал такого, и, конечно, это совершеннейшее безумие и глупость. Нам нельзя это делать, тем более сейчас, когда наши отношения под вопросом. Но отказаться не смог. Я малодушен, надо это признать. Дядя прав, я недостойный человек. Иначе сберёг бы честь возлюбленной любой ценой. Но в тот момент я не мог думать - только чувствовать. Безумную горечь в ожидании скорой разлуки. Жар её тела в моих руках. Просто нечеловеческое томление собственной плоти. Я сходил с ума от желания обладать Лайлой. Я хотел стать первым и единственным её мужчиной, и это перечёркивало все разумные доводы в моём мозгу и срывало все цепи и заслонки, что я выстроил с таким трудом.

Освободив её и себя от одежды, я постарался хоть немного подготовить любимую к тому болезненному событию, что её ожидало. Укрыл стройное тело одеялом, долго обнимал и гладил его, постепенно подбираясь к заветному месту. Лайла тоже не отставала, то и дело принимаясь ласкать меня - пару раз даже пришлось остановить её, чтобы всё не закончилось слишком рано.

Наконец, она позволила прикоснуться к ней там. Перестала зажиматься и стесняться, а я вообще забыл обо всём на свете. Мягкие, влажные, сладкие врата рая. Моего, персонального. Если бы только я смог обладать ими всю оставшуюся жизнь... кажется, больше не о чем и просить у судьбы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Лайла томно вздохнула, когда мои пальцы прошлись там. Она словно была тонким и изящным музыкальным инструментом, на котором я играю музыку наслаждения. Я становился всё смелее, настойчивее, а стоны моей возлюбленной - всё громче. Она изгибалась от удовольствия, заставляя меня самого сгорать в этом огне и забывать обо всём на свете. Но настал момент, когда я понял: дальше откладывать уже некуда и незачем. Надо сделать её своей прямо сейчас. Навсегда. Выпить её боль губами, загладить руками. Стать с ней одним целым. Моя Лайла...

Она уже не боялась - раздвинула ножки и потянула меня к себе. Я лёг сверху, чувствуя себя так, будто это я лишаюсь девственности. Немного поводил там, а потом одним плавным, но быстрым движением покончил с этим и закрыл распахнувшийся в немом крике ротик любимой поцелуем. На какое-то мгновение она напряглась всем телом, а потом резко расслабилась. Обняла меня за шею, протяжно выдохнула. А вот я так не мог. Всё тело звенело от сексуального напряжения, мне хотелось двигаться до изнеможения. Подождав немного, осторожно качнул бёдрами, заглянул в глаза любимой, спросил:

- Больно?

- Ничего, - прошептала она одними губами. - Продолжай.

Двигаясь потихоньку, я покрывал поцелуями лицо Лайлы, а она время от времени сжималась, но всякий раз на мои просьбы не терпеть, а говорить всё честно, качала головой и бормотала, что просто ощущения необычные, но ничего страшного. Однако в любом случае долго ей мучиться не пришлось: внутри у неё было очень тесно, а мне от этого - так хорошо, что совсем скоро меня накрыло волной. Это произошло так внезапно, что я не успел. Не спорю, где-то глубоко внутри я и не хотел успевать. Хотел довести этот акт присвоения до конца. Так и случилось.

Я прижался взмокшим лбом ко лбу своей возлюбленной и надолго замер так, стараясь надышаться ею, запомнить это ощущение её хрупкого тела в соприкосновении с моим. Теперь мы одно целое, даже если будем находиться порознь.

Приняв душ, я повёл Лайлу опять вниз, в кафе, и заставил немного поесть. Без особого аппетита, но уж лучше так, чем она останется на растерзание родственникам без сил. Особенно после того, что между нами было.

- Как ты? - спросил я её после чая.

Она вдруг посмотрела мне в лицо широко открытыми глазами:

- Я готова.

- К чему?

- Ко встрече с ними. Я чувствую... в себе твою силу. Я больше не позволю им себя испугать. Я больше им не принадлежу. Только тебе. Мы с тобой принадлежим друг другу, никто не может нас отнять.

Эти слова странно воодушевляли меня, хотя я понимал, что это, скорее всего, только иллюзия.

- Ну что, - рвано вздохнув, спросила Лайла, - теперь можно позвонить маме?

- Ты ведь хотела сходить на море, - вовремя вспомнил я. Хотелось оттянуть тяжёлый момент любой ценой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Хорошо, пошли.

Море бушевало, совсем как чувства в моей груди, и это зрелище завораживало. Мы с Лайлой держались за руки, осторожно переступая по камням, время от времени она жалась ко мне, слегка дрожа от ветра в тонком платье.

Пахло водорослями и было очень шумно - практически невозможно разговаривать - да и не хотелось. Всё уже сказано, понято и решено.