Тойота-Креста - Михаил Тарковский

Потом прощались, менялись адресами, телефонами, и казалось, что обязательно перезвонятся и ещё будут встречи и общие дела, а если и не будут, то обязательно придётся их выдумать.

Глава 4

В граните

Настоящее жизненное дело начинается случаем, похожим на сказку.

Поезд пришёл во Владивосток ранним утром, когда едва начинало синеть, и в мутном дожде, накрывшем поезд ещё в дороге, огни и мостовые гляделись лучистей, жиже, острее. Влажное, градуса три, тепло было настолько непривычным после морозов, что Женя вышел к Сане на перрон с выражением восхищённой растерянности.

Ехали по мокрым улицам, полутёмным, блестящим, скользким, вдоль каких-то удивительно стройных, в завитушках домов…

– Слушай, ну не верится, что во Владике.

– Вообще-то нормальные люди говорят не Владик, а Влад. Разницу чуешь?

– Ну, вроде да…

– И какая она?

– Кто?

– Разница.

– Между Владом и Владиком?

– Ну.

– Э-э-э… – задумался Женя и выпалил: – Как между «прадом» и «прадиком».

– Ах ты, омуль сибирский! Принято…

– Конечно, принято. Тем более что я тебе омуля везу… Только не эту селёдку байкальскую, а нормального, полноразмерного. Всё-таки… во Влад ехал. Не в какой-нибудь… Владик… Это, х-хе, я раз встретил туристов с запада – они Красноярск назвали «Ярик» – меня аж передёрнуло…

– Лан, не понтуйся.

Утро на Эгершельде прошло в Саниных попытках уложить Женю «отдохнуть с дороги», из которых ничего не вышло, и к двенадцати они уже были на Зелёнке. Огромнейший рынок, раскинувшийся на голых сопках, поразил бескрайностью. Как за горным перевалом открывается таёжная бесконечность кедрачей, ельников и тундряков, так и здесь белые перелески «короллок» и «спринтёров» переходили в серебристые околки «вист» и «камрюх», в урманы и мари «калдин» и «авениров». Только были они не как таёжные кедры и ёлки, струнно вытянутые под страхом снегов, а плоские, наподобие здешних пихт, слоистым решетом распластанных под океанскими ветрами. Словно плитки панциря повторяли они бугры и изгибы сопок и на изломах стояли особенно неровно, вразнобой задрав кто корму, кто бочину. За новой грядой вдруг открылась целая стая вороваек, от маленьких до огромных, – они тянули свои краны-стрелы, как динозавры – шеи, и у картины был доисторический вид, который усиливал туманный увал с прозрачным дубняком. Жили ещё здесь лохматые чёрно-жёлтые собаки, диковатые и доверчивые одновременно. Женя поговорил с ними, присев на корточки, а Саша назвал Псами Зелёнки.

Женя потерялся, не ожидая такого автомобильного разнообразия и великолепия. Его будто парализовало. Всё время казалось: ещё добавить – и будет машина лучше и больше, новее и красивее, и что не хватает совсем чуть-чуть. Допустим, он хотел взять «корону», но рядом оказывалась «камрюха» того же года, на которую не хватало, и он думал о том, что, может быть, лучше не торопиться и ещё подзанять… Так продолжалось до бесконечности.

Пролетело два дня. Женя пришёл в неуправляемое состояние, когда всё рябило в глазах, и он не мог сосредоточиться. Он сбился в планах и уже не понимал, что ему нужно. Советы и увещевания летели мимо, а внутри всё колотилось-ныло, и он знал, что успокоится лишь тогда, когда купит просто любую машину, уже не важно какую: «тойоту» или «ниссан», беляш или цветной, бензин или дизель.

Они набрали целый список приглянувшихся праворучиц и выучили их расположение. И толклись перед выбором, как перед каменной сопкой, буксовали под ней, а она нависала незыблемо, и приближался приезд Витали, который неумолимо ехал в поезде номер восемь.

Третий день в промозглейшем косом снегу они бродили по Зелёнке между бесконечных раскосых морд и стремительно наклонённых лобовиков, и кофейных, и уже сине-зелёных, как океанский лёд, которые тогда только входили в силу. Снег забивал дворники, и продаваны поднимали их, и они торчали чёрными усиками.

Отойдя от литого серебристого «чайзера», мощного и туго-прогонистого, задержались подле чёрной «калдины». Помесь жука-плавунца со стрелой, она была как сбитый оковалок, один летящий овал в кузове универсал. Дутая крыша с подъёмом к корме и козырёк на верхнем обрезе придавали ей особенную оперённость, а задние фонари раскосыми углами напоминали драконьи глаза. Машина была вся в обвесах, с «губой», на дорогих литых колёсах и «на «метле» – с большим задним дворником.

– Ниччо «калдосина»… – толкнул Женя Саню.

– Вкованная до делов… – усмехнулся, покачав головой, Саня, – и мимо темы.

– Интересует? – вразвалочку подошёл продаван, мужичок со стальными глазами и шрамом на скуле. – Двушка мотор. Три эс. Двадцать четыре валвa [14]. Давай открою, сядешь посмотришь.

– И коцок нет? А это чо?

– Да это разве коцка? Это так… птичка чиркнула – в Японии на это вообще не смотрят, – и бодро добавил, кивнув на колёса: – Катухи вон смотри какие… На метле… Чвакалка [15]. И резина нулёвая, липучка японская. Думайте. Подвинемся, если чо.

– С Тойямы?

– С Ниигаты. Саня дежурно даванул на крыло, проверяя ходовку.

– И чо ходовка? – повторил дежурную фразу Женя.

– Да в поряде вроде. Продаван презрительно наблюдал:

– Да здесь всё в поряде.

– Привод передний?

– Конечно, передний. Саня разочарованно процедил:

– А нам вэдовую надо. Продаван закатил глаза и отвернулся.

– Да вы чо? На хрен вам вэдовая! – потом сменил тактику и добавил будто по секрету: – Я вам скажу: у меня была «корона» вэдовая, «бочка»… Я в неё денег впалил хрен знает сколько, потом еле сплавил эту… чилитру… – он обращался уже только к Жене, как к более разумному. – Ты, во-первых, с ней на шабашках впухнешь… А во-вторых, по бензину угоришь. Тебе куда? В Красноярск? Хо-гооо… – раскатисто катанул он чуть не на полтрассы, – да ты чо, братан, на хрен там вэдовая? Чо смеяться-то! У вас там чо, куку замкнуло на полном приводе? Это на Сахалине, я понимаю, там снега по пуп и мокреть с гололёдами… А в Сибири-то чо… Тут пóкупы с Якутии приезжали, там снега с хренову душу, лошаки вон… травищщу копытят всю зиму…

– Не знаю про Якутию, – отрезал Саня, – а мы тут точно копытим…

– Как лошаки якутские… – вставил Женя.

– Третий день, и ничо накопытить не можем… Цены в натуре конские, стоило человеку пилить сюда с Красноярска пятеро суток. Тоже не ближний свет… Он на месте нашёл бы, там ценник сейчас вообще сладкий… вот… спроси – не веришь, – Саня выдохнул и процедил уныло: – Она на автомате хоть?

– Ясно, на автомате.

– А мы на «механке» хотели, – добил Саня.

– На «механке»? – вконец ужаснулся продаван, но уже включась в игру, засмеялся глазами, первыми не выдержавшими. Жека с Саней тоже лыбились. – Парни, если вы такие прошаренные… должны знать… что они вообще не идут «на меху» сейчас… Здесь во всём Приморье если пару найдёте… Был один тут, правда, беляш, да и тот забрали… На «меху» – это я ещё понимаю, если спортивка или джипарь… – и он поменял ноту: – Вот ты взрослый вроде мужик. Ты мне скажи: на хрена «калдырю» «механка»? Я согласен, если на дальняк. Вам на дальняк или по городу ездить?

– Чо, пойдём? – бросил Саня. Продаван разочарованно отпал и, достав из машины термос, поёжился и взялся за крышку.

– Погоди… – замер вдруг Женя…

– Что такое? – насторожился Саня.

Продаван завинтил термос и вытянул шею. Потом подошёл, потихоньку, чтобы не спугнуть, и сказал: «х-хе!», давая понять, что наконец-то возможен серьёзный разговор, что он это оценил и даже готов забыть «калдину», но ещё сомневается, начинать ли, не уверенный в покупане. Он хорошо видел Женины глаза и не торопился – просто сказал негромко, словно предупреждая:

– Не, ну это совсем другой коленкор…

Это был тот самый «марк», о котором шла речь в поезде и на котором ездил некий Мишкорудный. Он стоял через пяток машин от чёрной «колдобины» – тёмно-бежевый с отливом, округло-чемоданистый, с редким вневременным обликом. Женя видел его ещё вчера, но в голову не пришло покупать машину такого класса, да и такого бывалого года. А теперь вдруг оглушило: а почему я не могу взять этого «марка»? И весь разумный настрой на простенькую машину поновей потерпел поражение как самый бабий и обывательский. А когда сел в «марка», а потом и проехал, то понял, что он конченый человек.

– Само то под тачку, – негромко сказал Женя, уже обращаясь к продавану и ища поддержки…

– Да ему сноса не будет, хоть себе, хоть… под тачку, – сказал продаван, запоминая выражение, – хоть как.

– Ты чо, – вспылил Саша, – на хрен тебе чемодан этот? Бери вон «короллку», смотри, какая ляля, или вот «корса», свежая совсем…

– Да на хрен мне шмопсик этот! Хочу «марк»!

– Понял, – сказал Саня и тяжко вздохнул: – А шоколадку?

– Какую шоколадку?

– Ну так… «Марк» и шоколадку. Чо, нормально… Чтоб уж по-взрослому…