Зимний сад - Кристин Ханна

опускается на землю и смотрит на Веру. В густом золотистом свете, что заливает небо в десять часов, лицо матери будто снова обретает былую красоту. Возраст выдают только ее карие глаза.

– Ты живешь в Снежном королевстве, – говорит мать.

– Я знаю.

– Уверена? Ты работаешь в величайшей библиотеке мира и каждый день можешь прикоснуться к любой из трех миллионов книг. По пути домой ты проходишь мимо королевского музея, где работает твоя сестра. Можно в любой момент зайти туда и полюбоваться шедеврами. В этом сезоне танцует Галина Уланова, а об опере я и вовсе молчу. – Мама цокает. – Не говори мне, что девушке, живущей в нашем королевстве, нужно всему учиться в университете. Если ты так считаешь, – она понижает голос, – значит, ты не дочь своему отцу.

Впервые с тех самых пор мама упоминает отца, и это производит эффект, на который она рассчитывала.

Вера тоже садится на теплую землю и разглядывает хрупкий молоденький капустный кочан.

«Я дочь Петра Андреевича», – мысленно говорит она и вспоминает книги, которые он читал ей перед сном, и мечты, которые в ней зажег.

Всю неделю тот разговор с матерью не идет у Веры из головы. В библиотеке она задумчиво бродит среди книжных полок, ощущая подле себя тень отца. Она знает, что без помощи не сможет разобраться в прочитанном. Она похожа на нежный росток, который силится прорваться сквозь твердую почву. Чтобы увидеть солнце, ему нужно продолжать стремиться наверх.

Однажды, разбирая свитки пергамента, она замечает человека, который кажется ей смутно знакомым. Старик ковыляет, опираясь на трость, по мраморному полу волочится потрепанный подол темной рясы. Он садится за стол у стены и раскрывает книгу.

Вера медленно направляется к нему; мама явно бы этого не одобрила, но в голове у нее уже созрел план.

– Прошу прощения, – осторожно говорит она, и мужчина устремляет на нее слезящиеся глаза.

– Вера? – спрашивает он после паузы.

– Да, – отвечает она.

Этот человек бывал у них гостем – в прежние, лучшие дни. Говорить о папе нельзя, но оба словно видят его: он здесь, между ними, такой же реальный, как эта пыль.

– Извините, что отвлекаю, но я подыскиваю учителя. И денег у меня мало.

Священник снимает очки. Он пару мгновений собирается с мыслями, а затем отвечает, почти перейдя на шепот:

– Сам я не смогу помочь – такие уж времена. Мне и писать-то не следует, – он вздыхает, – только разве я могу перестать… Но я знаю пару студентов. Они, возможно, посмелее меня, старика. Я их спрошу.

– Спасибо вам.

– Осторожнее, Вера, – говорит он, снова надевая очки. – Никому нельзя рассказывать о нашей беседе.

– Я сохраню все в секрете.

Священник мрачно смотрит на нее.

– Секретов не существует.

Глава 14

Когда Мередит добралась до дома, время близилось к полуночи. Утомленная долгим днем, но захваченная сказкой матери, она покормила собак, немного поиграла с ними, затем переоделась в домашнее. Она заваривала на кухне чай, как вдруг к дому подъехала машина.

Джефф. Кто еще мог приехать в полпервого ночи?

Она вцепилась в керамический ободок раковины, и когда входная дверь хлопнула, ее сердце заколотилось.

Но на кухне появилась Нина, и выглядела она взбешенной.

Мередит охватила досада.

– Время за полночь. Что случилось?

Подойдя к столу, Нина схватила бутылку вина, затем достала две кофейные чашки и, сполоснув, наполнила их доверху.

– Ну, если честно, я хотела обсудить с тобой мамину историю, которая уж слишком подробная для детской сказки, но раз тебя это все так пугает, то я скажу, что пришла, поскольку нам надо поговорить.

– Можем завтра…

– Нет, прямо сейчас. Завтра ты опять наденешь броню и будешь вызывать у меня комплексы своей безупречностью. Пошли. – Она схватила Мередит за руку и потащила в гостиную, где первым делом зажгла газовый камин.

Зашипело, набирая силу, голубоватое пламя, и в комнате стало светло и ощутимо теплее.

– Держи. – Нина протянула Мередит чашку с вином.

– Тебе не кажется, что для вина уже поздновато?

– Я даже отвечать на это не буду. Скажи спасибо, что не текила, а то у меня то еще настроение.

Типичная Нина. Не может без драмы.

Мередит села на край дивана, привалилась спиной к подлокотнику. Нина устроилась на противоположном конце так, что они соприкасались ступнями.

– Что тебе нужно, Нина?

– Моя сестра.

– Не понимаю, о чем ты.

– Помнишь, как ты ходила со мной за сладостями на Хэллоуин, когда папа работал? И каждый год мастерила мне костюмы. А помнишь, как я пробовалась в чирлидеры и ты несколько недель репетировала со мной связку, а когда меня взяли в команду, радовалась, хотя сама в свое время туда не попала? А когда Шон Бауэрс пригласил меня на выпускной, это ты сказала, что ему лучше не доверять. Может, у нас не так много общего, но когда-то мы были сестрами.

Мередит забыла про все эти случаи или, по крайней мере, давно не вспоминала о них.

– Это было сто лет назад.

– Я уехала и бросила тебя. Понимаю. А остаться с мамой – то еще испытание. Но пусть мы не так хорошо друг друга знаем, сейчас я здесь, Мер.

– Я вижу.

– Точно? Последние пару дней ты ведешь себя по-свински. Ладно, может, и не по-свински, но все равно ты уж больно смурная, а двое людей, молчащих за ужином, – это уж слишком. – Нина подалась вперед: – Я рядом, и я по тебе скучаю, Мер. А ты как будто даже не хочешь смотреть на меня, не хочешь говорить со мной…

– Джефф от меня ушел.

Нина резко отпрянула:

– Что?!

Мередит не нашла сил повторить это снова. Она замотала головой, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

– Он переехал в мотель недалеко от работы.

– Вот ведь козел, – сказала Нина.

Мередит невольно рассмеялась.

– Спасибо, что не стала валить вину на меня.

Нина одарила ее любящим, сочувственным взглядом, и Мередит вдруг стало понятно, почему сестре с такой легкостью доверяются незнакомые люди. Все из-за этого взгляда, обещавшего заботу и утешение, а не критику.

– Что случилось? – тихо произнесла Нина.

– Он спросил, люблю ли я его до сих пор.

– А ты что?

– А я не ответила. Промолчала. И до сих пор не звонила, не ездила к нему, не закидала его прочувствованными письмами, не умоляла вернуться. Неудивительно, что он меня бросил. Он даже сказал…

– Что?

– Что я точь-в-точь как мама.

– Значит, теперь он не только козел, но еще и мудак.

– Он меня любит, а я сделала ему больно, я