Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

«Пришлите мне заказной бандеролью комплект «Червоного штандара», — обращается он к товарищам. — Лежит он в моих вещах, в малой корзинке, внизу. Комплект мне здесь очень нужен».

Комплект нелегальной партийной газеты Феликс относит к своим вещам... Есть ли у него еще какие-то другие свои вещи? Едва ли. Он гол как сокол! Подпольщик, профессиональный революционер, он убежденно считает, что собственность только приковывает, связывает, мешает работе, свободе передвижения.

Последнее письмо из Петербурга Феликс закончил так:

«Как видите, воюю, вношу предложения, но большой ли из этого толк — сомневаюсь... Большевики говорят, что мое пребывание здесь полезно, что в результате этой борьбы ЦК с нами больше считается и вследствие моего «неистовства» меньшевики менее уверены в себе.

Пока кончаю. Хожу на большевистские собрания — о них напишу отдельно».

Неожиданное письмо из Варшавы побудило Феликса срочно уехать из Петербурга. Писал ему Яков Ганецкий. Он сообщал о провалах в варшавской организации. Арестованы Мархлевский, Ледер. Организация осталась без руководства. Куба подозревал, что в данном случае опять не обошлось без провокаторов. Значительную часть письма Ганецкий написал шифром. Просил срочно приехать и предупреждал, что на вокзале Юзефа встретит Миця, которая и доставит его в безопасное место.

Миця — это Михалина, сестра Здзислава Ледера. Феликс знал ее и не раз с ней встречался.

Встревоженный письмом, Феликс отправил условную телеграмму и немедленно покинул Петербург. Был октябрь 1906 года.

На вокзале никто не встречал. Уже стемнело. На перроне зажглись газовые фонари. Выйдя из вагона, Феликс раздумывал: куда же деться, чтобы избежать опасности? В этот момент к нему подошла молодая, элегантно одетая женщина в клетчатом пальто из легкой шотландской материи, в нарядной шляпке, с цветами в руках.

— Пан Рацишевский! — воскликнула она, протягивая руку. — Я рада вашему приезду. Идемте! Вы, кажется, плохо знаете город. Михалина не могла приехать, — тихо сказала она. — Меня зовут Сабина. — Затем опять громко: — Надеюсь, вы благополучно доехали, пан Рацишевский?

Взяв извозчика, они положили багаж в пролетку и поехали к Сабине. Жила она на Маршалковской. Сабина предупредила — там их ждут Куба и Михалина. Михалина — ее сестра. У Феликса исчезли последние сомнения. Значит, опасаться нечего: встретившая его девушка посвящена в дела подполья.

— А я и не подозревал, что у Здзислава две сестры, да еще такие... — засмеялся Феликс.

— А я вас видела в прошлом году на митинге в филармонии...

Феликс предостерегающе кивнул на извозчика, и Сабина замолчала.

Ехали через Вислу. Внизу, у берега, стояли раскрытые баржи, заваленные грудами яблок, толпился, как на ярмарке, народ, и аромат яблок достигал даже высокого моста. Каждую осень вся Варшава запасалась здесь яблоками на зиму. Их привозили баржами из садов, раскинувшихся по берегам Вислы.

По дороге, как старые добрые знакомые, говорили о пустяках, о варшавских новостях. Феликс осторожно разглядывал спутницу, ее четкий профиль, тонко очерченные губы, широко расставленные глаза, прикрытые тенью широкополой шляпы. Она походила на брата задорным выражением лица и пристальным взглядом.

Квартира на Маршалковской, куда они приехали, была просторна и заставлена старинной мебелью. Она оставляла впечатление той особой строгой торжественности, что присуща домам, обжитым несколькими поколениями.

Сабина, выполнив поручение сестры, ушла к себе в комнату, а Михалина, Куба и Феликс расположились в гостиной за столом, покрытым тяжелой расшитой скатертью.

— Ну, что же здесь случилось? — спросил Феликс.

— Случились непостижимые вещи, которых я никак не могу понять.

Куба рассказал о том, что произошло за последние два месяца.

Здзислава Ледера варшавская охранка разыскивала по старому делу, связанному еще с Каспшаком и вооруженным сопротивлением при аресте мокотовской типографии. И вдруг его неожиданно арестовали на улице, хотя Здзислав был отлично законспирирован: другой паспорт, другая кличка, он даже изменил внешность. Видно, о нем стало известно в охранке. Но от кого?

Ледера арестовали во Вроцлаве, и Куба немедленно отправился туда, чтобы попытаться его освободить.

— Конечно, это была авантюра, — рассказывал Ганецкий, — но ничего другого мы не могли придумать. Я узнал, что во Вроцлаве заправляет делами ротмистр Енаков, и поехал к нему в тюрьму. Оделся примерно так же, как мы были одеты с тобой, когда ехали в Лодзь с транспортом литературы: изображал знатного барина, варшавского коммерсанта.

Пришел, закрыл за собой дверь и сказал: «Я приехал из Варшавы, чтобы освободить Вольмана. Это мой компаньон». У Здзислава был паспорт на имя Оскара Вольмана. «Конечно, — говорю, — я мог бы все это сделать иным путем, но не хочу». — «Каким путем?» — спросил ротмистр. «А вот таким», — я достал браунинг и положил перед собой на стол. Ротмистр, видно не робкого десятка, тоже вынул из стола револьвер и положил перед собой. Сидим, смотрим друг на друга. Говорю ему: «Это я пошутил». «Я тоже пошутил», — сказал он. Оружие убрали. Стали говорить начистоту. Так, мол, и так, мне необходимо перевести Вольмана в больницу, прошу не препятствовать. Больше мне от вас ничего не нужно, в накладе вы не останетесь. Вынул из кармана пачку денег, показал ему и положил обратно. Енаков говорит: «Нужна справка от доктора». «Будет, — говорю, — справка, через час могу привезти. А сейчас я хочу встретиться с моим компаньоном, хотя бы в вашем присутствии». Разрешил! Вызвал дежурного и распорядился доставить к нему арестанта Вольмана. Входит Здзислав, видит меня, и глаза у него от удивления лезут на лоб. А я, не дав ему опомниться, говорю: «Завтра же дайте распоряжение в банк выдать деньги по предъявлении ассигнации номер такой-то. После этого вас переведут в больницу». Он сразу включился в мою игру: «Хорошо, — говорит, — сделаю». А ротмистр глядит на нас алчным взглядом.

На этом встреча с Здзиславом закончилась. Перед уходом он засмеялся и сказал: «Вы знаете, я же собирался ехать на запад, в Англию, а теперь меня обещают услать на восток. Обвиняют в связи с каким-то Каспшаком, говорят про какую-то типографию... Так я им на это ответил: не возражаю, земля ведь круглая, можно и через восток ехать. Сначала по сибирской дороге, потом в Нью-Йорк, а там в Англию...» В общем, Здзислав предупредил, что арестовали его по старому делу о мокотовской типографии.

— Ну и чем же все это кончилось? — спросил Феликс, внимательно слушавший рассказ Ганецкого.

— В тот же день вечером мы условились встретиться с ротмистром в ресторане