Сказки народов Европы - Алексей Налепин

То-то обрадовался Ионицэ! Заходит он на мельницу, а людей там что-то не видно, как обычно на мельницах бывает. «Пропащая та мельница, куда народ не захаживает» — так поговорка говорит. Посмотрел Ионицэ направо, посмотрел налево и приметил тут старика. Такой он был древний, тот старик, что у него уже веки не поднимались, он их крючьями поднимал. Один он на мельнице и управлялся, едва поспевал муку в мешки насыпать — так скоро зерно мололось.

— Здравствуй, дедушка! — говорит Ионицэ старику.

— Здорово, молодец! — отвечает старик. — Скажи на милость, каким ветром тебя сюда занесло? До сей поры на этой мельнице ни один земной житель не бывал.

— Да что ж, человеку надо все изведать, девять морей и девять земель пройти — всякое повидать. Так вот и я исходил весь свет, только вот не узнал того, о чем спрашивал, никто не сумел мне сказать. Может, ты мне, дедушка, скажешь — ты человек старый, похоже, самому времени ровесник.

Старик поднял крючьями веки, посмотрел на Ионицэ и спрашивает, что ему надобно.

— Не слыхал ли ты, дедушка, про Иляну Косынзяну? — говорит Ионицэ.

— Так ведь мельницей она и владеет. На нее одну я мелю муку день-деньской. Прилетают сюда девять могучих птиц что ни день, каждая по четыре мешка зерна на себе приносит, а мне к утру надо все зерно смолоть.

Ободрился наш Ионицэ, сразу и сил у него прибавилось. Потолковал он со стариком о том о сем и сдружился с ним. А уж после напросился Ионицэ за мельника поработать, муку в мешки насыпать. Старик и рад отдохнуть, прилег на мешки и, конечно, сразу уснул — очень уж он натрудился. Ионицэ того и надо было. Живо наполнил мешки мукой, а в один мешок спрятался сам и зашил его изнутри. Между тем прилетели могучие птицы, шумят, кричат, стали окликать старика, спрашивают:

— Мука готова?

Старик еле-еле пробудился от сна, поднял веки и туда, и сюда смотрит — молодца нет как нет. Вот и пришлось старику опять одному управляться. А спросонок ему и вовсе тяжело мешки-то ворочать, насилу взвалил их птицам на спины. И полетели те птицы домой, как мысль, как ветер быстрые.

Старик, понятно, так и остался на мельнице век доживать и смерти дожидать. А долго он, бедный, ломал голову, куда подевался молодец: то ли в реке потонул, то ли на вольный свет выбрался к земным жителям.

Между тем Ионицэ жив-невредим был в надежном месте. Прилетели могучие птицы к Иляне Косынзяне и отдали мешки повару. Вспорол он один мешок, а в нем как раз Ионицэ был. Ну, и напугался тот повар, когда Ионицэ из мешка вылез!

— Да как же ты попал сюда, скажи на милость? — спрашивает он Ионицэ.

— Про то молчок, — говорит Ионицэ и показывает ему кольцо, а на кольце написано: «Иляна Косынзяна, коса золотая, в косе цветы певучие, поют дивно, за девять царств слышно».

Промолчал тогда повар и оставил Ионицэ у себя в доме жить.

Вот пришло время повару хлебы печь для Иляны Косынзяны — иного хлеба она и в рот не брала, только какой ей повар пек. Ионицэ и говорит повару:

— Дай-ка я испеку, увидишь, какой хороший хлеб будет!

— Ладно, — говорит повар.

Взялся Ионицэ за дело, засучил рукава, замесил тесто, живо-готово, посадил хлебы в печь. Вынул повар потом караваи из печи и надивиться не может, до чего пышный хлеб испекся.

Несет он Иляне каравай; она только взяла его в руки, сразу спрашивает:

— Кто испек такой чудесный, пышный хлеб?

— Кто же другой испечет? Я испек, — отвечает повар.

После того как вышел весь хлеб, повар снова собрался печь. Опять Ионицэ взялся стряпать вместо повара, и получился хлеб вдвое чудеснее прежнего. Долго дивилась Иляна, что хлеб раз от разу все лучше.

А повар не поспевал хлеб припасать. Только испекут — он уж весь, не то что прежде бывало. Оно и понятно: добрый хлеб все равно что пирог — не залежится.

Вот опять надо повару хлебы печь.

У Ионицэ от радости сердце так и запрыгало. Берется он стряпать в третий раз, сажает хлебы в печь и тут, не долго думая, взял да и запек в один каравай кольцо Иляны Косынзяны.

Повар принес каравай Иляне. Она разломила его пополам, кольцо-то и выпало. Иляна его подняла, признала свое кольцо и спрашивает:

— Кто испек хлеб?

Повар давай вилять — то, другое, пятое, десятое, ну, а после все же признался, что хлеб Ионицэ испек.

Иляна немедля послала повара за Ионицэ, привели его к ней в дом. Увидала она его, обняла и приказала дать ему платье, золотом шитое, его-то прежнее давно немыто было.

Спустя две недели обвенчалась Иляна с Ионицэ Фэт-Фрумосом и такой веселый пир задала, что весть о нем за девять земель разнеслась.

После пира Ионицэ заполучил от Иляны все ключи. И стал он полным хозяином всех палат, и покоев, и кладовых. Только вот от подвала не дала ему Иляна ключа.

Прошло сколько-то дней; захотелось все ж Ионицэ узнать, что у нее в том подвале. Попросил он ключ у Иляны; не отказала она, отдала тот ключ. Ионицэ пошел, отпер подвал и заглянул внутрь. Вдруг слышит: из бочки зычный голос раздается, просит отворить дверь пошире. Послушался Ионицэ, распахнул дверь, тут и начали с бочки все обручи слетать, да как вымахнул оттуда змей — с гору, не меньше, — и прямиком к Иляне Косынзяне. Подхватил ее и унес за девять земель.

Ионицэ давай слезы лить, а что толку — слезами горю не поможешь. Теперь опять ему надо разыскивать Иляну Косынзяну. Обул он железные лапти, взял стальной посох и отправился странствовать по свету широкому. Идет наш молодец, идет, остановится, пораздумает, да как ни думай — сам виноват, корить некого.

После долгих странствий приходит он к Святой Пятнице[65] и стучится в дверь, знает, что она всем попавшим в беду помогает. Святая Пятница говорит:

— Коли добрый человек, заходи, помогу, а недобрый — ступай прочь за девять земель.

— Добрый я человек, — отвечал Ионицэ.

Впустила его в дом Святая Пятница и спрашивает, что ему надобно. Рассказал ей Ионицэ, что и как с ним случилось. Послушала его Святая Пятница, долго смотрела на него, словно хотела сказать: «Глупая голова ногам покою не дает». Потом пожалела его и утешила:

— Ничего, не теряй надежду! Возьми вот лук, когда-нибудь он тебе пригодится.

Взял Ионицэ подарок и пустился в дорогу. Шел он, шел по многим царствам, по дальним сторонам, не привелись столько исходить нам! И вот видит: стоит дом, над ним вороны летают, кругом волки воют, страх, да и только!

Заходит в тот дом Ионицэ, а навстречу ему бабка, как есть ведьма: ноги лошадиные, зубищи стальные, а пальцы все загнутые, как серпы. Увидала она Ионицэ и спрашивает, каким ветром его к ней занесло. Ионицэ ей отвечает, что пришел он в работники наняться, коня заслужить.

— Ладно, — говорит бабка. — Мне как раз нужен работник. Служи у меня, только всего и дела — кобылицу каждый вечер пасти.

Так и уговорились. А год в те времена был только три дня. Ионицэ и рассудил, что год не долог, не век протянется.

Вот настал вечер; выводит бабка кобылицу, велит Ионицэ на пастбище ехать и наказывает приглядывать за кобылицей, а если не устережет, то голова долой. Сел Ионицэ верхом на кобылицу и погнал ее во всю прыть на пастбище да не забыл и лук дареный прихватить. Едет он, вдруг навстречу ему ковыляет пташка с перебитой ножкой. Увидал ее Ионицэ, натянул тетиву, хотел подстрелить ту птаху, а она говорит ему:

— Не губи меня, лучше завяжи мне ножку, когда-нибудь я тебе пригожусь!

Пожалел Ионицэ птаху, завязал ей ножку и поехал дальше. А как прибыл на пастбище, не стал с кобылицы слезать, чтобы не упустить ее.

Кобылица себе пасется, Ионицэ наш дремлет верхом на ней. Потом она ссадила его на камень, а сама обернулась птицей, полетела в лес с другими птицами и там стала петь.

Пробудился поутру Ионицэ, глядь, сидит он на камне, в руках уздечку держит, а кобылицы и след простыл. Загоревал он, заплакал, да так жалобно, что птицы и петь перестали.

И вдруг является перед ним та самая птаха, которой он ножку завязывал, и говорит ему:

— Не горюй, кобылица сама сыщется!

Пташка была чудодейка, приказала всем птицам петь да высматривать, нет ли залетной птицы среди них. Как запели все птицы, так и узналась по пению залетная птица. Пригнали ее к Ионицэ. Увидал он ее, стегнул уздечкой по голове и приговаривает:

— Но, ведьмина кобылица! Не будь ты птицей, а обратись в кобылицу, как и была!

Обратилась она в кобылицу, Ионицэ вскочил на нее и вмиг очутился у ведьминого дома.

Видит ведьма свою кобылицу, так обозлилась, рвет и мечет, отдубасила ее и пригрозила: если, мол, она и в другой раз сыщется, то уж несдобровать ей.

На второй вечер Ионицэ опять едет кобылицу пасти. И кто же ему попадается навстречу? Бедняга заяц с перешибленной лапой. Ионицэ берет свой лук, хочет подстрелить зайца, а заяц говорит ему: