Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

20. Бакасана[36], опять

Брюса пригласили на конференцию по экологической журналистике в Остин, его номинировали на премию как лучшего журналиста и намекнули, что неплохо было бы ему появиться на церемонии, что, по сути, было деликатно завуалированным способом сообщить, что он выиграл.

Я поехала с ним. Бесплатный отпуск, да еще в Остине, — я была «за».

Выйдя из кондиционированного аэропорта, мы сели в кондиционированный автобус, который довез нас до кондиционированного отеля. Но стоило нам выйти на улицу, как жара навалилась, прижала нас своей потной рукой. Мы проковыляли пару кварталов, наши тела очумели от ощущений. Все мысли испарились напрочь. Это было здорово.

В каждой витрине, мимо которой мы проходили, висели майки с надписью «Пусть Остин остается таким же дурацким». Это рассмешило меня, потому что лучшего друга Люси звали Остин и он действительно был слегка того, в хорошем смысле слова.

Наконец мы сдались и пошли спасаться в ресторан, где был кондиционер. Съели жареного мяса и выпили сладкого чая. Жара выпарила нас, как соус, оставив лишь основное: голод, жажду, пот.

День был прекрасен: барбекю, пламенная речь Молли Айване (вряд ли кто-то смог бы сказать больше гадостей про Джорджа Буша-младшего) и, наконец, церемония награждения, где Брюсу вручили приз за неблагодарную работу, над которой он корпел ночами: статья об «Акте о чистом воздухе», принятом Бушем.

Церемония проходила в типичном корпоративном конференц-зале, зале для совещаний, которые есть во всех больших отелях; на потолке висела блеклая непраздничная люстра. Нам редко приходилось оказываться в такой среде — с людьми, которые пишут фломастерами на белых досках для презентаций и проводят совещания. Или сейчас уже нет белых досок? И всё делают в PowerPoint? Все эти вопросы лишь доказывали, как мало мы знаем о подобной среде.

Брюс стоял на сцене в мятом блейзере, ссутулившись, чтобы достать до микрофона. Его речь была такой же блекло-элегантной, как и люстра.

Но в самом конце он оглядел зал из-под бровей и добавил:

— За последние несколько лет я работал с тремя прекрасными редакторами. — Он назвал имена двух своих редакторов — знаменитых, блестящих журналистов. — И с моей женой — великолепным редактором, о котором можно только мечтать. Благодаря ей мои статьи стали лучше.

Эти слова, произнесенные под ослепительно ярким светом, заняли всего пару секунд. Но я заплакала. И дело не в том, что меня назвали великолепным редактором и я так этим гордилась. Сама бы я придумала комплимент и поцветистее. Это был не романтический момент, о которых я иногда просила Брюса. И не заверение в незыблемости наших отношений, в котором я так нуждалась. Нет, это было признание того, что, несмотря на все мои тревоги и депрессию Брюса, нам удалось создать что-то реальное, создать это вместе. Невидимо, молча, мы плели паутину нашего брака, помогая друг другу. И пусть этот брак не был таким, каким я хотела его видеть, в нем всё равно была ценность. Не осознавая, мы построили что-то вместе.

Не видно, как поднимается хлеб, но он поднимается. Если взглянуть на кусок теста в замедленной съемке, столь популярной в мои школьные годы, вы увидите, как оно подходит. Но если взглянуть на брак в замедленной съемке, что мы увидим там? Взаимное уничижение? То, как один партнер медленно пожирает другого? Череду ничего не значащих ссор и постельных сцен? Или что-то крепкое, что растет постепенно?

После церемонии мы задержались в холле, разговаривая с коллегами Брюса (почти у всех были бороды, почти все носили джинсы), и тут к нам подошел мужчина с ясными синими глазами.

— Вы получили мою награду, — обратился он к Брюсу. Его борода и джинсы выглядели моднее и веселее, чем у остальных. — Я на втором месте. Может, угостите меня пивом?

Брюс рассмеялся, и парень, которого, как оказалось, звали Дэн, пригласил нас в бар с другими бородатыми людьми в джинсах. (Были среди них и женщины!) В течение следующих нескольких дней, куда бы мы ни шли, везде был Дэн. Он не был прилипалой, а просто умел заводить друзей. С ним всё было очень просто. Он просто говорил: «Ребята, хочу с вами дружить». И всё. Парочке угрюмых яйцеголовых вроде нас с Брюсом такой подход казался революционным.

Дэн приехал на конференцию со своей подругой Уэнди, которая работала в ассоциации экологических журналистов Боулдера.

На конференции было полно людей из Боулдера, больших любителей пройтись по пиву. Даже когда они не пили пиво, то всё время повторяли одно и то же: приезжай к нам, говорили они Брюсу, мы примем тебя в ассоциацию. Будешь получать стипендию, и всего-то надо будет посещать занятия. Любые занятия. Те, что помогут тебе стать лучшим журналистом в области экологии. Как Брюс решил, что ему помогут классы хоккея для начинающих, уже совсем другая история.

В аэропорту мы сидели тихо. Было время обеда, мы мучились от жуткого похмелья. У меня пересохли глаза. Техасское солнце стояло высоко и жестоко и ярко палило сквозь большие окна. Мы съели по сэндвичу с мясом и выпили по последней бутылке техасского пива. Я купила стопку журналов, и мы молча сели в самолет. Я стала читать «Пипл» (все приличные люди читают «Пипл» в самолете), а Брюс работал над своей книгой. Через некоторое время я повернулась и посмотрела на него — он уже достал меня своей чечеткой по клавиатуре.

— Я тут подумала… — начала я и не договорила. В других обстоятельствах эта фраза могла бы закончиться так: «Почему бы нам не завести еще ребенка». Но она закончилась иначе. Ее закончил Брюс:

— Что мне стоит подать заявку на вступление в эту ассоциацию?

Брюс подал заявку, и мы стали ждать.

Мы с Брюсом всегда считали, что люди должны жить там, откуда они родом. Наши друзья придерживались того же мнения. Мы гордились своим городом. Всё больше людей начали переезжать в Сиэтл, и мы чувствовали, что у нас есть моральное преимущество. Мы смотрели на новичков с крепостной стены, обдумывая, как лучше защитить свои позиции, ведь мы были здесь с самого начала! А технофрики на своих «дукати» в «Кафе Ладро», богатенькие семейки приезжих, которые летом занимали все места на парковке у озера, — они наши враги, и потому мы должны держать их на расстоянии.

Но в родном городе дела у нас не ладились. Мы всё время вытаскивали проигрышные карты. Жизнь в Сиэтле стоила дорого, и не было никакой необходимости здесь оставаться. Мы тратили кучу денег, чтобы жить в городе, где для нас не было даже работы. Зачем мы продолжали жить здесь?

Мысль о том, чтобы переехать в Боулдер, развязала нам крылья. Мы можем уехать. Мы никогда об этом не задумывались.

Уехать. Я подумала о матерях, которые тоже уехали, матерях, которых я осуждала.

О Лизе, которая ездит через весь город со сменой одежды, косметичкой и ковриком для йоги в багажнике.

О своей матери за рулем автомобиля, везущего ее к парому на остров Бейнбридж. Вот она переезжает металлическую рампу на пристани, оставляя за спиной большой дом в Лорелхерсте, домашнее существование и красивого мужа, и всё это ради хижины на пляже и приятеля на десять лет ее моложе. В автомобиле дети: я и мой брат. Тащили ли мы ее вниз, как якорь, или делали побег еще увлекательнее?

Но я никогда не думала о том, каково это — быть матерью, которая уезжает. Я считала, что останусь в этом доме вечно и буду до скончания дней печь пироги ко дню рождения.

Помню историю, которую однажды рассказала мне моя парикмахерша Мириам, когда я красила корни волос. У ее сестры было трое маленьких детей. В доме был гараж, но она всегда парковала свой фургон на улице, под окном кухни.

— Так он у нее всегда перед глазами, — сказала Мириам. — Она знает, что может в любой момент сесть в фургон и уехать из дома.

— И хоть раз уезжала? — спросила я.

— Нет. В этом-то всё и дело. Пока она смотрит на него, всё в порядке. Ее успокаивает сама мысль о том, что это можно сделать в любой момент.

Когда я думала о том, чтобы уехать, отправиться в новое место, сбежать от ответственности, вот что я представляла: фургон, я за рулем, дети, книжки, попкорн, разбросанный по сиденьям. Правда, Брюс в этой картине тоже присутствовал. Ведь если настоящая свобода — это гонка по шоссе на юг без определенной цели, с включенным на полную радио и в одиночестве, то я знала точно: настоящая свобода мне не светит.

Но уехать вместе со всеми — вместе с Брюсом — вот это было бы интересно. Однажды я уже упустила свой шанс, когда он писал книгу о Белизе. Мне тогда казалось, что переезд не принесет нам ничего хорошего. Что родной дом бросают лишь грешники, неудачники и тинейджеры. А еще плохие матери. Но вдруг это представилось не такой уж неудачной идеей. Даже для нас, «правильных» взрослых. Что, если каждому иногда нужно побыть в одиночестве, иначе забудешь о том, кто ты такой и кем ты стал?