Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Иггульден Конн

— Когда-то я дал слово твоему отцу, Есугэю, — ответил Арслан. — А теперь ступай. Когда тебя станут искать и начнется неразбериха, я в суматохе последую за тобой.

Тэмучжин медлил в нерешительности. А вдруг Илак все это подстроил, чтобы найти его братьев? Он не мог рисковать, рассказав чужаку о лощине в холмах.

— Когда уйдешь, — начал Тэмучжин, — езжай пять дней на север, от заката до заката. Найди высокий холм и жди меня. Если смогу, приду и отведу тебя к моей семье. Я вечный твой должник, человек без имени.

Арслан улыбнулся отваге сына Есугэя. Он во многом напоминал кузнецу Джелме, хотя в этом юноше горел огонь, который не так-то просто потушить. Он не хотел называть своего имени на случай, если вдруг Тэмучжина схватят и заставят говорить. Но под его взглядом он кивнул, приняв решение.

— Мое имя Арслан. Странствую вдвоем с сыном Джелме. Если останешься в живых, мы еще встретимся, — сказал он, слегка сжав руку Тэмучжина, и тот чуть не вскрикнул от боли.

Арслан положил на место решетку и камень и ушел прочь, передвигаясь в ледяном свете звезд, словно кот. А Тэмучжин еле-еле волочил ноги. Он направился в другую сторону, сосредоточившись на желании выжить и уйти как можно дальше до того, как начнется охота.

В серо-голубых предрассветных сумерках двое мальчишек осмелились подобраться к краю ямы, чтобы посмотреть на пленника. Когда же они наконец набрались отваги и заглянули вниз, никто не ответил им взглядом, и они кинулись к родителям, оглашая воплями весь улус.

Лицо вышедшего из юрты Илака горело от возбуждения. Могучая красная птица сидела на руке, вцепившись в кожаный рукав. Орел время от времени приоткрывал темный клюв и показывал язык, темную полоску. Вокруг прыгали и бешено лаяли две охотничьи собаки, почуявшие настроение хозяина.

— Едем к деревьям, — крикнул Илак воинам, когда те собрались. — Я к восточному краю. Кто притащит его, получит от меня новый халат и пару ножей с костяными рукоятями! Толуй, будешь при мне. В седло, братья мои! Поохотимся нынче!

Он смотрел, как его личная охрана и простые воины разбиваются по отрядам, проверяют снаряжение и припасы, а затем вскакивают в седла. Илака порадовало, что настроение у них хорошее, и он похвалил себя за решение привезти Тэмучжина в улус. Может быть, увидев, как волочат пленника на веревке за конем, воины окончательно уверились, что Отец-небо любит нового хана. И молния не поразила Илака. Даже самые дряхлые старики и старухи должны быть довольны его деяниями.

В голове мелькнула мысль: как Тэмучжин вообще сумел сбежать? Но с этим Илак разберется по возвращении. С такими ранами мальчишка далеко не уйдет. Когда его приведут назад, Илак узнает, как тот выбрался по скользким стенам и кто помог ему. Он нахмурился. Видимо, среди подвластных ему родов нашлись предатели. Если так, он вырвет предательство с корнем.

Радуясь своей силе, Илак намотал повод на кулак и взгромоздился в седло. Красная птица раскинула крылья, чтобы не потерять равновесия, пока он устраивался в седле. Хан натянуто улыбнулся, ощутив, что сердце забилось быстрее. Обычно ему требовалось время, чтобы встряхнуться после крепкого сна, но предвкушение охоты на израненного человека горячило кровь, и он был готов сразу пуститься галопом. Красная птица уловила настрой хозяина и наклонила голову, срывая колпачок когтем. Илак развязал кожаный шнур, и орел, раскинув крылья, слетел с его руки и с криком набрал высоту. Освободившись от веса орла, рука хана поднялась, словно он приветствовал кого-то или прощался. В такое утро он ощущал эту землю всем своим существом. Окинул улус взглядом и кивнул Толую:

— Едем. Посмотрим, далеко ли он успел убежать.

Толуй ухмыльнулся господину, ударил коня пятками и послал его вперед. Охотничьи псы перестали завывать и помчались рядом, томясь в ожидании охоты. Воздух был прохладен, но воины надели стеганые халаты, да и солнце уже поднималось.

Тэмучжин лежал неподвижно, наблюдая, как перед самым его носом по грязи ползет муха. Он обмазался речным илом, чтобы отбить свой запах, но не был уверен, что это поможет. Под покровом темноты он ушел так далеко, насколько это было в его силах, и к рассвету уже сильно хромал и всхлипывал при каждом шаге. Удивительно, как слабость овладевает человеком, когда тот наедине с самим собой. Ему было наплевать, что по щекам, обжигая ободранную кожу, текут слезы — ведь никто их не видел. Каждый шаг отдавался мучительной болью, но он заставлял себя идти вперед, постоянно повторяя слова, сказанные Оэлун в их первую ночь в холмах. Чуда не будет, страданиям не будет конца, если они сами не справятся с ними. И он продолжал идти, надеясь, что мрак скроет его от наблюдателей на холмах.

Перед наступлением рассвета Тэмучжин ковылял как раненое животное, согнувшись пополам от боли и слабости. Наконец он упал на берегу речушки, обратив лицо к светлеющему небу и тяжело дыша. Он понимал, что Волки обнаружат его исчезновение при первых проблесках зари. Как далеко удалось ему уйти? Он увидел первый золотой луч на горизонте, показавшийся слишком ярким его усталым глазам. Тэмучжин начал копать ил распухшими руками, вскрикивая каждый раз, когда задевал сломанный палец.

Некоторое время он ни о чем не думал, и это принесло облегчение. Ил густой жижей тек между пальцев, и Тэмучжин намазался им с ног до головы, поверх одежды тоже. Ил был холодным, но, высыхая, вызывал отвратительный зуд.

Тэмучжин вдруг встряхнулся и понял, что уже долго смотрит на сломанный палец, на распухший сустав и багровую кожу, просвечивающую из-под ила. Испугался, что от усталости теряет ощущение времени. Он был на пределе сил, и ему хотелось только упасть и потерять сознание. Но в самой глубине души еще горела искра, которая жаждала жить. Однако и она потухла, залитая грязным прибрежным илом, и Тэмучжин едва нашел в себе силы повернуть голову и посмотреть, высоко ли поднялось солнце.

Вдалеке послышался собачий лай. Тэмучжин очнулся, терзаемый холодом и усталостью. Он давно уже проглотил еду, что дал ему Арслан, и теперь его снова мучил голод. Собаки лаяли где-то поблизости, и он вдруг испугался, что вонючий речной ил не перебил его запах. Он сполз по склону к поросшему травой берегу. Двигался рывками, неуклюже, бессильно. Собачий вой все приближался, и сердце Тэмучжина запрыгало от мысли, что сейчас на него накинутся псы и будут рвать его. Он не слышал конского топота, но знал, что всадники недалеко.

Со стонами он заполз в обжигающе ледяную воду, в самую гущу тростника. Часть его сознания, еще способная мыслить, приказывала ему отойти как можно дальше от места, где он прятался вначале. Если преследователи найдут место, где он лежал, то обшарят все вокруг.

Холодная вода приглушила острую боль. И хотя речка была мелкой, течение помогало ему ползти дальше, опираясь на дно руками и ногами, поднимая мягкий ил. Сквозь пальцы проползало что-то живое, но холод оставил ему только основные ощущения, не имевшие связи с внешним миром. Они увидят взбаламученную воду. Конечно, все безнадежно, но Тэмучжин продолжал упорно продвигаться, ища более глубокое место.

Река делала поворот, огибая старое дерево, наклонившееся к самой воде. На другой стороне берег был покрыт голубым льдом, пролежавшим в глубокой тени с зимы. Вода вымыла подо льдом небольшое пространство, и Тэмучжин без колебаний нырнул под кромку льда, хотя и страшился лютого холода.

Он вяло думал, долго ли протянет в обжигающе холодной воде. Заставил себя пролезть под ледяной навес и встал коленями на дно. Над водой оставались лишь нос и глаза. Чтобы найти его, охотникам придется залезть в воду, но Тэмучжин не сомневался, что они пошлют вдоль реки собак.

От холода все его тело онемело, и он решил, что, наверное, умирает, но крепко стиснул челюсти, чтобы зубы не стучали, и на время забыл обо всем. Он просто ждал, как рыба, замерзший и находящийся на грани сознания. Он увидел облачко своего дыхания над поверхностью воды, когда поднятая со дна муть вокруг него осела.