Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

Этого не стыдятся, этим гордятся! Ведь вы были на войне, защищали родину от врага! Это делает вас таким мужественным.

Она мягко гладила его по щеке и улыбалась. Сначала было противно ощущать ее теплое прикосновение, и он только и думал, как сбросить с себя ее пальцы, а потом – то ли дело в наркотике, и он проваливался в сон, как в глубокие темные воды, то ли в ее голосе, который стал приглушенным, грудным, больше не звенел будильником, но Сацук стал оттаивать.

– Вы ведь знали атамана Степнова? Вот сердцем чую. Может быть, это он с вами такое сотворил? Вы должны все рассказать! Если вас, как и семью Коли Бейлинсона, принуждают к соучастию в преступлениях…

На этих словах сердце заколотилось сильнее, в ушах засвистело, и он ничего не мог слышать, он даже дышать не мог. Откуда она это знает? Откуда? Неужели следствию так давно обо всем известно, что уже и такая недотепа-студентка обо всем ведает?

– …зачем вы обижали бедных иностранцев? Я ведь уже догадалась, что вы нарочно вызывали агента угрозыска Баранова, чтобы тот оформлял протоколы так, как вам было выгодно. А потом его до смерти загнали. Его жена говорила про вас следствию. Вернее, она говорила про человека со шрамом, но никто на вас и думать не смеет, потому что вы не снимаете ваш головной убор и прячете лицо. Вы знали, что наши венгерские соотечественники храбро сражались на Дальнем Востоке? Знали, что много их за советскую власть погибло, что интервенты их зверски убивали, когда они грудью защищали нашу с вами родину? В легендарном интернациональном полку «Легион» было восемьсот человек иностранцев, половина из них – венгры. Ваш сосед сверху Эндре Штевик сражался с войсками атамана Семенова за освобождение Забайкалья. Отец Михэли получил тяжелую травму на Уссурийском фронте и умер от нее, он никогда не увидит, как вырастут его дети. Разве заслужил он, чтобы его сына безвинно осудили и посадили в тюрьму?

Она слишком много поглощает политинформации, подумалось не к месту. В ушах звенело, сердце клокотало от близкой опасности, которая затаилась уже давно, только ждет, когда себя проявить. О, неужели смерть его явилась в лице этой маленькой комсомолки, пришедшей читать ему нотации?

– Мало ли людей со шрамами? – страшно заплетался язык. – После войны каждый второй мужчина со шрамом.

– Это верно. Но вы сами… вы сами не хотите ли сознаться? Я обещаю, что буду просить вам смягчения приговора из-за вашей боевой травмы.

– Я не розумию, про що ви говорите, гражданочка, – голос его был такой слабый – слова звучали ужасно неубедительно и жалко. И ничего нельзя было с этим поделать, ни уйти, ни спрятаться, ни оттолкнуть ее – хлоралгидрат связал по рукам и ногам. Подумать только, его опоила комсомолка! – Вы только що подсунули мне отраву в водку!

– Неправда, – студентка чуть повела бровями. – Это не я вам подсунула, а вы меня хотели усыпить. И зачем, спрашивается? Потому что я защищаю венгров?

– Та що ви про них знаэте? – разозлился он, но выходило только шептать, едва ворочая непослушным ртом. Тьма уже сгущалась над ним, не было видно и ее фарфорового лица с алыми губками. – Это настоящие звири, як волки, жестокие, хуже немчуры. Я знаю одного такого, он дитё свое в лесу к дереву привязывал, нож дал, говорит, якщо ты чоловик, убьешь звира, если размазня – разрежь веревку и иди до дому. Я против них со штыком ходил, против венхерской кавалерии. Никогда такие не смогут стать нам ровней. Звири, истинные звири…

Ее лицо то ли отодвинулось в сторону, то ли растворилось, он не мог понять, ушла она, кто в комнате, один ли он или есть еще люди? Стало темно.

– Ничого больше ты не узнаешь, – одними губами проговорил он прежде, чем полностью провалиться в темную, вязкую трясину сна.

Глава 13

Нападение

Расследование дела об убийстве Бейлинсона протекало тяжело и муторно. Грениха не допустили к освидетельствованию Коли, вскрытие доктора тоже произвести не позволили. Швецов как-то исхитрился отправить запрос в Наркомздрав раньше нерасторопного Фролова.

Константин Федорович совершенно не ведал, как все продвигалось, пока вдруг не явился жених Колиной сестры, Леонид Соколов, и не заявил, что убийца – он.

Обвинений с Коли сразу не сняли, и в этом отчасти был повинен сам Грених, который заставил Фролова потребовать повторную экспертизу вменяемости нового подозреваемого. Тот корчил из себя нервного больного, причем очень тонко играя, будто кто-то его научил, что, как, когда говорить и каким образом себя подать, чтобы можно было отделаться психлечебницей, подведя дело под одиннадцатую статью. По ней меры социальной защиты не могут быть применены по отношению к обвиняемому, действовавшему в состоянии душевного расстройства. Но вот алиби у молодого человека не имелось вовсе. Даже Майка видела его входящим и выходящим из дома Коли как раз в то время, когда был убит доктор. Слов девочки следствию не хватило, Фролов нашел извозчика, который подвозил сестру и ее жениха, тот назвал точное время.

Это обстоятельство и подписанное признание полностью закрывали дело, и жениха Лизы собирались отправить на принудительное лечение. Но влез Грених, заявивший, что видит в его поведении сплошную фальшь. Суд экспертизу Грениха принял, и дело опять повисло. Обоих подозреваемых посадили под домашний арест.

Тем временем Швецов не сидел сложа руки, к Коле он переменился, поостыв, наконец проявил заботу и принялся оформлять бумаги на попечительство. С матерью не было никаких проблем – она сама его о том попросила, да и по причине, что они не являлись родственниками по прямой восходящей или нисходящей линии (он был племянником мужа ее троюродной тети), тотчас зашел разговор и о будущем браке. Константин Федорович был удивлен скорости принятия прокурором решений, но его, Грениха, это не касалось, тем более залог, который он внес за Колю, вернули, поскольку показания мальчика о признании собственной вины были объявлены следствием психической травмы.

День за днем дело это все отдалялось, забывалось. Только Майка ходила мрачнее тучи, и Ася все никак не могла отпустить несправедливости в отношении венгров в домах Баумановского района, вечно пропадала в той части города, собирала какие-то сведения, читала домовые книги, выписывала фамилии, что-то сравнивала, сверяла, а потом несла Фролову. Константин Федорович и так и эдак намекал ей, что лучше не мешать следствию, что это сопряжено с опасностью, но Ася настаивала, мол, не по-комсомольски, не по-товарищески бросать венгров в беде. Запрещать что-либо ей