Сядьте на пол - Лёха Андреев

Впрочем, даже если вы узнали хорошие отзывы о каком-то учителе, попасть к нему совсем непросто: детей распределяют по классам, а не по учителям. Да и не факт, что учитель, понравившийся вашей подруге, подойдёт для вашего ребёнка… а бегать между классами вам опять же не позволят.

Тем не менее, игнорировать идею подбора учителя невозможно после того, как ты занимался поиском няни. Ты читаешь рекомендации, предпочитая такие, которые исходят от хороших знакомых (френд твоего френда? а кто это?). Пробиваешь социальные сети, отметая некоторых кандидаток на основе моментального диагноза по юзерпику (мини-юбка и ноги выше головы?). При этом ты конечно не веришь, что можно хорошо узнать няню по сторонним описаниям — поэтому ты с ней знакомишься и беседуешь. Узнаёшь её интересы, жизненные принципы. Сколько у неё своих детей, что они делают сейчас? (в США есть дикая традиция — нанимать нянями бездетных студенток и школьниц; это как взять тренером по плаванию человека, который никогда не плавал). Ты наблюдаешь, как няня общается с детьми и как они реагируют на неё (вместо детской сразу пошла на кухню? ну-ну…) Наконец, ты проверяешь, как она себя ведёт, когда тебя нет дома (вопреки рекламе, скрытая камера неудобна; дешевле и информативней использовать диктофон с хорошим микрофоном).

И после всего этого тебе предлагают отдать ребёнка в школу — к совершенно неизвестным учителям. Странно, да?

Тем не менее, варианты есть. В начальной школе выбор класса — это и есть выбор учителя. Поэтому вполне логично изучить учителей и пообщаться с ними, а потом записываться в нужный первый класс. Причём в школе без понтов у вас больше шансов на такой выбор, когда нет ажиотажа и конкурса, классы ещё не заполнены, можно спокойно прийти, познакомиться.

Со средней и старшей школой посложнее. Но как уже рассказывалось в главе «Игра в одни ворота», этот вопрос решается альтернативным внешкольным образованием. Школа при этом может остаться в фоновом режиме, чтобы просто не мешала. А вот преподавателей кружков и секций нужно выбирать персонально.

Тут, кстати, надо понимать, что школьные и внешкольные преподаватели живут в разной экономике. Школьные вполне могут отказаться брать вашего ребёнка потому, что им невыгоден большой класс (зарплата-то фиксирована). Внешкольные, наоборот, саморекламируются и зазывают к себе (иногда чересчур активно), если их заработок зависит от количества учащихся. Поэтому и стратегия общения с учителями должна быть разная: надо понимать их интересы, а не только свои. Это ещё одна полезная истина, которая становится понятна, когда воспринимаешь учителя как продолжателя работы няни, а не как абстрактный винтик в чуждой образовательной организации.

И наконец, самое сложное. Допустим, у вас есть возможность выбора учителей. По каким принципам выбирать-то? Если вам доводилось искать няню, то вы ближе к ответу.

«Лёва стал очень разборчив в одежде. То у рубашки слишком широкий ворот, то брюки неправильные: не того цвета или просто “не идут”. Мы его уже зовём “лордом”.

— Мама, а мы в поезде будем спать в ботинках? — Нет, ботинки снимем. — Как же мы тогда будем есть?

Лёва следит за одёжными трендами во всём окружающем мире:

— Пап, а у Бэтмена вообще были уличные штаны?

— Пап, купишь мне сандалии как у Геракла?

Был в гостях Волошин. Я показывал ему нашу коллекцию океанских ракушек, Кит — индийские бусы, Ева — банку со своими драгоценностями. В общем, все показывали блестяшки, как сороки. Кроме Левы, который надел любимую футболку с рыцарями, купленную в Бангкоке, и пришел её показывать.

Сообщаю ему и Еве вечером, что возьму их на экскурсию к себе на работу, покажу хакеров. Первый вопрос Лёвы:

— А там будут белые шляпы?

На днях Лёва гордо сообщил, что в садике он единственный, кто складывает свои вещи. Ну, это точно влияние няни Светы. Стильную одежду и Маша любит. Но никто в нашей семье её не складывает, кроме няни.» (декабрь 2015)

Наши няни научили детей многому, чего не умеем мы сами. Это не то, что излагают в абстрактных учебниках, а то, что делается в повседневной жизни, в реальных ситуациях. Складывать одежду — лишь малая часть таких умений; в основном это незаметные, неформализуемые, но очень практичные жизненные стратегии.

Может ли научить такому школьный учитель? Едва ли. Даже если отбросить плохих учителей, попавших в школу по принципу «у кого ума нет — в пед», оставшиеся хорошие учителя делятся на два типа. Либо это профи — знатоки своего предмета, либо орги — чуткие организаторы коллектива. Второй тип более востребован в младшей школе, первый — в старшей. Идеальным вариантом учителя считается такой, который и предметом владеет, и работать с детьми умеет.

Но что у него происходит в личной жизни? Каковы его собственные жизненные стратегии за пределами школы? Увы, обычно мы этого не знаем. Учитель, который мог бы учить самой жизни, а не только «предметам», встречается очень редко. Да и сама культура выбора таких учителей сейчас отсутствует, хотя в доиндустриальных сообществах она была очень развита.

«В России почти нет воспитания, но воспитателей находят очень легко».

Этими словами начинается восьмая глава незаконченного романа Николая Лескова «Захудалый род» [15], где главная героиня ищет учителя и воспитателя для своих сыновей. При этом ей не нравятся ни учителя-предметники, которые «приходят и уходят», ни безвольный гувернёр-француз, который был хорош только для малышей. А теперь ей нужен человек, который не просто «прочитал сто книг», но сам живёт по правильным жизненным принципам и может научить её детей, «как быть счастливым даже в невзгодах».

Увы, хэппи-энда не происходит: прекрасный учитель найден, но он слишком противоречит системе и отправляется в ссылку. А сыновей княгини по указу царя забирают в государственное училище. Роман написан в 1873 году. Можете оценить давность проблемы.

А теперь давайте промотаем двести лет вперёд.

«Дорогая мамочка! Получил твое письмо. Раскритиковала ты нас здорово. Однако, при всем моём к тебе уважении, должен сказать, что не везде и не во всём справедливо. Понимаешь, если исходить из задачи «звать молодёжь» или «направлять молодёжь», то не только эта — ни одна из наших работ ни к черту не годится. Задача же у нас другая совсем. Мы хотим заставить молодёжь шевелить мозгами, понимаешь? Заставить её задуматься над иными проблемами, кроме «где схватить девочку» и «у кого перехватить пятёрку до получки на выпивку». Нам представляется, что это задача не менее — а может быть, и более — благородная, чем «звательная» и «направлятельная». Звали нас и направляли всю жизнь, а толку не видно, потому что мыслят люди слишком прямолинейно: либо вперёд, либо назад. Вперёд — там сияющие дали, однако же вполне конкретные колдобины на дорогах, а назад — стыдно, конечно, но выпить можно, и с девками побаловаться. Мы должны заставить людей думать глубже, мыслить шире, воспитывать отвращение к грязи и невежеству, особенно к невежеству».

(Аркадий Стругацкий, из письма матери, 1962 г. [83])

Когда я учился в десятом классе, мы читали «Гадких лебедей» в самиздатовской распечатке. Прообразом интерната в этой книге Стругацких стал один из четырёх колмогоровских математических интернатов — московский. А мы учились в таком же питерском. Потому нам и нравилась эта книжка: Стругацкие как бы подчёркивали нашу крутизну и избранность.

Но именно эта элитарщина, вместе с хорошим русским языком и красивой псевдо-японской недосказанностью, совершенно затмевала те минусы романа, которые стали видны позже. А чему, собственно, учили детей мокрецы в этой книге Стругацких? «Думать туман»?

Сам-то я знал на личном опыте, чему учат в этих интернатах, ради чего меня оторвали от дома, от леса и речки, от уличной лапты и гонок на велосипедах, от ловли майских жуков и поездок «на картошку», от всех этих простых занятий провинциального детства. И как рассказано в предыдущей главе, далеко не все сферические кони физмата стоили такого отрыва. С другой стороны, стало ясно, что именно такие отрывы, или, как сейчас говорят, волшебные пендели, отправляющие человека в чуждую среду с новыми прикладными задачами, являются гораздо более сильным образовательным средством, чем «обучение думать» в специально отгороженных, чистеньких школах.

Ничего подобного в «Гадких лебедях» не было. Там был только туман. И заметил это не только я. В статье, случайно попавшейся мне на просторах Интернета [84], неизвестный автор пишет:

«Братья, уделившие столь значительное место своей воспитательной системе, совершенно «выпустили из вида» фактор труда. В «Полдне», в главе об Аньюдинской школе упоминаются уроки труда, но это упоминание эпизодическое — при том, что остальные аспекты показаны более чем подробно. То есть видно, что никакого особого значения трудовая деятельность в «мире Стругацких» не имеет…