Изабелла Баварская - Александр Дюма

Спустя какое-то время после возвращения в своем Халском замке на семьдесят четвертом году жизни скончался Филипп Смелый, и, таким образом, регентство перешло к герцогу Орлеанскому.

Граф Неверский стал герцогом Бургундским.

Ровно через одиннадцать месяцев умерла герцогиня, и Жан Бургундский стал графом Фландрии и Артуа, сеньором Саленским, палатином Малина, Алоста и Талманда, то есть одним из самых могущественных христианских князей.

ГЛАВА XIV

Это событие сразу высветило разногласия, существовавшие между двумя домами. До сих пор разлад принцев был как бы окутан неким политическим флером, ибо следовало с почтением относиться к возрасту герцога Филиппа и принимать во внимание осторожность, которая обусловливалась этим возрастом; но этому флеру суждено было исчезнуть. И вот обнажились все обиды, обиды мелкие, частные: тщеславие, уязвленное самолюбие, ненавидящая любовь — все живые, кровоточащие раны. Они схватились, как разъяренные противники. Будущее не сулило ничего хорошего, в воздухе витало что-то грозное, страшное, казалось, вот-вот грянет гром и хлынет на землю кровавый дождь.

Однако пока ни тот, ни другой не выказывали открыто своей ненависти. Герцога Бургундского удерживали в его владениях почести, оказываемые ему подданными. Занятый этими заботами, он лишь изредка бросал на Париж взгляды, в которых читалась жажда мести.

Герцог Орлеанский, всегда беспечный, ничуть не интересовался тем, что делает герцог Бургундский; его любовь к Изабелле вдруг разгорелась с новой силой; в свободное время он развлекался учеными диспутами с докторами права, юристами и придумывал, как бы снова поднять налоги. Только так он и вмешивался в управление страной.

Между тем дела в королевстве шли все хуже. Перемирие с Англией на деле не соблюдалось, и хотя от открытой войны государства воздерживались, тем не менее отдельные стычки и вылазки, с молчаливого одобрения обоих правительств, обагряли кровью то побережье Англии, то какую-нибудь провинцию во Франции. Молодые люди из Нормандии числом двести пятьдесят человек, предводительствуемые де Мартелем, де Ла Рош Гийоном и д’Аквилем, не испросив соизволения ни у короля, ни у герцога Орлеанского, пустились в плавание в сторону Англии, высадились на острове Портленд и разграбили его; но жители, оправившись от первого испуга и сообразив, что противник малочислен, набросились на него: часть захватчиков была убита, а часть взята в плен.

Со своей стороны, бретонцы тоже атаковали англичан — на сей раз с согласия правительства, но эта вылазка также потерпела неудачу; возглавляли поход Гильом Дюшатель, де Ла Жай и де Шатобриан; Гильом Дюшатель был убит.

Тогда его брат Танги, возглавив четыре сотни молодых дворян, высадился близ Дартмута и прошел по округе, залив ее кровью и все сжигая на своем пути. Таким образом, Гильом был отомщен грудой мертвых тел и грандиозным пожарищем.

Вот-вот должна была вспыхнуть настоящая, не знающая пределов война. Один молодой англичанин, находившийся в изгнании, попросил убежища у французского двора. Его звали Овен Глендор, он происходил из древнего галльского рода и был сыном Жана Галльского, связанного узами братства по оружию с французскими рыцарями и погибшего на службе у короля Карла. Молодой англичанин умолял защитить его от Генриха Ланкастера; этот голос застарелой ненависти Франции к Англии отозвался эхом во всем королевстве, настолько громким, что был услышан повсюду. Решено было снарядить мощную флотилию в Брестском порту, командиром этой восьмитысячной армии назначался граф де Ла Марш, который, как мы уже говорили, сражался в Никополе с Жаном Бургундским.

Англичане, проведав об этих приготовлениях, решили положить им конец, прежде чем французы их закончат. Они не медля высадились близ Геранда с намерением захватить его, возлагая надежды на внезапность нападения. Но де Клиссон был начеку. Хоть он и потерял меч коннетабля, у него оставался его собственный, и он крепко держал его в руке. Он забил тревогу, и на его клич тут же примчался Танги Дюшатель с пятьюстами копьями. Граф де Бомон, возглавлявший вылазку, был убит ударом топора, оставшиеся в живых англичане, те, кого не взяли в плен, поспешили отплыть восвояси.

Между тем флотилия уже стояла под парусами. Все рыцари были в сборе, ждали только главу экспедиции. В тщетном ожидании прошло пять месяцев: граф де Ла Марш за балами, картами, костями совсем забыл о воинских доспехах.

Эта неудавшаяся экспедиция очень дорого обошлась государству и послужила герцогу Орлеанскому лишним предлогом, чтобы повысить налоги.

На этот раз герцог Бургундский, который вовсе не дремал, как полагали многие, велел своим подданным налогов не платить.

Герцог Орлеанский, чьи права не распространялись на владения герцога Бургундского, нашел способ отомстить ему: он женил герцога де Гельдра, смертельного врага герцога Бургундского, на кузине короля мадмуазель д’Аркур. Удар пришелся в самую точку: в день свадьбы в залу, где происходило празднество, вошел гонец и в присутствии всех гостей бросил вызов герцогу де Гельдру от имени графа Антуана Бургундского, который должен был наследовать герцогство Лимбургское. Герцог де Гельдр поднялся, сбросил свадебное облачение на руки гонца, чтобы тем выказать ему свое уважение, и принял вызов.

Таким образом, тут тоже началась война. Ко всем неурядицам на земле примешивались знамения, посланные Небом. Однажды, когда герцог и королева — она в карете, он верхом — прогуливались в Сен-Жерменском лесу, внезапно разразилась гроза; королева открыла дверцы кареты и приютила своего любовника. Едва он очутился в карете, как ударил гром и молния убила лошадь, на которой он только что ехал. Испуганные лошади кинулись к Сене, увлекая за собой экипаж, и когда упряжка вместе с экипажем оказалась у воды, постромки вдруг лопнули, и животные, словно их что-то толкало, устремились в реку.

Набожные люди усмотрели в этом предупреждение Провидения, они внушили это и духовнику герцога, и тот высказал герцогу свое мнение, страстно и убежденно порицая его за беспутную, Богу неугодную жизнь. Герцог согласился с тем, что он великий грешник, пообещал прийти исповедаться и в доказательство своей готовности перемениться раструбил повсюду, что намерен заплатить долги: он назначил своим кредиторам день, когда сможет принять их у себя во дворце. По свидетельству настоятеля Сен-Дени, в назначенный день явились восемьсот человек, представивших ему счета, которые они выверили и привели в порядок. Но гроза в Сен-Жерменском лесу спустя неделю забылась, небо вновь стало лазурно-голубым, последнее облачко на нем исчезло вместе с угрызениями совести герцога, вследствие чего его касса оказалась закрытой. Кредиторы вопили, что не уйдут, пока им не оплатят счета; но им отвечали, что всякие сборища запрещены и что, если они сами подобру-поздорову не покинут дворец, придется призвать на помощь армию — уж она-то их разгонит.