Лилит - Джордж Макдональд

- Бесспорно, мы должны, - ответил он, - но моя жена уже предупредила Мару, и та сделает свое дело. Но сначала вы должны выспаться, вы дали мне свое слово!

- И не собираюсь его нарушать. Но ведь выспаться - это не самое главное сейчас. Хотя... конечно, конечно, перед тем как действовать, необходимо передохнуть.

- Человек не сделает ничего, если он не в состоянии ничего делать... Смотрите! Разве я не говорил вам, что Мара сделает свое дело?

Я посмотрел туда, куда он показывал и увидел белую точку, которая двигалась под острым углом к тому направлению, в котором исчезла леопардиха.

- Вон, это она! - воскликнул он. - Крапчатая леопардиха сильна, но белая - сильнее!

- Я видел, как они сражались: никто из них не вышел победителем.

- Как эти глаза, которые никогда не спали, могут об этом судить? Принцесса никогда не признает себя побежденной - она и раньше никогда этого не делала - но ведь она бежала! Когда она признает, что ее последняя надежда исчезла (а ведь в самом деле трудно возражать, когда тебя бьют палкой), только тогда наступит рассвет ее дня. Идемте, идемте же! Тот, кто не может действовать, должен поспешить выспаться!

Глава 31

СТАРЫЙ КОНЬ МОГИЛЬЩИКА

Я стоял и смотрел на то, как последний раз где-то вдали мелькнула спины белой леопардихи, затем неохотно повернулся, чтобы отправиться вслед за своим провожатым. Что со мной произойдет во сне? Конечно, причина одинакова в каждом из миров, но что за причина может здесь заставить живого человека присоединиться к мертвым, если только не пришел еще его час? К тому же никто не разбудит меня, и как я тогда могу быть уверен в том, что я проснусь достаточно рано - или вообще проснусь? Для тех, кто спит в этом доме, утро плавно превращается в полдень, а полдень - в ночь, и они даже не шелохнутся при этом! Все это я шептал про себя, но шел следом, так как не знал, что я еще могу делать.

Библиотекарь шел молча, хранил молчание и я тоже. Время и расстояние скользили мимо нас. Солнце село, стало смеркаться, и я почувствовал, как в воздухе растекается холод из палаты смерти. Мое сердце билось все глуше и глуше. Я начал терять из виду тощую, одетую в длиннополые одежды фигуру и наконец перестал слышать его шуршащие в вереске шаги. Но вместо этого я услышал шум медленных взмахов крыльев ворона и кроме того увидел не то светляков, не то блистание крыльев порхающих в сумеречном воздухе бабочек.

Вскоре появилась луна, медленно пересекая линию дальнего горизонта.

- Вы устали или еще нет, мистер Уэйн? - произнес ворон, взгромоздившись на камень. - Вам стоит познакомиться с конем, который понесет вас на себе утром!

Он каким-то странным образом свистнул через свой длинный черный клюв, и далеко на фоне наполовину взошедшей уже луны появилось пятно. Наконец моих ушей достиг стук копыт быстрого галопа, и через минуту или две прямо из диска луны послышалось низкое громоподобное ржание громадного коня. Его грива развевалась за ним, как гребень вспененной ветром волны, разбрасывающей по морю водную пыль, а взмахи его хвоста, казалось, хранили слепящий свет лунного ока. Он был быстроногим, ширококостным, с туго натянутой на выпуклых мышцах кожей - сама Смерть могла бы выбрать его затем, чтобы выезжать из своего укрывища и убивать, сидя на нем. Сама луна, казалось, смотрела на него с благоговейным трепетом, в ее робком свете он выглядел скелетом, кости которого были небрежно связанным веревками. Ужасно большой, он двигался в облаке из сверкающих крылатых насекомых. Он приблизился и стал двигаться тише; его хвост и грива опали.

Теперь я был не просто любителем лошадей, теперь я буду любить каждую лошадь, которую встречу. Я никогда ни на что не тратил деньги - только на лошадей, и никогда не продавал коня. Вид этого могучего существа, на которого было страшно смотреть, разбудил во мне желание завладеть им. Это была чистая жадность, более того, буйная алчность, ужасная вещь в любом из миров. Я не имею в виду то, что мог его украсть, но, если пренебречь тем, в каком месте мы сейчас находились, я бы его купил, если бы смог. Я положил на него свои руки и ощупал кости, которые выпирали из-под гладкой и тонкой шкуры, лоснящейся, как атлас, - такой гладкой, что каждая лунная тень отражалась в ней. Я потрепал его за уши, прошептал в них несколько ласковых слов и вдохнул в его розовые ноздри вздох человеческой жизни. А он в ответ дохнул на меня лошадиным вздохом, и мы полюбили друг друга. Какие у него были глаза! Подернутые голубой дымкой, как глаза мертвеца, но под ней полыхал раскаленный уголь! Ворон, с наполовину раскрытыми крыльями, довольно наблюдал за тем, как я ласкал его великолепного коня.

- Вот и хорошо! Будьте ему другом, - сказал он, - тем охотнее он понесет вас на себе завтра. А теперь нам надо спешить к дому!

Мое желание прокатиться на этом коне превратилось просто в страсть.

- Нельзя ли мне сейчас прокатиться на нем, мистер Рэйвен? - воскликнул я.

- Да сколько угодно! - ответил он. - Садитесь на него и поезжайте на нем к дому.

Конь наклонил голову и нежно положил ее мне на плечо. Я обхватил его за гриву и вскарабкался ему на спину, не без поддержки нескольких выпирающих из него костей.

- Он обгонит любого леопарда во вселенной! - воскликнул я.

- Только не сегодня ночью, - ответил ворон, - дорога трудна. Но идемте! То, что мы упускаем сейчас, позже может пойти нам на пользу! Ждать труднее, чем идти; но награда для того, кто ждет - полнее. Сын мой, скачите же, скачите прямо к дому. Я окажусь там в одно время с вами. Сердце моей жены возрадуется, увидев одного из ее сыновей на этом коне!

Я молчал, а конь подо мной напоминал глыбу мрамора.

- Чего же вы ждете? - спросил ворон.

- Мне так хочется отправиться вслед за леопардихой, - ответил я, - что я едва могу удержаться от того, чтобы осуществить это намерение.

- Вы мне обещали!

- Я полагаю, мой долг перед Малютками больше значит, чем мои обязательства перед вами.

- Поддавшись искушению, вы причините им вред; и себе тоже.

- Что он мне? Я люблю их, а труды во имя любви не могут быть злом. Я еду.

Но no-правде говоря, я забыл о детях, чуть не сойдя с ума по этому коню.

В темноте сверкали глаза, и я знал, что Адам стоит передо мной, приняв свой собственный облик. По его голосу я понимал, что он едва сдерживает негодование, слишком сильное даже для него.

- Мистер Уэйн! - сказал он, - Не знаете ли вы, почему до сих пор вы не сделали ничего полезного?

- Потому что я был дураком, - ответил я.

- В чем именно?

- Во всем.

- Что вы считаете самым своим неблагоразумным поступком?

- То, что я вернул принцессу к жизни: я должен был предоставить ее собственной судьбе.