От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы - Бенгт Янгфельдт

«Однако мы узнали, что бывает и настоящее Рождество, — на улицах и в домах царили оживление и возбуждение, люди обсуждали рождественские подарки, и вчера начался настоящий праздник: веселые и радостные сыновья собрались дома, съехавшись из разных стран. Были созваны служащие в компании молодые шведы, они нарезали шелковую бумагу, золотили орехи и пили шведский пунш. В истинно рождественском настроении собрались мы вокруг большого рабочего стола — все облаченные в большие белые передники, на них некоторые из нас прикрепили красные кресты из шелковой бумаги. В полночь раскрылись двери в зал, и служитель торжественно объявил, что вот-вот прибудет рождественская елка. Она, высокая и красивая, была воздвигнута на полу посреди зала, и все мы принялись украшать ее».

В том году сочельник начался с того, что самый младший сын Нобелей явился ранним утром домой с медвежьей охоты и притащил настоящего медведя! Майя Хусс вспоминает, как Ёста в валенках ходил колесом по паркетному полу, радуясь Рождеству и удачной охоте. В пять часов собрались дети и внуки, елку зажгли, водили хоровод, и дети «были богато одарены весьма изящными игрушками».

Большой зал, в котором все собирались, напоминал «цветник своими кустами сирени, яблонями и вишневыми деревьями, а также розами», а фонтаны зимнего сада давали приятную прохладу. Господа увеселяли себя, вкушая пиво домашнего приготовления, «которое обеспечивало им истинно шведское рождественское настроение».

После того как дети разъезжались по домам, начиналась рождественская трапеза. Кушанья всегда были одни и те же: треска под белым соусом, топленое масло, горчица, перец и картошка, белое вино, запеченный в печи окорок с зеленым горошком, рисовая каша с одним орешком миндаля (тот, кому он достанется, будет в новом году счастлив), сахар и корица, а также молоко в маленьких стаканчиках и, наконец, яблочный пирог или что-нибудь подобное.

После трапезы исполняли «Вот и опять пришло Рождество» и танцевали вокруг елки. Затем следовала раздача подарков — их было больше, и они были значительнее, чем в шведский сочельник. Майя Хусс получила муфту из тюленьей кожи, два рулона русского холста, две оренбургские шали, дюжину полотенец и носовых платков, корзинку для рукоделия, сумку, кожаные папки для писчих принадлежностей и книги.

Наутро детей будили в шесть часов, чтобы ехать к рождественской заутрене в шведскую церковь. Если шел снег и было холодно, то через Неву переезжали в четырехместных санях с медвежьей полостью, в других случаях брали ландо.

Уже издалека были видны горящие свечи, их было по две в каждом окне квартиры пастора Каянуса. Как рассказывает Марта Нобель-Олейникова, «нигде в городе не было ничего подобного, в том числе и в других шведских домах». Церковные ворота открывал служитель Мальмберг с пышными рыжими бакенбардами, в черном сюртуке с золотыми крестами на обшлагах. Марта Нобель-Олейникова нарисовала красочную картину рождественской заутрени в малолюдной церкви: «На хорах виднелись бедные приходские старушки с черными платками на головах, заправленными под воротники обвислых изношенных пальто. Старушки поднимались и, приседая, кланялись при упоминании имени Христа, плакали и рыдали, кашляли и молились, сами являя собой очень печальную декорацию церкви. Перед алтарем возвышалась большая елка с толстыми стеариновыми свечами. Сам пастор Каянус или его помощник Карванен совершал богослужение, оба они были облачены в скромные черные талары немецкого евангелическо-лютеранского покроя».

Сочельник и Рождество были праздником семейным, но на следующий день в доме семьи Однеров каждый год устраивался бал, бывший, по мнению некоторых шведов, апофеозом сезона.

Дачи на Карельском перешейке

Лето проводили на дачах — снятых или собственных, в России либо в Финляндии. За вторую половину XIX в. на Карельском перешейке между Петербургом и Выборгом выросло много дачных поселков. В 1856 г. был завершен Сайменский канал, соединивший Финский залив с Сайменской озерной системой, сразу сделав Выборг с окрестностями более привлекательным для русских. А в 1870 г. открылось железнодорожное сообщение между Выборгом и Петербургом, благодаря чему начался настоящий наплыв людей с российской стороны. Спустя двенадцать лет финляндские власти по предложению «Дачного комитета» приняли решение скупать землю и нарезать участки в Куоккала, Райвола и Териоках (Репине, Рощине и Зеленогорске). Тем самым открылась эпоха купальных сезонов, во многом напоминавших шведские.

У семьи Эдварда Лидваля была дача в Сестрорецке. На этой фотографии 1913 г. сняты госпожа Эльза с детьми Альфом, Маргаретой и Оскаром

Среди тех, кто проводил лето на Финском заливе, была семья Лидвалей. Как только открылась железнодорожная линия, портняжных дел мастер Юн Петтер купил дом в районе Выборга под названием Папула. «Дед считал, что Выборг напоминает о Швеции, — пишет внучка Петтера Ингрид Лидваль. — На одной фотографии изображены две постройки на прелестном прибрежном участке, похожем на гористое место в стокгольмских шхерах. Это чудные деревянные дома с башнями и большими окнами с видом на море. Папа и его братья с большой радостью проводили лето в Выборге». Следующее поколение Лидвалей имело дачи в Териоках (Федор Лидваль) и Сестрорецке (Эдвард Лидваль).

Семья Нобелей несколько раз в 1870-х гг. проводила лето в стокгольмских шхерах, но начиная с 1882 г. пребывала на Карельском перешейке — в 1880-е гг. главным образом в усадьбе Лауритсала близ первого шлюза Сайменского канала. На протяжении многих лет семья снимала разные дачи, но в 1894 г. Эдла Нобель купила двор Кирьола в Бьёркё (приход Св. Юханнеса). После того как была прикуплена и примыкающая к двору земля, Кирьола стала занимать площадь около тысячи гектаров, превратившись в самую роскошную летнюю резиденцию из всех дач петербургских шведов.

Сначала выстроили деревянный дом, но уже в 1905 г. было готово новое, большее здание, возведенное по проекту и под руководством гельсингфорсского архитектора Густава Нюстрёма; «барочный замок в стиле модерн», как назвал этот дом один журналист, имел 20 комнат со всеми современными удобствами. Дача — если ее можно так назвать — была огромной, но ведь и семья многочисленной. С годами Кирьола наряду с петербургским домом стала второй резиденцией Нобелей, «Малой Швецией» в летнем наряде.

Кирьола пережила революцию и была местом сбора членов семьи Нобелей во все годы между мировыми войнами. Конец наступил во время Второй мировой войны: когда Красная Армия в феврале 1940 г. вторглась в эти места, финские войска, не желавшие оставлять врагу ничего, что могло бы пойти ему на пользу, взорвали дом.

Визиты знаменитостей. Баловень судьбы

Шведскую колонию в Петербурге часто посещали знаменитости из Швеции. Разумеется, сильнее всего бились сердца, когда приезжали короли и другие венценосные особы. Но в городе гостили и иные именитые шведы, например Свен Хедин, который обычно проводил несколько дней в Петербурге на пути в свои азиатские экспедиции или возвращаясь из них.

Из шведских художников наибольшее влияние имели в России, без сомнения, Александер Рослин и кумир Эльзы Баклунд Андерс Цорн. Если Рослин работал в Петербурге два года, то Цорн пробыл в России всего две недели. Однако его посещение вызвало огромный интерес и широко освещалось прессой.

Все началось с того, что Сергей Дягилев летом 1897 г. посетил в Стокгольме Художественно-промышленную выставку. Он приехал туда для налаживания контактов в связи с большой выставкой современного скандинавского искусства, которая должна была открыться в Петербурге осенью того же года. Кроме Цорна, Дягилева интересовали Карл Ларсон, принц Евгений и Бруно Лильефорс. Звездой же был Цорн, которому Дягилев нанес визит в городе Мура и предложил выставиться в Петербурге.

Годы рубежа веков ознаменовались колоссальным подъемом интереса в России к северной культуре — Ибсен, Бьёрнсон, Гамсун и Стриндберг принадлежали к наиболее читаемым и обсуждаемым критикой авторам. В Петербурге на протяжении многих лет издавалась серия антологий под названием «Северные сборники», целиком посвященных северной литературе. Следовательно, нацеленность Дягилева на Скандинавию была в высшей степени в духе времени, а интерес к Цорну вовсе не случайным — он тогда был одним из самых знаменитых европейских художников.

Скандинавская выставка открылась 11 октября 1897 г. в Императорском Обществе поощрения художеств на Большой Морской улице в присутствии Цорна; он был приглашен в качестве личного гостя Дягилева и жил у него. Было выставлено около трехсот произведений 74 авторов. Картины Цорна занимали почти десятую часть выставки. Его творчество было представлено восемью наиболее известными полотнами (в частности, «Танец на Ивана Купалу», «Тост в Идуне» и «Автопортрет с моделью») и пятнадцатью гравюрами, между тем как Бруно Лильефорс выставил семь своих работ. Среди финляндцев выделялись Эдельфельт и Галлен-Каллела, среди норвежцев — Таулов и Вереншёльд, среди датчан — Хаммерсхой.