Звезда Ирода Великого.Ирод Великий - Михаил Иманов

Когда с лагерем было покончено, Авл Габиний, не без удивления увидев перед собой нового противника, приказал Антонию выстроить свои когорты для атаки и наступать на противника с правого фланга, сам же он собирался атаковать в центре. У Габиния были только эти два направления, потому что с левого фланга отряды Александра прикрывала довольно высокая скалистая гряда.

Первая атака римлян оказалась неудачной. Воины Александра дрались отчаянно и отбили первый натиск. Передние ряды наступавших смешались, и Габиний был вынужден отдать приказ отступить и перестроиться. Сирийский наместник был скорее удивлен стойкостью этой горстки воинов, чем огорчен неудачей. Осознав, что вот так просто, с ходу, ему не смять мятежников, он подготовил повторную атаку более тщательно. Сначала пращники и лучники засыпали иудеев градом камней и тучей стрел, и лишь после этого он подал сигнал к наступлению.

Именно во время этой второй атаки к полю сражения подошел Ирод со своими полутора тысячами всадников. Он увидел лагерь иудеев, заваленный мертвыми телами, и яростно атакующих подножие горы римлян. Искать Габиния или Антония, чтобы получить новый приказ, было и невозможно и бессмысленно — и тот и другой сражались в первых рядах. Оставаться на месте и смотреть на битву со стороны значило бы в лучшем случае вызвать неудовольствие Габиния и упустить свой шанс отличиться. И Ирод решился действовать самостоятельно.

Он тут же оценил обстановку и повел своих всадников к скалистой гряде, прикрывавшей левый фланг отрядов Александра. Тут он приказал им спешиться и лезть на гору, чтобы оказаться в тылу противника. Его идумейцы, уже охваченные горячкой близкого сражения, стали с необыкновенной ловкостью карабкаться по едва ли не отвесной скале, побросав у подножия щиты, панцири и даже шлемы. Ирод тоже полез вверх, забыв о страхе и опасности падения. Когда он наконец, обливаясь потом и исцарапав в кровь руки, взобрался на скалу, уже до двух сотен его воинов швыряли на головы воинов Александра камни и обломки скал.

Иудеи, все еще стойко отражавшие натиск римлян, хотя больше половины их братьев уже лежали мертвыми у них под ногами, не ожидали нападения с тыла. От летящих на голову камней не было спасения — ряды защитников смешались. А Габиний, пораженный не меньше, чем иудеи, неожиданно явившимся войском, приказал своим легионерам чуть отойти назад, чтобы не попасть под град камней. Только несколько римских солдат, замешкавшихся при отходе, получили незначительные ушибы.

Александр, видя смятение и гибель своих солдат, отдал приказ к отступлению. Но отступления не получилось — его воины, потеряв всякое присутствие духа, бросились бежать, толкая друг друга и давя ногами раненых. Бегущая к крепости толпа увлекла Александра за собой.

Когда мятежники побежали, Ирод остановил своих воинов, а римляне, обозленные отчаянным упорством иудеев, бросились их преследовать.

За воротами крепости нашла спасение лишь горстка иудейских воинов, в их числе оказался и Александр. Вся дорога была усеяна трупами, римляне в ярости добивали раненых. Марк Антоний хотел с ходу штурмовать и крепость, но осторожный Габиний приказал отступить к лагерю.

Когда Ирод явился к нему, сирийский наместник спросил:

— Это ты сын доблестного Антипатра? — И, когда Ирод утвердительно кивнул, шагнул к нему, обнял и добавил громким голосом: — Я хотел бы видеть этого юношу царем Иудеи!

Марк Антоний тоже подошел к Ироду и проговорил, широко улыбаясь:

— Ты подоспел вовремя, Ирод, в последнюю минуту, как и я несколько дней назад.

Только во второй половине дня подошел Антипатр с иудейским войском. Ирод бросился к отцу, стал торопливо рассказывать о событиях сегодняшнего утра и о своем участии в сражении. Он хотел услышать похвалу от отца и не скрывал этого. Но Антипатр, обведя равнину, покрытую мертвыми телами, рассеянным взглядом, молча отвернулся.

Авл Габиний, несмотря на то что иудейское войско не поспело к началу сражения, приветливо принял Антипатра, сказал, что много слышал о его смелости и отваге, о его преданности Риму, и в конце, словно поднося чашу с особенно дорогим вином, добавил:

— Помпей Магн говорил мне, что у тебя всегда найдется ключ, чтобы открыть ворота самой неприступной крепости.

Антипатр вежливо поклонился:

— Помпей Магн слишком великодушен, ему и таким его полководцам, как ты, великолепный Авл Габиний, не нужны ключи от крепостей — их открывают одним произнесением ваших славных имен.

Несмотря на восточную высокопарность и явное преувеличение его возможностей и значения, слова Антипатра понравились Габинию, и он милостиво улыбнулся. Но на этом предварительную часть беседы посчитал законченной и с самым серьезным и деловым видом обратился к Антипатру:

— Александр, как и его отец когда-то, заперся в крепости. Говорят, что она неприступна, да я и сам вижу, что взять ее будет очень трудно. Но мне нужно взять ее, а также две другие, Гирканон и Махерон, чтобы навсегда покончить с опорными пунктами мятежников. Что ты думаешь об этом?

— Я скажу тебе то же, славный Авл Габиний, что сказал когда-то Помпею Магну, отвечая на тот же вопрос: ты прав, крепости неприступны, особенно эта, Александрион. Конечно, ты можешь их взять долгой осадой или кровопролитным приступом, но то будет потеря большого количества времени и большого количества жизней твоих солдат. Ты милостиво упомянул о словах Помпея Магна, так вот, не сочти за гордыню и позволь тебе сказать, что я действительно привез с собой ключ от Александриона и двух других крепостей.

— Привез ключ? — переспросил Габиний, не скрывая удивления.

— Да, это так.

— И ты покажешь мне его? Или твои слова нужно понимать в каком-то ином смысле? Учти, я не философ, а воин и люблю, когда смысл сказанного прост и понятен— Проговорив последнюю фразу, Габиний слегка нахмурил лоб. Он принимал витиеватость в похвалах, но не терпел, когда так же говорили о деле.

— Прости, что я не был краток, — быстро сказал Антипатр, — но я в самом деле привез ключ, который откроет ворота Александриона перед сирийским наместником. Я привез с собой мать Александра.

— Мать Александра? — Габиний нахмурился еще больше, тон его был теперь резким и нетерпеливым. — Жену царя Аристовула? Ты взял ее как заложницу? Ты полагаешь, что я, Авл Габиний, прокуратор Сирии, стану заниматься таким бесчестным делом — угрожать смертью женщине, чтобы заставить сына сдаться? Здесь, на Востоке, вы допускаете любые средства, чтобы достичь желаемого, но ты забываешь, что я римлянин.

— О нет, ты меня не понял. — Антипатр отрицательно покачал головой. — Эта женщина не заложница, и я никогда не посмел бы…

— Да говори же! — нетерпеливо перебил Габиний.

— Эта женщина хочет того же, чего хочешь ты, — покончить с мятежами и войнами на этой земле. Она готова уговорить сына сдаться, и она сделает это, я хорошо знаю ее. Юдифь ничего нельзя заставить сделать насильно, но если она чего-то захочет сама, она добьется этого непременно.

Выслушав его речь, Габиний усмехнулся:

— Ты говоришь о ней так, будто она не жена твоего врага, но твоя собственная.

Антипатр ответил уверенно и твердо:

— Я лишь отдаю должное ее качествам и твердости ее характера. Если бы такая женщина, как она, была моей женой, я имел бы в этой жизни много больше, чем имею сейчас. Если она уверена в чем-то, то даже угроза смерти ее детей не заставит…

— Хорошо, хорошо, — перебил Габиний: страстность, с какою Антипатр проговорил последнее, убедила его, — приведи ее ко мне.

— Она уже здесь, — И, не дожидаясь разрешения сирийского наместника, Антипатр подошел к выходу из палатки и, отодвинув полог рукой, коротко сказал: — Войди.

В палатку вошла Юдифь, прямая, строгая. Не глядя на Антипатра, она направилась к Габинию и, остановившись в двух шагах от него, проговорила с достоинством:

— Приветствую тебя, Авл Габиний!

Габиний, привыкший к высокопарным и почтительным приветствиям местных царьков и сановников, несколько растерялся от такой смелости и не вполне внятно ответил:

— Привет и тебе, достойная Юдифь!

— Я слышала, ты хочешь закончить эту войну, — сказала она так, будто не она, а Габиний пришел к ней просителем. — Я тоже хочу ее окончания и готова помочь тебе.

— Вот как! — выговорил Габиний, уже вполне оправившись от смущения и приняв надменный вид, заложил руки за спину и выставил правую ногу, — И что же ты можешь сделать?

— Я пришла сказать, что можешь сделать ты, — с прежним достоинством, не замечая перемены в лице и осанке сирийского наместника, ответила Юдифь, — Я ненавижу римлян, они принесли мне и моему народу неисчислимые страдания, но я не хочу, чтобы мой народ погиб. Утром я войду в крепость и выведу к тебе моего сына. Но ты должен обещать мне…