Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев

реки и какие-то выстроенные неподалёку от неё в чистом поле корпуса, одно из которых было выстроено в форме квадрата. По соседству протянулась взлётно-посадочная полоса, на неё наш борт и приземлился. Несколько раз несильно подпрыгнул, немного ещё прокатился и замер точно напротив стоявшего наособицу от огороженной территории ангара.

Нихонские офицеры покинули самолёт первыми, на смену им пришло отделение пехотинцев под командованием кривозубого унтера. Часть бойцов рассредоточилась с винтовками вокруг аэроплана, остальные поднялись внутрь, принялись отцеплять военнопленных от сидений и выводить их наружу, а кого-то и выносить. Несколько тел они попросту скинули на землю, будто мешки с картошкой, не утруждая себя спуском по крутой лесенке покойников.

Четверо. Погибло четверо из тридцати.

Я едва стоял на ногах, комбинезон оказался перепачкан натёкшей из носа кровью, а энергетический узел так и продолжал резонировать, словно бы мы удалились от источника сверхсилы всего на несколько километров.

Хотя почему — словно бы? Так оно и было.

Но зачем? Зачем мы здесь? И что это за место?

Стены метра в три высотой, поверху — колючая проволока и фонари. На углах и у караулки рядом с воротами торчали караульные вышки с пулемётами, внутри периметра высились трёхэтажные корпуса, да ещё какие-то казармы были возведены чуть в стороне. Немного дальше протянулось длинное здание, сбоку от которого высилось что-то вроде котельной в четыре этажа высотой и с тремя кирпичными трубами. На лагерь для военнопленных этот комплекс нисколько не походил.

Офицеры укатили на легковом вездеходе, за теми, кто не мог передвигаться самостоятельно, подъехал грузовик, всех прочих отправили к воротам своим ходом.

Рвануть прочь? Мелькнула такая дурацкая мыслишка, мелькнула и пропала.

Стремление сбежать сейчас разве что на попытку самоубийства потянет и скорее всего — попытку неудачную. Догонят и дубинками рёбра пересчитают, а убежать — нет, не выйдет. И с винтовками караульных хватает, и пулемётчики на сторожевых вышках бдят.

Да и попробуй — побеги! Пока жалкую сотню метров до ворот прошёл, взмок весь. И эта пульсация ещё… Иду — и будто сам себя на незримую струну насаживаю.

Дерьмо какое!

Своим ходом на территорию непонятного учреждения зашли ровно двадцать два человека — с этим ошибки быть не могло, ибо нас сразу выстроили перед дощатым домиком-караулкой и пересчитали. Затем повели между корпусами, я украдкой огляделся и решил, что либо основная территория перегорожена ещё и внутренними стенами, либо нас пока что поместили в карантин для вновь прибывших.

У одноэтажного барака рядом с водонапорной башней караульные жестами велели раздеваться и начали по пять человек запускать в камеры дезинфекции. Я оказался во второй группе, поэтому заранее знал, чего стоит ожидать, успел зажмуриться до того, как ударили струи вонявшей химикатами воды. Рассеченную кожу на затылке немилосердно защипало, и помимо этого разом все свежие ссадины прочувствовал, но одновременно и облегчение испытал. После коровника-то…

На выходе вручили штаны и рубаху — из грубой ткани и слишком тесные, зато чистые, а вот обуви не выдали, так и погнали дальше босиком. Не покормили и даже не напоили, заперли всех скопом в какой-то сырой подвал с набросанными на не слишком-то чистый пол циновками.

С лязгом захлопнулась дверь, погрузив нас во тьму, и люди начали расползаться по вытянутому помещению. Тут вполне мог уместиться полный взвод, так что места хватило всем. В каменном мешке было душно и влажно, но не стояла та одуряющая жара, которая так изматывала в коровнике; я бы даже порадовался случившейся вдруг перемене в условиях содержания, когда б не пугающая неопределённость.

Оператора во мне не определили, загребли за компанию с остальными, но зачем? Зачем перевезли в Джунго к местному источнику сверхсилы? Какой от этого прок нихонцам? Вот такой, а?

Я этого не знал, зато был уверен, что ничего хорошего планы узкоглазых не сулят ни мне, ни моим товарищам по несчастью, и потому дожидаться их претворения в жизнь не собирался.

В темноте зазвучали разговоры, но я не посчитал нужным прислушиваться к ним, просто смысла не видел. Наверняка никто ничего не знал и знать не мог, да и в плен все попали примерно в одно время, рассчитывать услышать свежие новости с фронта не приходилось. Ну и к чему тогда время попусту терять? И без того работы непочатый край. Могу и не успеть…

Меня передёрнуло, и я взял себя в руки, очистил голову от страхов и дурных предчувствий, выровнял дыхание и сосредоточил ясновидение на центральном энергетическом узле. Тот больше не казался чем-то однородным и монолитным, он резонировал под воздействием излучения местного источника сверхсилы, искажался, менял очертания, колебался и, такое впечатление, даже немного смещался.

Само по себе это мне ничего дать не могло, но если изучить структуру, а после привести узел к норме…

Я не сдержался и оскалился. Тогда кто-то очень-очень сильно пожалеет, что привёз меня сюда. Может, и не сумею сбежать, зато напоследок хлопну дверью так, что всем чертям в аду тошно станет.

Хотя почему — не сумею? Ещё как сумею!

Но, увы, чем дольше я задействовал ясновидение, тем сильнее раскалывалась голова. Кое-что сумел понять, конечно, только под конец уже откровенно скрипел зубами. Ничего. Это ничего.

Справлюсь!

Спал урывками. Забывался ненадолго и моментально пробуждался с бешено колотящимся сердцем, когда вдруг пронзали сверхэнергетические помехи или включался свет. Помимо этого, иногда будили чьи-то стоны, изредка — крики и плач. И так — раз за разом, вроде бы даже кто-то в дверь колотить пытался, но быстро угомонился. В итоге я замучился ждать, когда наступит рассвет, хоть и прекрасно осознавал, что ничего хорошего он мне не принесёт. Он и не принёс, кто бы сомневался…

С лязгом распахнулась дверь, что-то коротко рявкнул караульный, и хоть никто не понял ни слова, пленные потянулись на выход. На циновке и у входной двери осталось лежать два тела — ночь пережили не все. Да и среди переживших хватало тех, кого стоило бы немедленно поместить под надзор врачей. Полопавшиеся сосуды в глазах, следы от кровотечения из носа и ушей, неуверенные и заторможенные движения, тремор конечностей, одышка, нервная дрожь и даже судороги. Таких — едва ли не половина, а остальные лишь чуть краше. Багровые, одутловатые и потные лица были решительно у всех. Я — не исключение.

Во дворе нам дали напиться и справить нужду, вновь не покормили, и даже так несколько человек скрутили приступы рвоты. У меня вода отчасти уняла резь в животе, но и только. Я уже не