Полная переделка - Зиновий Юрьев

В Джоллу я, конечно, ехать не собирался. Не нужно было вообще ехать в этом направлении. Сам не знаю, почему из меня выскочила эта Джолла. Как там поживает капитан Мэннинг? Как он выглядит? Не знаю, как левой, а правой стороной лица он наверняка может пугать детей… Бедная миссис Нильсен… Ее уже, наверное, арестовали.

— Послушайте, приятель, — сказал я шоферу. — Я передумал. Мы, пожалуй, в Джоллу не поедем. Когда будет разворот, поворачивай обратно.

Шофер ничего не сказал, но я заметил, как у него напряглись плечи. Я представил, что он думает обо мне.

Я начал опять скользить по поверхности сна. Миссис Нильсен ловким движением вытаскивала из-под пледа свой маленький пистолет, подбрасывала в воздух И ловила его. Надо было встряхнуться, потому что я уже забредал в страну сновидений — это я понимал. Я не мог видеть миссис Нильсен в такси. И тем более она сейчас не подбрасывает пистолет. И даже не держит его. Полиция уже допросила ее. Молодой человек… Я увидел ее маленькое, упрямое лицо. Хотел бы я, чтобы у меня был такой дух. И даже не в восемьдесят один год, а сейчас.

Да, они ее уже наверняка допросили. Я представил, как она сидит сейчас одна. Неужели они ее все-таки арестовали?

Она сидела в своем кресле, а кресло бесшумно скользило по бесконечному серому коридору. И от бесконечности и пустынности его щемило сердце. Бедная миссис Нильсен… Вдруг кресло начало тормозить. Я открыл глаза. Справа у обочины стояла полицейская машина с вращающимся маячком на крыше, и около нее полицейский с сигаретой в губах.

Я не сразу сообразил, что происходит, но, прежде чем я отдал себе отчет в ситуации, я уже с силой упер ствол пистолета в спину шофера.

— Он стреляет, — тихо сказал я.

Машина начала набирать скорость, и полицейский остался позади. Удивительно все-таки многообразно применение пистолета. Кто бы мог подумать, что он такой хороший акселератор.

— Следующий раз он может выстрелить, — предупредил я шофера. — Рассказать вам, что делает пуля, попадая в тело шофера такси? О, это очень интересно. Вначале она…

— Я ничего не хотел…

— Ну. конечно, — сказал я, — вы ничего не хотели. Вы хотели только спросить у него, в чем смысл жизни. Да? При знайтесь?

— Чего вы от меня хотите? — захныкал шофер плаксивым голосом. — Что за проклятая работа….. Люди, люди, спешка, злость, грязь, крик, суета… Господи, сделай так, чтобы не было людей с их злобой…

— А вы хотели сплавить меня полицейскому из-за избытка душевной щедрости? Или чтобы одним человеком меньше было?

— Оставьте меня, не мучьте! Не мучьте меня за какие-то паршивые полсотни. Я остановлю машину. Вылезайте, не мучьте меня! Хватит, я устал, и больше не могу жить так!

— Я уважаю ваше право на истерику, — сказал я. — Это святое право человека. Но вам придется возить меня до десяти часов утра. И не вопите так! Если вы устали, можете остановиться на площадке отдыха и отдохнуть. Но только там, где нет полицейского.

Мы вскоре нашли площадку, постояли молча, снова двинулись в путь. Снова стояли. Шофер молчал. Что-то в нем сломалось. Мне стало жаль его. И себя. И миссис Нильсен. И Одри.

Я вылез из такси в половине десятого. На счетчике было сто двадцать семь НД. Я положил на сиденье три бумажки по пятьдесят.

— Прощайте, — сказал я.

Шофер ничего не ответил. У него не было даже сил взять деньги, и он только тупо смотрел на них.

Я медленно пошел по Мажестик-стрит. В отличие от шофера такси я был рад толпе. Толпа была защитой. Гарантией от выстрела при попытке к бегству. Я зашел в кафетерий, выпил две чашки кофе и съел бутерброд. Было без пяти минут десять.

Я пошел к отелю. Тим уже ждал меня. С ним было два человека. Один доставал из кожаного саквояжа камеру. Другой открывал заднюю дверцу фургончика с эмблемой телевизионной компании, принадлежащей газете. Он вытащил маленькую телекамеру и присоединил ее к кабелю.

Я подмигнул Тиму. Он мне. Я посмотрел на часы. Ровно десять. Неужели мой друг Розен не появится? Тим вопросительно посмотрел на меня. Я едва заметно пожал плечами. Два мальчугана остановились и стали смотреть на человека с телекамерой. Сомневаюсь, чтобы они когда-нибудь видели живую корову, но марку телекамеры они определяли за полмили. Три минуты одиннадцатого. Я увидел, как Херб Розен переходил улицу. Боже правый, каждый раз, когда я вижу его, я поражаюсь его размерам. При более экономном творце из него бы вполне вышло два нормальных полицейских. Или три адвоката.

— Мистер Розен, — крикнул я, и он повернулся ко мне. Молодец, изумление на его лице было почти неподдельным. — Мистер Розен, это судьба…

Он двинулся ко мне почти бегом. Он должен был арестовать меня.

— Мистер Розен, я как раз хотел отдать себя в руки полиции.

— Язон Рондол, вы арестованы. Обвинение будет предъявлено вам в полицейском управлении.

— Прекрасно. Спасибо большое. Надеюсь, вы отметите, что я сдался добровольно?

Только сейчас Розен заметил, что мы оба стоим под объективом телекамеры. Вокруг собралась уже целая толпа. Он пожал плечами.

— Да, разумеется. И надо сказать, Рондол, вы правильно сделали. Руки, пожалуйста.

Я уже стал экспертом и по наручникам. И мне их надевали, и я их надевал. Я протянул руки, и Херб защелкнул браслеты у меня на запястье. На этот раз наручники были тройные. Третий браслет он надел себе на руку. Я подумал, что нормальный браслет не должен застегнуться на могучей ручище моего друга, но он все-таки защелкнул его.

Через десять минут мы уже шли по коридору полицейского управления Шервуда, и вслед за нами поворачивались все головы. Я был здесь популярной личностью. О, сладкое бремя славы… Когда-то, совсем маленьким, я мечтал о славе. Я вхожу куда-нибудь, допустим, в ресторан. Все головы, как на пружинах, поворачиваются в мою сторону. Легкий шепот, как ветерок, как шорох листьев: Язон Рондол… Сам Рондол. И вот — пожалуйста, дожил. Только вместо ресторана полиция.

Нас регистрирует дежурный офицер, докладывает куда-то. Звонят телефоны. Вбегают и выбегают люди. Явно больше, чем нужно. Но не посмотреть вблизи на самого Рондола — это кровавое чудовище… Адвокат в наручниках — это уже пикантно.

Мы снова идем. Теперь уже не вдвоем, а впятером. Херб Розен сияет, как кинозвезда на премьере. Он раскланивается налево и направо. Две секретарши, две светленькие куколки, смотрят на меня с жадным интересом. Слава, сладкое бремя славы. Мы входим в кабинет.

Он действительно постарел, мой старый друг Нейл Кендрю. Постарел, обрюзг. Ах, годы, годы, полицейские годы, бессонные ночи. Нелегок был путь от капитана Кендрю до этого кабинета. Столько людей хотело бы проделать его.