Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы - Игорь Росоховатский

— Ты всегда любишь возражать, мама, — с упреком проговорила Ксана Вадимовна.

Свекровь ничего не ответила. «Так, конечно, вам спокойнее. Но как об этом сказать Вите?» Они вернулись в столовую, делая вид, что ничего не произошло.

Гость бросил на них быстрый взгляд.

«Неужели он что-то заметил?» — подумала старшая из женщин и вспомнила: у сигома ведь есть телепатоусилители. Он воспринимает и свободно читает психическое состояние мозга. Сигомы могут переговариваться между собой на огромных расстояниях с помощью телепатии. Значит, Валерий Павлович знает и то, о чем они говорили и о чем думают. Но почему же в таком случае он не внушил им мыслей, нужных для свершения его замыслов?

Ее уверенность в правильности решения поколебалась. Свекровь испугалась: а если это сомнение внушает он? Посмотрела на гостя, ожидая встретить тяжелый, недобрый взгляд. И была готова броситься в бой со всей страстностью и ожесточением. Но Валерий Павлович смотрел не на нее, а на Виту. Острые черты его лица, похожего в профиль на выщербленную пилу, смягчились и сгладились. И хоть около улыбающихся глаз не собирались морщинки, сейчас его лицо уже не казалось таким странным. Он смотрел на девочку-одуванчик и улыбался ей. И девочка отвечала ему тем же.

— Ты уже большая, должна сама понимать, — начала Ксана Вадимовна почти сразу же после ухода гостя.

И Вита все поняла.

Она умоляюще взглянула на бабушку. Но та повернула голову к окну, делая вид, что внимательно что-то рассматривает.

— Мама! — с упреком воскликнула Вита. — Почему ты не разрешаешь? Чем он тебе не понравился? Ксана Вадимовна несколько растерялась:

— Он не человек, девочка. Он — сигом. Помнишь, их показывали по телевизору?

— Ну и что же? — спросила девочка с таким видом, будто знала об этом раньше и не придавала значения.

— Неизвестно, с какой целью он тебя приглашает, — попыталась объяснить свой запрет Ксана Вадимовна, но Вита даже руками возмущенно всплеснула:

— Мама, помнишь? Я рассказывала, что некоторые наши девочки говорят, будто сигомы опасны. Ты тогда объясняла, что они повторяют слова глупых и отсталых людей. А теперь говоришь другое…

«Она покраснела, кажется, от стыда за меня», — подумала Ксана Вадимовна и взглядом попросила свекровь о поддержке.

А та не замедлила прийти на помощь:

— И все-таки он не человек, Вита. И мы не можем проникнуть в его замыслы.

— Он хороший, — убежденно сказала девочка. — И чего вы на него напускаетесь? Если бы жив был папа…

Ее губы уже кривились и подбородок дрожал. А глаза смотрели с вызовом.

И невольно Ксана Вадимовна снова вспомнила о портрете, который так понравился покойному мужу. А теперь существо, будто сошедшее с портрета, пришлось по душе дочери. Случайно ли это?

— Мы полетим на гравилете? — спросила Вита и поспешила добавить: — А то я уже летала на всех атмосфероаппаратах, кроме гравилета.

— А тебя на руках носили? — спросил Валерий Павлович.

Ее ресницы настороженно приподнялись, как крылья птицы, готовой взлететь при малейшем шорохе.

— Когда был жив папа…

Но еще раньше, чем услышал ответ, сигом понял, что ошибся, причинил боль.

— Я понесу тебя до Праги, — сказал он.

— Ладно, — согласилась Вита. Сначала она подумала, что это игра, а потом вспомнила, что рассказывал учитель о сигомах. Она никогда не думала, что у кого-нибудь еще, кроме отца, может быть такая ласковая и сильная рука.

Валерий Павлович бережно поднял девочку, как поднимают одуванчик.

Откуда-то из плеч сигома забили две струи, окутывая и его и Виту прозрачной упругой оболочкой.

Девочка увидела, как отдаляется зеленая земля, как навстречу, похожие на журавлиные ключи, несутся цепочки перистых облаков. Она представила, как обычно сигом летает здесь один, врезаясь в облака, и они накрывают его вот такой же холодной белой мглой. Ей стало жалко сигома: «Такой могучий и такой одинокий». И она сказала:

— Большое, большое вам спасибо. Без вас я бы никогда не смогла так летать.

Она почувствовала приятную теплоту на голове, как будто кто-то опустил руку и ворошит ее волосы.

— Посмотри вниз, Вита!

Под ними проплывали цепи холмов. Их покрывал туман, и только меловые вершины, как маски, выглядывали из него.

— Будто в сказке, — сказала девочка, и по ее голосу угадывалось, что она всегда готова к встрече с чудесами.

— А в космос вы тоже могли бы вот так полететь? — спросила она.

— Могу, — ответил сигом.

— А что вы еще можете необычного? Он улыбнулся и задумался.

«Почему взрослым так трудно иногда отвечать на наши вопросы? Наверное, потому, что они думают, будто все знают», — подумала Вита и, чтобы помочь Валерию Павловичу, спросила:

— А на дно моря тоже можете пронырнуть?

— Да.

Он думал одновременно о девочке, о ее маме и бабушке, о себе, о том, что ему предстоит:

Я несу ее на своих руках, но она мне нужна больше, чем я ей. Даже мои создатели не подозревали, как она мне будет нужна.

Труднее всего пришлось бы им А сейчас? Как они волнуются, подозревая меня в преступных замыслах! А ведь им еще предстоит узнать правду… Смогут ли они понять?

Разгона не нужно. Скорость возникает сразу, как вспышка света. Только так можно перескочить барьер.

«Люди всегда движутся через барьеры. И то, что они живут, — уже преодоление барьера. И особенно то, что они сумели создать нас. Пожалуй, это самый большой барьер, который они одолели. А у нас впереди свои барьеры. Но нам легче, чем им, хоть мы и пытаемся помочь, подставить плечо под их ношу. Они нам дали то, чего сами были лишены: всемогущество и бессмертие, а мы им — только надежду. И сейчас эта девочка отдает мне свою ласку и восторг, а что я дам взамен? И нужно ли это ей?» Вопросы, на которые он не находил ответа… Ответ должна была дать девочка, раз ее мать и бабушка не смогли сделать этого.

— А вы можете пронырнуть сквозь время? Нам говорил учитель… Знаете, я бы тоже могла, если бы только у меня были такие органы. И я бы сначала пронырнула в прошлое, года на четыре назад…

Он понял: она открывает ему самый сокровенный свой секрет.

Она говорит неопределенно «года на четыре», но думает точно: «На четыре года».

Тогда был жив ее отец.

Сигом почувствовал, что его волнение все растет и мешает думать. Он мог расшифровать свое состояние, разобрать все нюансы, слившиеся в один поток, мощный, недоступный обычному человеку, у которого в сотни раз меньше линий связи и чувства беднее в сотни раз. Такой порыв сломил бы его, как буря сухое дерево. Но сигом не расшифровывал потока. Он включил стимулятор воли, и ему показалось, что он слышит затихающий грозный клекот в своем мозгу…