Червь - Антон Лагутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отто, быстро вставай!
Отец оседлал корову. Запустил руки ей в грудину, обхватил лёгкое и поджал его вглубь коровы — прямо туда, к желудку, словно парашют упаковал в рюкзак. Показался торчащий из сердца топор.
— Вынимай! Быстрее!
Топор вошёл не глубоко. Схватившись за скользкую рукоять, я с лёгкостью его вынимаю. Роже быстро наклоняется к грудине и начинает рисовать круги.
— Роже, деточка, давай, нужно оживить бурёнку! — у отца по лицу пот струится ручьями. Он смотрит то на Роже, то на меня. Его шея и лицо — красные, поросшие вздувшимися венами.
Роже опустила голову так, что мне не видно её глаз. Не видно её губ, а мне так хочется их видеть; шепчет она или молча создаёт магию, кружа своими ладонями над сердцем? Вопросы волновали меня больше чем судьба коровы.
Нарисовав в воздухе пару тройку кругов, Роже поднимает голову. Глаза закрыты, губы не шевелятся. Из раны, что оставил мой топор, потекла кровь. Сердце дёрнулось, но не забилось.
— Получается! — воскликнул отец. — Продолжай, пожалуйста!
Роже и не думала останавливаться. Она продолжала рисовать круги в воздухе, но теперь она делала это быстрее. Усерднее.
Сердце снова дёрнулось. Края раны потянулись друг другу как намагниченные, и соединились, оставив на сердце бледную полоску шрама.
Все молчали. Я волновался. Я больше не хочу есть, не хочу пить. Я хочу одного…
Раздался стук. Корова ожила, а с ней и мы. Надувшееся лёгкое выпихнуло руки отца из грудины. Он выдохнул, заулыбался. Весь засиял от радости!
— Роже! У тебя получилось!
Она молчала, продолжая водить руками. Там, где были обрубленные концы рёбер, появились острые выступы, напоминавшие горы, что тянутся к облакам. Сотни крошечных гор потянулись друг другу из разных концов рёбер. Когда они, наконец, соединились, на их поверхности начали появляться мышцы, что ручейками потекли из краёв кожи. Надулись вены. И в завершение всего, начала появляться новая кожа, но не так быстро. Вначале появился волнистый полупрозрачный слой, на поверхности которого выступили крохотные капли крови. И эти капельки крови сливались между собой, превращаясь в огромный кусок болячки, на который быстро слетелись мухи.
Вместо четырёх ребер у нас было три. И всё равно отец был доволен. Он был доволен не только Роже, но и мной. Только мама расстроилась; ей пришлось вылить молок на землю.
Впервые я стою с топором в руке, перепачканный грязью и кровью, а окружающие смотрят на меня с восхищением! Идиллия, которой у меня никогда не было. Я словно снова очутился в детстве, в кругу семьи, где старшая сестра, мама, папа, все смотрят на меня, а ты в их взгляде ловишь теплоту любви и понимание. Ты не один; ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Никогда! У тебя есть семья. Настоящая, искренне любящая тебя. И мне больше ничего не надо. Я больше ничего не хочу менять!
Держа три ребра, три ребра покрытых толстым слоем мяса, отец с довольным видом говорит:
— На обед и на ужин хватит. Роже, ты сегодня обедаешь с нами! И это не обсуждается.
Роже закончила колдовать над коровой. Со стеснением посмотрела на отца, а затем опустила глаза на своё платье. Да, видок был у неё не очень. Тусуется второй день со мной, и уже умудрилась дважды перемазаться в крови. А что будет дальше? Надеюсь, у неё есть платья на каждый день?
— Мне нужно переодеться, — говорит Роже, пробуя ладонью оттереть багровые разводы, но делает только хуже.
— Так чего вы ждёте? Бегите! — говорит отец.
Под этим вот “Вы” как оказалось, он имеет в виду и меня. По пути в дом, проходя мимо меня, отец хлопает меня по плечу и говорит:
— Ну, чего глазёнки вылупил, теперь ты её должник. Руки в ноги и бегом!
Тут не поспоришь! Да и прогуляться я не против. Деревню необходимо изучить по подробнее, может еще есть какие интересные заведения. Да и я больше чем у верен, что помимо нашего захолустья в округе должны быть еще поселения, быть может, даже города! А еще у меня дикое желание навестить моего патлатого другана. Я смотрю на торчащий из столба нож и думаю: спросить разрешения или взять так…
Когда отец с матерью заходят в дом, я выдёргиваю нож, а Роже (конечно же, а как иначе) испуганно спрашивает:
— Зачем он тебе?
Отрезав от конца верёвки тонкий лоскуток, я привязываю к ноге (чуть выше голенища) своё новое оружие и прячу его под штаниной. Холодный металл приятно ласкает мою кожу. Мне хочется взяться за деревянную рукоять, вспороть воздух, услышать свист, и точным движением всадить его патлатому прям в сердце. Но не сейчас, надо набраться терпения. Всему своё время!
— Пригодится, — отвечаю я. — Пойдём.
Мы уже подходим к калитке, я открываю дверцу, и мы видим несущегося к нам на встречу тощего мужика. Он бежит из центра деревни. Бледный, задыхается. Трясёт руками и орёт:
— КРОВОКОЖИ! КРОВОКОЖИ ВЕРНУЛИСЬ!
— Чего он несёт? — спрашиваю я у Роже.
Она успела побледнеть. Руки безжизненно повисли вдоль тела. Её рот открывается, но слов не произносит.
Я хватаю её за плечи и еще раз, проговаривая каждую букву, спрашиваю:
— О ком он говорит?
— Плохо… — мямлит она. Её лицо кривится от испуга.
На пороге дома появляется отец, мать виднеется за его могучими плечами.
— Роже! — кричит он. Выпрыгивает из дома и в два шага подбегает к нам. — Роже, деточка! Быстро беги за Ингой, и прячьтесь в лесу! Слышишь меня? Инга поможет тебе, а ты ей!
Роже кивает головой, но ничего не произносит.
— Роже, побежали! — кричу я, хоть и не понимаю, что происходит. Хочу уже переступить порог калитки, но отец грубо хватает меня за руку.
— Ты никуда не пойдёшь! —
