Как накормить диктатора - Витольд Шабловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блюда, приготовленные Йонг Мыан
Тогда я думала, что он боится отравления.
И только спустя несколько лет, в Китае, наблюдая за ним каждый день, я поняла: он просто брезговал нашей кухней.
11
Люди в сандалиях из автомобильных покрышек брали один город за другим. Жители встречали их с радостью и верили, что те несут мир.
Пианг Сопхи, житель Баттамбанга, вспоминал, что в воздухе витало ощущение праздника. Был апрель 1975 года. Пианг со знакомыми выбежал поприветствовать партизан, которые только что взяли город. О них самих он знал мало. Ему запомнилось, как молодые революционеры испугались консервов: “Кто-то из них съел консервы и тяжело заболел, наверное, в банку что-то попало (скорее всего, яд от насекомых), но после того случая все они думали, раз на банке с сардинами нарисована рыба, значит, внутри яд для рыб, и велели моему приятелю выбросить банку на помойку. Зато я видел, как они едят зубную пасту”[38] – вспоминал он.
Другие видели, как партизаны пили воду из унитазов.
17 апреля партизаны Пол Пота взяли Пномпень и сразу же принялись за реализацию одного из флагманских проектов своей революции: переселение жителей городов в сельскую местность. Именно в деревне они собирались создавать нового человека. Неподготовленных, зачастую просто схваченных на улице горожан выстраивали в колонны и отправляли в деревни. К другим приходили домой и давали всего несколько минут на сборы самого необходимого. Убеждали, что все делается из соображений безопасности, потому что американцы планируют бомбить Пномпень. Обещали, что через несколько дней все вернутся домой.
Они лгали.
Поначалу почти не убивали: казнили лишь людей режима и пациентов больниц, которые сами не дошли бы до деревни.
Еще забирали очки и ботинки. И то и другое красные кхмеры считали капиталистическим пережитком, проявлением индивидуализма, от которого новая, лучшая Камбоджа должна отказаться. Груды ботинок, снятых с людей в первые дни новой власти, лежали на улицах Пномпеня много лет.
Нуан Варин преподавала французский язык в одной из частных школ Пномпеня. Она много лет симпатизировала красным кхмерам, и когда партизаны взяли столицу, вместе с друзьями отправилась их встречать. Несколько лет спустя во вьетнамском лагере для беженцев из Камбоджи ее рассказ записал польский репортер Веслав Гурницкий:
“Ее остановил патруль и велел присоединиться к группе напуганных, растерянных людей. Протесты не помогли <… > солдат ударил ее прикладом по спине, велел снять ботинки, выбросить документы и выдвигаться с колонной”. Нуан Варин пыталась возмущаться. В наказание ее отправили в По Пет, одну из самых ужасных штрафных коммун. Там она постоянно голодала. “Она получала сто грамм риса в день, раз в месяц яйцо, иногда, очень редко, миску прахока, крестьянской похлебки с соевой лапшой, овощами и кусочками рыбы. Но случалось, что кухня коммуны неделями выдавала <… > только восемьдесят граммов риса и ничего больше”[39].
12
Я тяжело переболела малярией. Несколько месяцев после этого ходила, опираясь на палку. Братья говорили, еще чуть-чуть – ия бы умерла.
Я выжила только потому, что Пол Пот дал мне свои таблетки. У него их было мало, но он поделился со мной.
Мне удалось избежать смерти, но не удалось скрыться от тетушки Поннари. Пол Пот не хотел, чтобы она вместе с вьетнамцами, поселившимися в ее голове, мешала ему работать. И назначил ее председателем Национальной ассоциации женщин Кампучии. А меня, когда я выздоровела, сделал ее секретарем.
Я думала, что разрыдаюсь от злости!
Но Пол Пот видел, что тетушке нравится мое общество. Ангка хотела, чтобы я с ней работала.
Ангка – это я.
Я – это Ангка.
Спорить было не о чем.
Моя главная задача заключалась в том, чтобы держать ее подальше от предводителей. Я и раньше знала, что тетушка любит детей. У нее и Пол Пота детей быть не могло: Кхиеу Поннари еще до их свадьбы заболела раком и ей пришлось удалить яичники.
Я подумала, может, присутствие детей ее успокоит, и стала устраивать встречи в освобожденных нами деревнях. Дети для нее пели, читали стихи, а потом просто садились и рассказывали, как им живется. Она пела с ними и обожала слушать детские истории.
Во время наших поездок тетушка Поннари никогда не говорила о своих вьетнамцах. Никогда не кричала и не переставала мыться. Да, в какие-то дни общаться с ней становилось сложно. Дети для нее пели, а она сидела с отсутствующим видом и смотрела куда-то сквозь стену. Иногда неожиданно спрашивала меня: “Где товарищ Сар? Он в безопасности?” или “Ты можешь отвезти меня к нему?”
Но даже это было гораздо лучше, чем бессонные ночи в лагере.
Потом мы возвращались к Пол Поту и тетушка повторяла все, что услышала в деревне, каждую мелочь. Тогда, в те короткие моменты, я видела ее той, в которую, наверное, влюбился товарищ Поук: умной, сообразительной, прекрасной наблюдательницей.
Но через несколько дней в лагере она снова начинала везде видеть врагов, поэтому мы снова отправлялись в путь. А потом снова.
И вот однажды, когда я была в провинции Кампонгтям, один из парней прибежал ко мне с криком:
– Сестра, сестра!
– Что случилось? – спросила я.
– Пномпень взяли! – выкрикнул он и помчался дальше.
Конечно, в первую секунду я подумала о Пол Поте. Я радовалась, потому что знала: для него это великий день. Но еще я волновалась за него. Я помнила, как он заботится о людях, как не может спать по ночам. Я догадывалась, что сейчас, когда он возьмет на себя ответственность за всю страну, поводов для беспокойства станет еще больше. И он будет заботиться обо всех, но о нем самом позаботиться некому.
13
Они мочились в большой горшок. Прежде чем успевал помочиться последний из мужчин, жидкость на дне начинала ферментироваться. Участвовал даже Иенг Сари, министр иностранных дел. “Сложно себе представить ту вонь”[40], – писала Лоране Пик, жена одного из высокопоставленных чиновников красных кхмеров и единственный человек с Запада, переживший правление Пол Пота на месте, в Пномпене. Сначала она была поварихой, а потом переводчиком. Еще помогала в саду. Чиновники министерства иностранных дел мочились, чтобы ей было чем удобрять растения.
Лучшим способом доказать, что ты хороший коммунист, было вымыть туалет: в кхмерской культуре это считается одним из самых унизительных занятий. Смельчаки мыли унитаз голыми руками, а
